Изменить стиль страницы

Отец Владика не препятствовал охотничьим увлечениям сына, но однажды сказал:

— Охота — вещь хорошая, но надо что-нибудь посерьезнее. Давай-ка иди работать в промкомбинат.

И Владик стал помощником моториста у Таната. Дежурили через день, и обоим удавалось выкроить время, чтобы сходить на охоту.

Новое имя — рабочий

Еще в марте колхозные бригады стали заранее готовиться к весенней охоте на моржа. Освободили из-под снега вельботы, поставили их на киль, убрали набившийся внутрь снег, а когда участились солнечные дни и стало теплее, прошпаклевали и покрыли белой цинковой краской.

Косторезы Увэленского промкомбината, наблюдая из окон мастерской за берегом, вздыхали и завидовали колхозникам, представляя себе всю радость первого торжественного выхода в море и ощущая во рту вкус свежего мяса весеннего моржа.

— Счастливые, на охоту пойдут! — не выдерживал кто-нибудь, глядя, как обводит черной краской борта вельбота Кагье, как ревниво следит за покраской Каляч.

Завидовал колхозникам и Владик, так как тоже был заражен охотничьей страстью. Он работал мотористом в косторезной мастерской, и электроэнергию приходилось давать целый день: косторезы уже давно перешли на обработку кости электробурами, использовали пилу-циркулярку, токарный, сверлильный и фрезерный станки. Когда выдавалось время и мотор работал хорошо, Владик подходил к Кагье.

— Скоро — аттау! На охоту! — говорил он.

— Ии, скоро, — приветливо отвечал ему Кагье, посасывая свою маленькую экономную трубочку. — Давай с нами. Моториста у нас еще нет.

— Не могу, Кагье, работать надо, — отвечал он и, немного постояв у выкрашенного и обновленного вельбота, возвращался в мастерскую.

Хотя и считались косторезы штатными работниками промкомбината и называли их теперь новым словом «рабочие», но в душе они оставались охотниками. И как только выдавался хороший день, когда у кромки припая шла нерпа или начинали весной лететь через косу утки гаги, «рабочие» забывали о своих трудовых обязанностях и, не спрашивая разрешения, уходили на охоту.

— Что будем делать с дисциплиной? — как-то задал вопрос директор промкомбината заведующему косторезным цехом Тааю. — В апреле, смотри, мы не выполнили план из-за того, что косторезы почти не работали.

Таай понимал серьезность вопроса, но как удержишь врожденного охотника на месте, когда идет зверь или летят над поселком стаями утки? В такие дни мастерская пустела, и оставались лишь хромой эскимос Вальтыргин да старый ревматик Чуплю, у которого и в хорошую погоду часто ныли все кости. Да и сам Таай бывал грешен, когда рано утром, соблазнившись хорошей погодой, уходил с мелкокалиберкой на кромку припая и опаздывал на работу на несколько часов.

— Ии, плохо это, — соглашался с директором Таай.

— Вот то-то, что плохо!

— А может, так сделаем? — осторожно начал Таай. Он всегда говорил тихо, спокойно. — Ведь раньше, тэленъеп, — уточнил он по-чукотски, — когда чукчи занимались мастерством резьбы по кости? Аа? Когда была плохая погода и люди сидели дома. Верно?

— Да, пожалуй, так, — согласился Глебов и тут же возразил: — Так было раньше, а теперь мы государственное предприятие, в котором четкий трудовой режим, рабочие, которые должны выполнять план…

— Ии, верно, верно. Но мы же охотники… Ведь и нам, косторезам, тоже нужно мясо и жир так же, как вам, русским, нужен хлеб. Давай сделаем так: если погода плохая, туман, ветер или пурга, пусть люди работают не восемь часов, а сколько хотят, мастерскую закрывать не надо.

