Он чувствовал пустоту внутри. В своей тюремной клетке, в те минуты, когда за ним не следили надсмотрщики-мутанты и модифицированные уродцы, он молился Золотому Трону о том, чтобы выжить и снова увидеть родной дом. И за все это время у него ни разу не мелькнула мысль, что братья ему не поверят.

В нем не утихал внутренний спор. Тарик одновременно и ненавидел Трина с остальными за то, что те осмелились сомневаться в нем, — и понимал, отчего они так поступают. Если бы судьба распорядилась по-другому и это Зур, а не Тарик вернулся на Гафис — каков бы был его выбор? Ответа на какие вопросы потребовал бы Тарик?

Он осознал, что может доказать свою невиновность, только умерев. Смерть не умеет лгать.

Смазанные маслом рычаги пришли в движение. Дверь, ведущая в покои псайкера, легко скользнула в сторону, и из темноты сухо прозвучало:

— Войди, Зур. Если уж ты пришел.

Зур так и сделал. Комната, которую Трин отвел для медитации, была немногим больше кельи сержанта — однако казалась гораздо обширнее из-за странного переплетения теней, отбрасываемых электросвечами в железных подсвечниках. Подсвечники стояли по углам геометрического символа, вырезанного на полу.

Трин поднялся с подушки для коленопреклонений и отодвинул в сторону пикто-планшеты. Покосившись на них, Зур увидел лишь неразборчивый текст и размытые изображения. Он сглотнул и не сумел сдержать гримасы. Воздух в помещении был необычно густым, почти маслянистым, но при этом обнаженная кожа рук и лица воина зудела, как от кислотного ожога.

Трин неприветливо уставился на гостя. На псайкере был боевой доспех, а его лицо осенял бело-голубой ореол — это мягко светилась кристаллиновая матрица псионического капюшона.

— Ты мешаешь моим приготовлениям, брат. И без серьезных на то оснований.

На суровый взгляд псайкера Зур ответил не менее решительным взглядом.

— У меня есть все основания… — Начал он.

— Давай-ка я избавлю тебя от ненужных объяснений, — оборвал его библиарий. — Общение с Тариком заставило тебя усомниться. Ты прислушался к его людям и почувствовал их озабоченность судьбой бывшего командира. — Библиарий отвернулся. — И поскольку ты никогда не чувствовал себя комфортно в роли командира бывшего отделения Тарика, ты хочешь, чтобы он вернулся к нам и тем избавил тебя от сомнений. Насколько я близок к истине?

Тон псайкера заставил Зура ощетиниться.

— Ты представил это так, словно мы слабые, плаксивые малолетки! Ты насмехаешься над людьми, которые не боятся проявить сочувствие и верность по отношению к своим братьям!

— Прагматизм — кредо Орлов Обреченности, — ответил Трин. — Мы не позволяем сантиментам влиять на наши решения.

— Ты думаешь, преданность можно запросто отбросить, ведьмак? — Зур угрожающе надвинулся на него. — Неужели варп настолько выжег твое сердце, что ты забыл об узах братства?

— Я ничего не забыл, — возразил Трин. — Но кто-то должен принять на себя бремя и задать те вопросы, которые остальные не решаются произнести вслух. Кто-то должен сказать неприятную правду, которую остальные братья не хотят услышать! — Трин обернулся к Зуру, и псикристаллы блеснули. — Это мой долг. Я доведу это дело до конца.

Плечи Зура поникли.

— Как далеко ты намерен зайти? Ты заглядывал в его разум. Скажи мне, ощутил ли ты в его мыслях печать Хаоса?

Трин покачал головой:

— Нет.

— А испытания, которым вы подвергли его плоть? Сначала «когти», затем ветер и лед. Разве на его теле хоть на секунду проступил знак Архиврага?

— Нет, — повторил библиарий.

— Тогда почему вы это продолжаете? Тарик не запятнан!

Трин кивнул:

— Я согласен.

