Он мне говорит в минуты затишья: потерпи, просто у нас полоса такая в жизни, тяжкая. Подрастет дочь, в ясли пойдет, ты работу присмотришь по душе. Больше времени будет, изменится настроение, интересы появятся, жизнь повернет. Оглянись, присмотрись: все живут так же, как и мы. Вот это «все так живут» меня больше всего раздражало. Так, как живут все, я не хотела, но и ничего нового придумать не могла. То есть — выход был, остаться одной. Но дочь… Да и я, чувствовалось, сломалась уже за два года и ни на что более не была способна. Надо бы отдохнуть, отойти душой. Надо бы, надо бы, надо бы… Ох, опять слезы…

Пока я так рассуждала, гадая, муж заявил однажды, что если у нас и в дальнейшем будет так продолжаться, то он, пожалуй, уйдет от меня. Ничего хорошего он уже не ждет от этой жизни.

— Ради бога, — сказала я, — сделай одолжение. Собирайся и уходи.

А между тем время шло. Девочке исполнилось год, полтора. Девчонка — прелесть. И, наблюдая, как возится с нею отец, какое у него бывает при этом лицо, я понимала, что никуда от своего ребенка он не уйдет. От меня может, от нее — нет. От меня, судя по всему, он уже давным-давно ушел. И забыл, и не жалеет ничуть…

Часто, случалось, побежит она к нему в комнату играть и играют долго на полу, крепость из кубиков строят, а потом слышу — притихли. Я на цыпочках подойду осторожно к двери, загляну, он возле окна стоит, на улицу смотрит, дочь на руках держит, прижал к себе крепко, она ручонками обхватила его за шею. Стоит, а у самого борода мокрая, плачет. Опять, видно, Жирновку и Шегарку вспомнил. Мы когда поженились, он много рассказывал о детстве своем, играх ребячьих, о первых книжках прочитанных… Не надо бы ему, думаю, было уезжать насовсем в город. Не надо.

Прошло четыре года, как я приехала в этот город. Мне уже тридцать лет. Я растолстела, подурнела, поглупела. Перестала следить за собой. Сидя перед зеркалом, рассматривая морщины на лбу и в углах рта, тяжелую свою фигуру, я вспоминала, как все годы в институте играла в баскетбол, имея первый спортивный разряд. Дочери уже три года. Она ходит в сад, я — на работу. Я работаю теперь в рекламбюро. Эта работа мне не очень-то и нравится, но что делать — сама нашла ее себе. С мужем мы живем как чужие. Я с дочерью давно уже заняла большую комнату, с окнами на южную сторону. Там светлее, там книги и телевизор. Муж размещается в маленькой, возле кухни. Домой он возвращается теперь позже, подрабатывает где-то. Правда, не каждый день. За квартиру и за девочку в сад платит он из своего заработка, продукты тоже покупает он. У меня зарплата небольшая, я не трачу ее на хозяйственные нужды, откладываю: хочу осенью, поехав в отпуск, купить шубу и сапоги. Всю одежду для девочки муж так же покупает на свои деньги. Мы больше не ссоримся. Он не называет меня по имени, но вежлив. Предлагал год назад помириться и начать заново, я промолчала. Не сговариваясь, еду мы готовим по очереди. Или — кто придет первым. Едим кому когда вздумается, иногда — вместе. Ни его, ни мои родственники к нам не приезжают, и — слава богу. Я пишу своим и подругам, что живем хорошо, он, кажется, пишет подобное. Знакомые у нас бывают редко, а если кто и заходит, мы принимаем, не показывая виду о разладе. Дочери я разрешаю ходить в его комнату, они там подолгу играют, он читает ей книжки или рассказывает сказки. Меня утешает уже одно, что дочь мала и ничего не понимает.

Вот так мы живем сейчас. А что будет дальше, я не знаю.