Этот вопрос долго обсуждался на профсоюзном собрании. Все были согласны с директором, что нужна строгая трудовая дисциплина, так как они теперь рабочие и нужно выполнять план. Никто не возразил. Но когда выступил Таай и сказал, что, если промысел хороший, надо охотиться, с ним тоже все согласились. Как же решить, чтобы то и другое совмещалось? Директор знал и понимал косторезов. Если не отпустить на охоту, все равно в мастерской от них не будет проку. Начнутся тяжелые вздохи, у каждого входящего будут спрашивать: «Как там на кромке?» Будут чаще выходить на улицу на «перекур», забираться на крышу мастерской и смотреть на море в бинокль. И директор согласился с мнением большинства. Тем более, те, которые не могли охотиться или были равнодушны к промыслу, в один голос заявили, что, пока косторезы будут на охоте, они смогут работать сверх плана. К тому же они хорошо знали, что если охота будет удачной, и им достанется кусок свежего мяса и жира. Так и решили.

А несколько позже, к удивлению всех, директор пошел даже навстречу косторезам, выхлопотав в районе разрешение на приобретение для них нарезного оружия. И с этого времени весенняя охота для рабочих промкомбината стала традицией. Директор отпускал косторезов, они устраивались в колхозные бригады и, пока шел морж, промышляли вместе с ними. Правда, выполнение плана стало скачкообразным: в ноябре, декабре его выполняли на сто пятьдесят — двести процентов, неплохо бывало в январе, и резко снижались показатели в мае — июне. Директору изрядно попадало от районного и окружного руководства, но все компенсировалось благодарностями за годовые показатели. Вот и сейчас, видя возбуждение косторезов, их озабоченность, директор подсел к Тааю и как бы невзначай сказал:

— А что, Таай, если и нам организовать свою морзверобойную бригаду? Пусть она вместе с колхозниками идет на промысел.

Косторезы, прервав работу, повернулись к директору.

Таай поверх очков с улыбкой смотрел на Глебова.

— Ты не шутишь? — переспросил он.

— Нет, не шучу. Байдара у нас есть. С мотором плохо.

— Если ты согласен, мотор будет.

— Мотор сделаем, — подтвердил старший моторист Танат, зачищая наждачной шкуркой фигурку белого медведя.

— Но одно условие, чтобы в июне, июле план был перевыполнен, — заключил директор.

— Сделаем! — чуть ли не хором ответили резчики.

И мастерская ожила. В этот же день вечером косторезы сняли со стоек байдару, перенесли ее на прибрежную гальку, опустили вверх килем и обложили ровными кусками снега, чтобы апрельское солнце не иссушило моржовую шкуру и не деформировало каркас байдары. Так она будет лежать под снегом до первого выхода в море.

Колхозники посмеивались над промкомбинатовцами.

— Смотрите, тоже на охоту собираются, — язвили они. — Наверно, косой и хромой Чены гарпунером у них будет.

Вообще увэленцы считали, что в косторезы идут те, кто не способен быть настоящим охотником, тем более что в Увэлене почти каждый чукча — резчик. Поэтому все приготовления промкомбинатовцев вызывали у колхозников смех. Но те не обращали на это внимания и продолжали готовиться. Владик с Танатом сняли с чердака у Таая старый, заржавевший руль-мотор, марку которого было трудно определить. Кое-каких частей не хватало, но выручила полярная станция. Достали катушку зажигания, поршень, кольца.

Танат разобрал мотор до основания, очистил и протер маслом все детали, залил баббитом подшипники, сделал новые шпонки к шестеренкам и собрал его заново. Владик помогал. Как только Танат сказал: «Мытыплытку! Кончили!», все дружно изъявили желание проверить мотор. Танат пробовал было отложить испытания на следующий день, сославшись на усталость, но косторезы не хотели и слушать. Тут же подкатили к мастерской железную бочку с вырезанной крышкой, наполнили ее пресной водой и установили двигатель.

— Ну, давай, — сказал Таай.

Золотые руки у Таната, как будто он от природы был рожден механиком. С какой любовью он относился к моторам, как бережно с ними обращался! За все время, пока Танат обслуживал электростанцию промкомбината, не было случая, чтобы он дал свет не вовремя, сорвал работу мастерской. Принимая два года назад новый американский двенадцатисильный двигатель «Рейнер», он сразу же сказал директору, что будет работать лишь в том случае, если сначала переберет весь мотор и познакомится с его устройством, сделает подтяжку. Директор долго сомневался, убеждал Таната, что нет смысла перебирать совершенно новый двигатель и тем более американский, который изготовлялся с гарантией на определенное число рабочих часов. Но Танат был упрям, а лучшего моториста во всем Увэлене не найти, и директор согласился.