Я думал, что скоро свижусь со своим другом. Но Борис не приехал. Пришло лишь его коротенькое письмо:

«…по годам отслужился я в армии. Думал домой ехать, да почуял, что не вышел срок моей службы. Что того, что Гитлер сдох в Берлине, когда Франко еще живет в Испании, когда мировой фашизм не очистил планеты от своего присутствия. Знаю, знаю, что погибли Павлик и Колька не для того, чтобы мир по-старому висел между правдой и ложью, между добром и злом. Помню, как говорил Павлик, что хочет быть солдатом до самой последней войны. А я немного иначе скажу: останусь солдатом, чтобы не было больше войн на земле. Этому мы все должны служить, как каждый умеет… Было нас четверо, осталось двое, так постараемся жить правильно и по-хорошему, и за себя, и за них…»

1945

Связист Васильев

— Прикажите, — сказал связист, приземистый человек, и встал.

— Не лезьте вы, — грубо обрезал его начальник связи и повернулся к лежащему на нарах человеку с мотком провода на плече: — Товарищ Потапов, по насыпи оборвалась связь. Там все пристреляно. Действуйте.

Потапов вскочил с нар, взял свой инструмент и вышел. Полный связист сел, достал из кармана чистый платок и стал вытирать мокрое лицо. Он только что вернулся из очередного, девятого за этот бой, «рейса» и был весь потный. Даже белый от природы, но бурый от грязи комбинезон, надетый поверх формы, был пропитан потом.

Вытираясь, связист вдруг заметил, что один его рукав порван в пройме. Пуля прошла под мышкой. Он осмотрел всю остальную одежду.

Маскировочный халат был разорван на спине осколком мины. Одна штанина висела клочьями. На нем были желтые горные ботинки и шерстяные, домашней вязки, чулки.

— Пощупали вас, — сказал начальник связи, отрываясь от телефона.

Полный связист смущенно улыбнулся.

— Три смерти рядом прошли…

Это был трудный день для связистов. Связь рвалась более десяти раз. Вначале ее порвали КВ, выходившие на рубеж атаки, затем ее рвали немецкие снаряды, валившие столбы и деревья, через которые шла проволока.

Было потеряно уже три человека к моменту, когда оборвалась связь в самом трудном месте — на железнодорожной насыпи, которая находилась под контролем немецких стрелков, засевших на опушке леса. Телефонный кабель соединял командира полка с командиром передового отряда, ломавшего немецкую оборону. Связь оборвалась на самой насыпи, и первая попытка восстановить ее кончилась гибелью связиста. Он даже не успел взобраться на насыпь. Он выглянул из-за насыпи, чтобы приноровиться к месту, спрятался, снова выглянул — и сник. Видимо, пуля поразила его в лоб. Он медленно сполз по снегу, цепляя землю мертвыми руками…

— Товарищ начальник связи, — сказал боец, заглядывая в землянку. — Потапов у насыпи.

Начальник связи откашлялся и, словно пробуя голос, начал тихонько звать:

— Роза… Роза… говорит Пурга… слушай, говорит Пурга…

Я вышел из землянки. Командир полка и политрук в бинокли следили за связистом. Все произошло очень быстро и просто. Он вскарабкался на насыпь, пополз, делая сильные движения руками и волоча ноги, чтобы тело не поднималось над землей. Затем он почему-то перестал ползти и лежал совсем тихо. Я поймал себя на том, что говорю: «Ну же!» — но связист оставался недвижим, и я не сразу понял, когда политрук, отняв бинокль от глаз, проговорил:

— Готов, — и нервно, торопливо, просыпая табак, стал скручивать папиросу.

Вслед за командиром полка я вернулся в землянку.

— Так будет связь или нет, товарищ старший лейтенант? — резко спросил командир полка.

Начальник связи растерянно поглядел на него.

Командир полка ждал. Начальник связи колебался.

— Товарищ Васильев, — сказал он тихо. — По насыпи оборвалась связь… — и отвернулся к стене.

Полный связист вскочил, взял каску двумя руками, поправил войлочный обруч и надел на голову.

