Точнее, в этом спектакле я выделил бы трио — режиссер, художник и композитор. Мы все вместе попытались воссоздать дух Чехова. Замечательна работа Валерия Левенгаля и Исаака Шварца. Это мастера высокого класса. Композитора Исаака Шварца я люблю и знаю еще по совместной работе в «Мелодиях белой ночи» и «Дерсу Узала». Этот композитор чувствует природу актерской профессии.

Валерий Левенталь великолепно обустроил сцену — на ней старинная усадьба с садом, рояль с роскошным букетом. Уютные, хорошо обставленные комнаты, где все располагает к покою, отдыху, дружеским беседам, музицированию по вечерам, где особенно хорошо, когда по стеклам стучит дождь.

Чтобы воссоздать атмосферу жизни дворянской усадьбы, на сцену выходили даже две борзые. Они у нас работали целый сезон. Потом одна из них погибла. С собаками работать сложно. Они же не люди. Им нужен свежий воздух, отдых, их нужно привозить на спектакль в машине. В общем, сложностей с ними много. Рыночная экономика вынуждает отказываться от собак.

В первых спектаклях Соню играла Татьяна Дру-бич. Она вносила грацию самой жизни. Бывают женщины красивые, но холодные. Бывают красивые и обаятельные. Татьяне Бог дал и внутреннее обаяние, которое располагает к себе, и красоту. Она вышла на театральную сцену впервые, и наверное, только потому, что об этом ее попросил Сергей. Они очень нежно относятся друг к другу. Как-то она сказала: «Если бы Сергей пригласил меня в Большой театр и заставил меня танцевать, я, наверное, бы танцевала». Эта пара могла бы стать прообразом хорошего современного фильма, но, к сожалению, я не пишу сценариев. Таких женщин я встречал мало. Она интеллигентна. Работает как зверь. Приходила на репетицию на час раньше, и с Соловьевым они репетировали один на один отдельные куски. Конечно, в театре была ревность — у нас были актрисы, и не одна, которые могли бы сыграть Соню. Обычно я не соглашаюсь на то, чтобы в нашем театре играл кто-то со стороны. Несколько раз мне предлагали спонсировать спектакль, если в нем будет занята какая-то актриса со стороны. Я это всегда отвергаю, ибо знаю, что у нас в театре работает сто тридцать моих коллег. Участие Татьяны Друбич — единственный случай, ибо я знал, что Сергею ее участие необходимо, знал, что он не может без нее работать. Ему нужен человек, выполняющий все, что он считает нужным. Татьяна оставила о себе в театре очень хорошее впечатление. Когда она начала сниматься, то честно предупредила, что не сможет играть в театре. Теперь Соню прекрасно играют Инна Рахвалова и Татьяна Скиба.

Спектакль зрителю полюбился. В конце нам кричат не «браво», а «спасибо». Для меня это эталон нужности нашей профессии.

Мне бы хотелось продолжить сотрудничество с Соловьевым. Он вместе с Валерием Левенталем хотел ставить в нашем театре «Маскарад». К сожалению, нас перестали финансировать. Два года мы не получаем бюджетные деньги на производство. Все, что зарабатываем, благодаря гастролям, билетам, которые продаем, эти деньги мы вынуждены пускать на ремонт здания, на охрану и т. д. Если раньше мы за сезон ставили пять-шесть спектаклей, то сейчас в лучшем случае три. Так что хочешь не хочешь многое упирается в деньги. Мы же не можем сесть на рельсы и перекрыть железнодорожные пути. Из-за отсутствия денег мы и не смогли начать постановку «Маскарада».

Впервые среди бесчисленного количества виденных ранее разномастных Тригориных герой Ю. Соломина при всех чертах характера, данных ему автором, оказался еще и натурой трусоватой, находящейся в полном подчинении у своей властной возлюбленной. Надо видеть, как срывается с места знаменитый писатель и легкой трусцой бежит по первому зову Ирины Николаевны и какая жалкая, извиняющаяся улыбка появляется у него на губах…

Наталья Балашова. Чистая жизнь и чувства, похожие па цветы. — Московская правда, 1997, 22 января.

