Все тело майда дышало утратой былой красоты и силы, еще находящихся где-то рядом, но уже в шаге от безвозвратного прощания.

– Оставь ее в покое. Изменяющие знают, что она жива.

– Ты… Кто ты?

– Точно не призрак, – серьезно ответил Мэй.

– Я видел, как ты сдох! Ты пропал из картины мира!

– Изменяющим многое доступно, – пожал плечами серебристый майд, полоща в волнах сформировавшийся хвост. – Они захотели получить для себя жизнь, выброшенную патриархом.

– Но… – растерянно прошептал Найтир, уже – и безуспешно – попытавшийся подчинить сына. – Ты не должен был выжить! Они не могли тебя освободить! Где тот зверь, которым ты стал, почему он не убивал и не был убит?

– На моих губах достаточно человеческой крови. Уходи, отец. Ты-то нужен своему народу.

Меатин оглянулся, словно ненароком, но маленький, чуть слышно жужжащий аппарат и не думал его догонять. Когда майд почувствовал, что еще теплящаяся жизнь Ланы безвозвратно утекает, он не выдержал, бросился вперед изо всех сил, и, кажется, его механический компаньон безнадежно отстал…

Глаза патриарха презрительно сощурились.

– Значит, у людей теперь есть новая породистая собачонка? И она, радостная от возможности выслужиться, радостно вынюхала след нужной добычи?

– Я… – Мэй опустил голову. – Уходи. Я не скажу им, что это был ты.

– Глава Баго все вспомнит.

– Галлюцинации.

– Добей ее, – с неожиданным напором предложил патриарх. – И вернись к нашему народу.

Серебристый майд покачал головой.

– Послушай, сын… – в голосе Найтира прорезались неподдельная боль и усталость. – Я знаю, что совершил ошибку. Я знал уже тогда, когда ты вышел ко мне на площади, не оставив своих друзей. Когда не стал скрываться, не побоялся разделить их участь. И теперь я потерял все, что имел. Наверное, это было необходимо, чтобы я смог, наконец, опомниться. Я думал, что ничего уже не смогу вернуть. А ты пришел. Сам. Ты не привел за собой изменяющих, ты пытаешься меня защитить. Скажи, ты должен вернуться? Они контролируют тебя? Не бойся, мы сможем и с этим справиться.

– Нет, – растерянно мотнул головой Мэй.

– Ну так сделай это. Лане все равно не жить, минутой раньше, минутой позже… А я хочу быть уверен, что ты меня не предашь. Что ты настоящий майд, который верен своему патриарху.

– Я не буду этого делать.

– Понимаю, – кивнул Найтир. – Они все же следят за тобой. Ты вынужден так отвечать, сын.

– Нет!

– Нет?

– Нет! Это мое решение!

Мэй склонился над Ланой, пытаясь уловить дыхание.

– Значит, мой сын свободен. И за ним никто не следит. И все равно он не хочет вернуться к своему народу.

– Я не хочу возвращаться к тебе.

– Да… А ты понимаешь, что значит то, что я сказал?

– Что?

– Что никто ее и тебя не спасет, предатель!

Взвыв от ненависти, Найтир прыгнул на собственного сына, целясь когтями в дыхательные щели. Любые последствия стали глубоко безразличны. Который раз этот выродок отбирает у него самое дорогое. Не потому, что его достоин, а из собственной глупости и неумения жить!

Все, что Мэй успел, – это подставить собственное тело так, чтобы удар патриарха пришелся вскользь и не задел Лану. Не обращая внимания на располосованную грудь, он тут же вцепился в сильное, гибкое тело отца собственными когтями, утаскивая того на глубину. Его собственные силы быстро таяли, подточенные днями, проведенными в каменном мешке, а впитавшему чужие жизни патриарху нужно было лишь несколько секунд, чтобы сбросить растерянность.

Увести его как можно дальше от Ланы, отвлечь, заставить забыть… Если патриарх потянется к ее силе и жизни, истощенная женщина умрет в то же мгновение.

В отличие от отца, Мэй не считал изменяющих идиотами. Они должны, обязаны скоро прийти. Иначе все, что он сделал, просто не имеет смысла. Его жизнь, его смерть… Он ведь не Баго, и надежда всегда теплится в глубине груди.