— Жаль Потапова, — говорил он самому себе, в то время как его быстрые полные руки ощупывали одежду, пояс с инструментом, моток проволоки и кобуру. — Хороший был человек, правильный…

Когда начальник связи назвал имя полного связиста, я понял, почему он с такой неохотой отдал приказание. Васильев был лучшим связистом дивизии, «королем связи», как его называли, и понятно, что послать такого человека на место, где только что сложили головы двое, было делом нелегким.

Несмотря на свое плотное, даже тучное тело, Васильев двигался легко и ловко. В его движениях чувствовалась большая мышечная сила. Ощупав себя еще раз руками — все ли на месте, он вышел из землянки.

Короткими перебежками он покрывал расстояние от наблюдательного пункта до железнодорожной насыпи, делал резкий бросок вперед и плашмя падал на землю. Васильев был уже довольно близко от насыпи, когда после очередного падения он не поднялся, а только слегка повернул голову набок.

— Ранен он, что ли? — вслух подумал политрук.

Васильев чуть-чуть приподнял голову, и мы увидели зайчик, блеснувший на его каске. Что же он не двигается дальше? Мы были слишком далеко, чтобы видеть закономерность его движений, и не понимали, что удерживает его на месте.

Политрук указал на белые, ставшие заметными благодаря пологим солнечным лучам вихорьки, столбики пыли, которые то и дело возникали вокруг него. Это разрывались пули автоматчиков, нащупывая его тело. Отталкиваясь руками, Васильев пополз назад, затем быстро, по-пластунски, — в сторону. Вот он оказался под прикрытием большого пня, присел, и по движению его локтей мы поняли, что его руки что-то делают. Затем он поднялся во весь рост, размахнулся и метнул какой-то невидимый нам предмет в сторону насыпи.

— Катушка с проводом, — сказал командир полка.

Теперь мне становился ясным его простой и умный план. Связист отказался от попытки соединить провод на месте разрыва, на полотне, представлявшем собой мишень для немецких пуль. Он присоединил провод, намотанный на катушку, к поврежденному проводу, а самую катушку перекинул через насыпь. Если ему удастся благополучно перелезть через полотно — дело выиграно. По ту сторону растет густой кустарник, который надежно укроет его от вражеских пуль.

А Васильев отполз дальше в сторону. Он отдалился метров на двести от места разрыва провода, затем двинулся к насыпи. У него был хороший шанс. Если его сейчас не откроют, то появление его на насыпи будет для немцев неожиданностью. Только удастся ли ему все-таки проползти?..

Васильев — у края насыпи. Он лежит некоторое мгновение тихо, не то прислушиваясь, не то отдыхая. Я невольно задерживаю дыхание. Вот сейчас он поднимет голову. Вспыхнет или не вспыхнет пыльный столбик разрыва? Но совершенно неожиданно Васильев рывком выбрасывается из-за насыпи на самое полотно. Связист и не думает скрываться. Он прыгает из стороны в сторону, плашмя ложится на землю, катится к противоположному краю и скрывается там.

Дымок от пуль, высвеченный солнцем, стоит над тем местом, где только что был человек. Придумано неплохо — ведь ждал же я, что Васильев будет перебираться с медлительной осмотрительностью, прицеливаясь взглядом к узенькой, но такой страшной площади, которую ему предстояло преодолеть. Этого ждали и немцы. Неожиданный открытый рывок Васильева дезориентировал их. Все произошло слишком внезапно и быстро, они не успели прицелиться. Но действительно ли не успели? Ведь мы не знали, что скатилось на ту сторону: человек или труп? И снова минуты мучительного ожидания. Стало как-то очень тихо. Только глуховатый, с трещиной дисканта голос начальника связи раздавался в землянке:

— Роза… Роза… говорит Пурга… слушай, Роза… Роза…

И мне казалось, что я тоже слышу тупое молчание трубки.

— Роза… Роза… говорит Пурга…

Раздался звук лопнувшей гитарной струны — где-то близко срикошетила о ствол дерева пуля.

— За обедом идти? — спросил ординарец и, не получив ответа, сказал: — Чего ж идти, еще успеется.

— Роза… Роза… говорит Пурга… Розочка! — заорал вдруг начальник связи, и мы все бросились к землянке, разом поняв, что это значит: Васильев жив! — Розочка, что, же ты, сукина дочь, молчишь?..