Такого ответа Зур не ожидал. Однако, прежде чем он успел что-то сказать, псайкер продолжил:

— Я согласен с тем, что тело и разум Тарика не подверглись порче. Но это не их я пытаюсь проверить, брат. Меня беспокоит его душа. Самый эфемерный, но и самый мощный аспект всякого живого существа. — Трин вздохнул, и что-то в его жестком лице смягчилось. — Мы знаем предательские пути слуг Хаоса, да поразит их Император. Тарик может нести в себе семя тьмы и даже не подозревать об этом. Это случалось прежде. Он может прожить долгую жизнь, а потом однажды, в назначенное время или по условной команде, превратиться в нечто ужасное. Так и будет, если в его ауре затаилось мельчайшее зерно варпа.

Зур нахмурился.

— Единственный способ узнать наверняка — это убить его. Ты это имеешь в виду? Если мы прикончим его и он превратится в какую-нибудь адскую тварь, ты докажешь свою правоту. А если он просто умрет, что ж, он был невинен и отправится прямиком к Императору. — Зур фыркнул. — Для Тарика оба варианта звучат неважно.

— Вопрос не может быть закрыт, пока есть хоть капля сомнения, — возразил Трин.

— Значит, ты намерен это сделать? — рявкнул Зур. — Не просто малая смерть, как в прошлый раз, а хладнокровное убийство?

— Лорд Хеарон предоставил мне неограниченные полномочия, чтобы завершить это дело. И я завершу его. Сегодня.

Трин вернулся в центр комнаты и снова опустился на колени.

Зур ощутил электрическое покалывание в коже — это разливалась в воздухе псай-сила, неся с собой предчувствие близящейся грозы.

— Что ты собираешься делать?

Трин склонил голову:

— Ступай, брат. Ты скоро все узнаешь.

Зур на мгновение задержался на пороге, а затем перешагнул через него и позволил люку за собой закрыться. Колеса провернулись, печати опустились на место. Воину осталось лишь разглядывать загадочные гексаграммы, вытравленные на наружной стороне двери, и пытаться понять, какое финальное испытание предстоит Тарику.

Спустя какое-то время до Зура донесся звук, эхом прокатившийся по каменному коридору. Звук был похож на громовой раскат, но с тем же успехом мог оказаться отдаленным пушечным выстрелом.

Тарик проснулся в аду.

Он тяжело обрушился на пол, врезавшись руками и коленями в жесткие металлические плиты. Застонав, Астартес изверг из себя кислую желчь вперемешку с амниотической жидкостью. В рвоте виднелись черные сгустки крови. Воин чувствовал себя странно: его тело было каким-то неправильным, а сигналы от кончиков пальцев никак не желали синхронизироваться с импульсами остальных нервных окончаний. Тарик попытался избавиться от наваждения, но чувство не уходило. Плоть висела на воине как сшитый не по мерке костюм.

Он взглянул вверх и моргнул — глаза не могли сфокусироваться. Вокруг метались тени и свет, сливаясь в смутные, неразличимые образы. Что-то возникло перед ним, и он понял, что это рука. Рука протянулась к Тарику, предлагая помощь.

— Давай, — сказал густой, утробный голос. — Поднимайся на ноги. Идем. Нам предстоит много работы.

Тарик схватился за руку и ощутил, что на месте пальцев у непрошеного помощника когти, — однако это не помешало воину встать. Ноги работали, мускулы наливались силой.

Сверкнули огни, слишком медленные, чтобы оказаться вспышками молний. Гром последовал за ними чересчур быстро и прозвучал чрезмерно близко. Орудийный огонь? Мысль ленивым слизняком просочилась сквозь окутывающую его разум пелену.

Тарик отдернул руку:

— Кто ты? Что происходит?

Ответом ему был резкий смех.

— Слишком много вопросов. Не дергайся, воин. Скоро все разъяснится.

Одна из теней придвинулась ближе и нависла над ним.

— Не сопротивляйся, Тарик. Позволь этому произойти.

Он услышал еще один гулкий смешок.

— Если расслабишься, будет не так больно.

Спину Тарика опалило жаром, жгучим и неукротимым, как лучи безжалостного солнца, — а в воздухе он заметил медленно опускающиеся пылинки. Он увидел стальные стены. Цепи и осколки стекла.

— Что происходит? — закричал Тарик, но слова потерялись в оглушительном грохоте орудия.

Ему был знаком этот звук: рев тяжелой болтерной пушки, ведущей автоматический огонь; снаряды, разрывающие керамит и плоть.