Если Лана вернется домой, может, его собственное глупое существовавние будет достаточной платой за будущее Дани, малышей, других майдов Альдрии, переживших эту ночь?

Или Эвин вовремя напомнит, что эта монета и так была взята взаймы?

Патриарх, вырвавшись наконец, зло ухмыльнулся и вновь бросился в атаку на закричавшего от отчаяния серебристого майда. Вода взбурлила, мутнея и насыщаясь густой кровью, и на поверхности моря начало расплываться тусклое опалесцирующее пятно.

Amberian Dawn. Guardian.

19.

Наступивший день был одним из самых печальных.

Вроде бы, майды не впервые атаковали, но никогда – настолько яростно.

Вроде бы, среди жителей города почти никто не погиб, но и солдаты Баго были людьми, заплатившими собственными жизнями за чужие.

Вроде бы, нападение удалось отбить, но опасность никуда не исчезла, затаившись в глубинах моря вместе с Найтиром.

Вроде бы, вроде бы, вроде бы… Очень много допущений, так и не ответивших на главные вопросы. Что было нужно майдам? Вернутся ли они снова и снова? Смогут ли Баго их защитить?

Городской глава заикнулся было о собственном регулярном войске. Но Аген, вынужденно исполняющий обязанности Главы рода, но не получивший официальных полномочий, окинул его таким испепеляющим взглядом, что градоначальник поспешил сменить тему на более безопасную, как то благодарность за своевременную защиту и компенсация за понесенные потери.

Изменяющие хором твердили, что опасность миновала. Майды даже не явились за своими погибшими, напрочь исчезнув из всей прибрежной зоны. Некоторые из прибывших из столицы магов иронично высказывались в духе того, что теперь энергии подводных есть более достойное применение – активно восстанавливать получившую серьезный удар популяцию.

Эвин в их число не входил. И у любого, кто натыкался на угрюмого, серого от усталости мага, язык не поворачивался интересоваться его мнением.

Никто не избежал потерь. Все умели понимать чужую боль, и все были свободны ее не разделять. Кроме него.

Как только появилась возможность, Ридия отправилась обратно домой. Пропали любые основания рисковать жизнью ребенка, и Эвин должен был улететь вместе с ней. Но в последний момент отказался, решив, что в Альдрии его помощь нужнее. Компанию маленькой Баго составила все та же Кришта, даже не показавшаяся ради прощания. И, насколько было известно Тройну, Эвин заставил изменяющую пообещать, что малышку отцу не отдадут.

Сам дипломат уезжать не планировал. Что его ждет в столице? Рутина, скука, очередные интриги более облеченных властью? А в Альдрии отчаянно требовались светлые головы.

Вечера, конечно, становились все более долгими и муторными. Наверное, для чуждой всем Аори они были ничем не веселее, равно как и дни, и именно поэтому они начали проводить их вместе. Ее вечная манера задавать непонятные вопросы об очевидном… Сначала он счел это странностью, и лишь потом смог заметить чувственное восприятие мира, зарождающееся в детской еще душе.

Но поделать с собственной привычкой относиться ко всему с насмешкой Тройн ничего не мог.

– Несделанном? Я всё ещё плохо играю на гитаре. Ну никак «Ветер над утесом» в нужном темпе не идет.

– Я серьезно, – забавно сморщила брови девушка. – Вот о чем ты жалеешь? Что не осуществил, не сказал, например?

– Ну, – хмыкнул Лексаз, – у меня в Потчерри у самолета снова стойку сломали. Надо б попинать, чтоб сделали.

– Знаешь, между тобой и Лейтом есть одно немаловажное отличие.

Поерзав, Аори устроилась поудобнее в мягком кресле, в которое она по привычке забралась с ногами, и принялась неторопливо отхлебывать чай из очередной чашки. Лексаз только диву давался, как в нее столько влезает. Причем даже без конфет.

– Ну, давай. Излагай.

– Он не притворяется, что не задумывается о таких вещах.

– Сложно, – улыбнулся Тройн, морща украшенный горбинкой нос.

– Но доступно же? Я вот жалею, что не могу больше быть солдатом. Да, конечно, я даже с Баго рядом смешно смотрюсь… но я могла бы что-то делать! А еще я могла бы чаще приходить к Мэю. Я вот представляю, как он погиб… Совершенно одинокий. Просто чтобы отдать долг.