В середине марта, то бишь через две недели после прибытия в Лондон, при очередном посещении будки телефона-автомата на набережной Темзы у черного входа в гостиницу «Савой» я обнаружил в заранее условленном месте постановки сигналов канцелярскую кнопку. Это был знак, говорящий, что в тайнике, описанном мне еще в Нью-Йорке Абелем, сделана закладка. Тщательно проверившись, я пошел к тайнику. Поблизости никого не было, и я быстро извлек из него небольшой сверток. Минут через тридцать я уже был в своем номере в гостинице лиги. На счастье, сосед отсутствовал. Я запер дверь, развернул сверток и принялся изучать присланные мне директивы.
Прежде всего Центр поздравил меня с благополучным прибытием на место работы. Затем следовал ряд конкретных указаний на ближайшее время. В частности, мне было приказано выехать в конце недели в Париж для встречи с «Жаном». Естественно, я не мог знать, кто он. Мне лишь сообщили условия нашей встречи и то, что Жан (буду впредь называть его так без кавычек) на месте решит все возникшие у меня вопросы, а также сообщит мне, как установить контакт с моим будущим помощником.
Дня за два до отъезда в Париж я сильно простудился и буквально валился с ног. Отложить поездку, как вы сами понимаете, было невозможно, так как в тот период у меня еще не было достаточно оперативной связи с Центром. Я проглотил несколько противогриппозных таблеток.
На следующий день я остановился в небольшой гостинице в самом центре города, недалеко от Оперы. Эта гостиница в тихом переулке приглянулась мне еще во время предыдущего визита в Париж по дороге в США. У меня давно выработалось правило не останавливаться дважды в одной и той же гостинице. Находясь в каком-либо большом городе, я всегда заранее приглядывал новую гостиницу на случай повторного приезда в этот город. Вечером я прогулялся по центру Парижа и убедился, что за несколько лет, прошедших с предыдущего посещения, на основных магистралях города ничего не изменилось, если не считать модернизации витрин магазинов и фасадов некоторых зданий. Признаться, мне весьма импонирует любовь французов к своему прошлому и их желание сохранить исторические здания в центре города в неприкосновенности.
Утром следующего дня я отправился в Лувр. Я пришел за несколько часов до назначенной встречи и с удовольствием бродил по его залам. Ровно в полдень подошел к картине Леонардо да Винчи «Иоанн Креститель». Средний палец моей левой руки был забинтован, и я почесал им левое ухо. Я знал, что Жан находится где-то рядом, но не пытался обнаружить его. Ровно через пять минут я вышел из музея и зашагал по направлению к Елисейским полям. Вскоре меня обогнал черный «мерседес» и остановился у тротуара. Когда я поравнялся с машиной, водитель открыл переднюю дверцу, я быстренько вскочил на сиденье рядом с ним, и мы помчались на одну из парижских окраин.
Машину вел высокий, худощавый человек лет пятидесяти. Он заговорил со мной по-английски, спокойно и уверенно. Жан передал мне приветы от семьи и коллег. Оказалось, что всего несколько дней назад он виделся с моей женой и более или менее подробно рассказал мне о ее житье-бытье. В свою очередь я поведал ему о своей деятельности в Англии, и, когда мы добрались до небольшого загородного ресторана, мой наставник уже был в курсе всех дел. Жан подтвердил все, что было передано Центром, добавив еще несколько уточнений. Кроме того, он сообщил все необходимые данные о людях, с которыми мне предстояло работать, и об условиях контактов с ними. Важными, естественно, были его указания о налаживании каналов связи с Центром. В финале нашей долгой беседы Жан выразил уверенность, что я сумею справиться с поставленными передо мной задачами. Он подчеркнул, что в конечном итоге главной целью советской внешней разведки является предотвращение ядерной войны. Мне предстояло сделать все от меня зависящее, чтобы внести свой посильный вклад в это-непростое дело.