…Тригорин в исполнении Юрия Соломина — эдакое безответственное «дитя», которое если и совершает что-то плохое, то без всякого злого умысла. Нет, он вовсе не циник, не фат, который «увидел девушку и от нечего делать погубил». Этот милый человек и не думал соблазнять Нину. Все происходит само собой, помимо воли Тригорина — воли-то как раз и нет. Неловкий, забавный простачок, всегда плывущий по течению. Не только новый Тригорин явился перед нами, но и новый Соломин — яркий комедийный актер.

Т. Семашко. Трагедия безволия. — Российские вести, 1997, 6 декабря.

Здесь Юрий Соломин дал волю той своей склонности к комедийности, что, видимо, в нем нарастает. Тригорин является здесь забавным, неловким и мешковатым, не артистичным и не столичным — этакий недотепа от беллетристики. Он пасует и перед Ниной — провинциалочкой с ее детскими вопросами и восторгами, и перед Аркадиной в сцене своей тщетной борьбы за свободу. Взъерошенный, комически агрессивный, он быстро капитулирует и сникает, словно из него вышел воздух, и сидит, потерянный и обмякший, воплощенное безволие, которое сам он осознает, как крест.

Татьяна Шах-Азизова. Пьеса и роль. — Театральная жизнь, 1998, № 7.

Юрий Соломин распахивает чувства отчаянно, сильно, он играет «на разрыв аорты». Честно говоря, не ожидала такого темперамента ни от актера, ни от героя. Трагедия дяди Вани — не тихая, неловко взрывающаяся лишь однажды стрельбой в Серебрякова и выкриками про Шопенгауэра. Трагедия Войницкого в этом спектакле сразу берется крещендо. Актер играет неотвязное и неотвратимое наступление помешательства и сто финал: там, через мгновенье после пьесы, — смерть.

Светлана Овчинникова. Трагедия в двух сериях с оркестром, роялем, виолончелью и гитарой. — Экран и сцепа, 1993, 24 июня.

Тянущаяся мука жизни, когда нет тех, кого тебе естественно любить, непереносна для человека, которого понял в дяде Ване актер… Юрий Соломин играет человека действительно деликатного, то есть мучающегося, когда деликатность не к месту… Если чем привлекательны нынешние сценические работы Юрия Соломина (а для меня они привлекательны), то теплотою и тоскою по теплоте… Юрий Соломин играет тепло и царя Федора, и царя Николая, и Ивана Петровича Войницкого, он жалеет их.

И. Соловьева. Милая сестра. — Московский наблюдатель, 1993, № 11, 12.

Соломинский дядя Ваня забавен, он, как говаривал о героях Чехова Жан Вилар, «из мира иронии». Он и шутник, и поначалу тирады свои о профессоре изрекает с беззлобным юмором. Озлится потом, но не до ненависти, как бы сам об этом ни толковал, — ненависть не его чувство. Наверное, он рожден с душой мягкой, веселой, доверчивой, отчего все его беды.

Соломин, чья роль сейчас вбирает в себя пьесу, — невольный центр спектакля, рассчитанного все же на многоголосие… Соломин свободен настолько, что трудно найти границу между игрой и не игрой, между артистом и персонажем.

Татьяна Шах-Азизова. Пьесы и роли. — Театральная жизнь, 1998, № 7.

Глубже всего состояние разъятого чеховского человека чувствует в спектакле Ю. Соломин, играющий Жоржа Войницкого… Он все время один на один со своей «отравляющей иронией» — и вот эта желчная ирония, неизбывное, до корней, отвращение к жизни роднит Войницкого в исполнении Ю. Соломина с героем Б. Бабочкина, когда-то открывшего на сцепе именно этого театра новую страницу в истории всей сценической Чеховианы. Конечно, Жорж — Соломин человек другой, куда менее цельный, куда более слабый, но он живет в тех же чеховских переходах — перепадах, и эта кардиограмма, ломаясь в пике третьего акта, переходит в прямую линию… Именно благодаря прочтению Соломина спектакль совершенно лишен мелодраматизма.

Жорж Войницкий — Соломин стрелялся не для себя. Ему уж все равно — жить или застрелиться. Он думал наказать профессора. Он ошибся. Жизнь «идет себе».

Марина Литаврипа. — Театральная жизнь, 1989, № 15.