— Весь парадокс заключается в том, что вы будете работать и в интересах англичан, — улыбнувшись, сказал Жан, — так как в случае войны ядерной эта страна тоже будет сметена со своих островов.
— Может быть, мне стоит вступить с ними в контакт и убедить их оказывать мне помощь в их же интересах? — пошутил я.
— Пока это преждевременно, — ответил Жан. — Но пройдет время, и народы перестанут верить пропаганде об агрессивных устремлениях Советского Союза… Тогда все поймут, откуда действительно идет угроза войны.
Странная штука жизнь. Примерно то же самое говорил мне несколько лет спустя один из шефов английской контрразведки, когда я сидел в тюрьме: «Полковник, ведь придет время, когда наши страны будут воевать вместе против Китая. Вот вы бы и помогли сейчас подготовить наших разведчиков для будущей совместной борьбы». Но это так, кстати…
А теперь вернемся к моей беседе с Жаном. Работа в подполье приучает к выдержке и глубокой внутренней самодисциплине. Но, признаюсь, не без труда я дождался окончания деловой части нашей беседы, когда он протянул мне несколько писем от жены. На какое-то время я перенесся мысленно домой, полностью выключившись из окружающей обстановки. Жан отлично понял мое состояние и хранил молчание в течение всего времени, пока я читал письма. Увидев, что я закончил чтение, он предложил мне написать весточку домой. Писать такие письма очень трудно. Родные ждут каких-то конкретных вестей о тебе, а тебе приходится отделываться общими словами о здоровье и задавать вопросы, так или иначе повторяющие друг друга.
У одной из станций метро Жан остановился. Мы крепко пожали друг другу руки, и я вновь оказался один. Скучно сразу как-то стало. Но, как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж! В тот же вечер я вылетел в Лондон… Сразу же по возвращении из Парижа я посетил Лондонский университет. Там мне официально подтвердили, что я принят на учебу и должен приступить к занятиям в первую среду октября.
…В первую среду октября 1955 года стояла обычная для осеннего Лондона погода — хмурое, застиранное постоянным дождем небо, налитый сыростью воздух, из-за которого температура в десять градусов кажется достаточно низкой. Я убивал время вместе с другими студентами, читая объявления в вестибюле. Потом нас пригласили на собрание в зал, довольно темное и запущенное полуподвальное помещение с беспорядочно расставленными банкетками, которые очень скрипели. В зале было пыльно и душно. Может быть, поэтому всем — и студентам и преподавателям — явно хотелось побыстрее покончить с этой формальностью и выбраться отсюда. Но у меня настроение было хорошее. Успешно завершался первый, пожалуй, самый трудный этап задания, и я выходил на английскую сцену уже в новой роли студента факультета африканистики и востоковедения, который по традиции питает кадрами секретные службы Ее Величества. Через несколько минут после организационного собрания первокурсников я вошел в аудиторию, отведенную нашей группе. Постепенно там собрались мои будущие однокашники. Они входили по одному, сдержанно кивнув в дверях, и, без особого любопытства окинув взглядом небольшую светлую комнату с тремя рядами столов, садились на деревянные, отполированные штанами не одного поколения их предшественников стулья.
Наша группа явно отличалась от других. Тут не оказалось ни одного азиата или африканца, хотя в зале на общем собрании их было много. Средний возраст студентов был, по крайней мере, лет на десять выше обычного студенческого. Почти все они были одеты в традиционную «форму» английских служащих — черный пиджак, черные брюки в серую полоску, белую сорочку с темным галстуком, черный котелок. Бегло оглядев своих подчеркнуто аккуратно одетых однокашников, я понял, что поступил правильно, оставив дома в шкафу пиджак из грубошерстного твида и серые брюки. Лучше не отличаться от «студентов», часть которых пришла изучать редкие языки из специальных служб Великобритании…
Итак, учеба началась и первая лекция уже позади… Подняв воротник макинтоша и на этот раз с удовольствием вдыхая сыроватый воздух, я зашагал в свою однокомнатную квартирку в «Белом доме».