Ровно через месяц полиция нашла тело горничной Иды Рейтер. Она была убита несколькими ударами молотка. Следующей жертвой оказалась двадцатилетняя Элизавета Дорье, умершая через два дня после нанесенных ей ран.

Через некоторое время в поле, на берегу Рейна, нашли тело убитой пятилетней Гертруды Альберман, а через две недели, 11 августа, в день германской конституции, бесследно исчезла еще одна девушка, Мария Ган.

В последний раз ее видели на гулянье с каким-то молодым человеком. Утверждали даже, что она была снята на любительском снимке, во время этого гулянья. Но полиция никак не могла разыскать этот снимок, несмотря на самые тщательные поиски.

Мария Ган была девятнадцатой жертвой таинственного преступника. Чаша терпения населения переполнилась.

Глава 8.

УБИЙЦА ПИШЕТ ПИСЬМА

После того как поиски бесследно исчезнувшей Марии Ган не дали никаких результатов, дюссельдорфская полиция получила открытое письмо… от самого убийцы.

Оно было лаконичным: «Копайте дальше». Это было второе письмо преступника. На первое, полученное через несколько дней после исчезновения девушки, полиция не обратила никакого внимания. Его приняли за обычную мистификацию. Однако в нем преступник давал точные указания места, где была зарыта его жертва — именно около Бейрата. После второго письма убийцы поиски возобновились, и, действительно, труп несчастной девушки был найден в указанном месте.

Население Дюссельдорфа было до предела возмущено тем фактом, что преступник в полной безопасности, шлет письма полицей-президиуму и при этом гуляет на свободе.

Мания преследования охватила город. Соседи доносили на соседей, все начали подозрительно коситься друг на друга и в каждом человеке видеть неуловимого убийцу. Мало-мальски необычные поступки привлекали к себе всеобщее внимание и немедленно служили причиной для необоснованных арестов.

Дело, наконец, дошло до того, что полиция по настойчивому требованию населения арестовала двух уважаемых лиц города — доктора Миллера и известного писателя Ганса Гейнца Эаерса.

Первый казался подозрительным благодаря своему уединенному образу жизни и необычайной молчаливости и замкнутости. Он нигде не бывал и никого не принимал у себя, погруженный в свои научные изыскания. Второй — был автором мрачных и странных рассказов.

Он черпал свои сюжеты в патологических извращениях, сексуальных загадках, мрачных тайнах человеческой души. Для толпы этого было более чем достаточно. Все выходящее за рамки ее понимания принималось как доказательство преступности.

Конечно, оба лица были очень скоро освобождены, но глухое недовольство росло и, в конечном итоге, могло привести к серьезным эксцессам, вроде суда Линча.

А между тем в руках полиции не было решительно никаких серьезных улик, за исключением неразысканной фотографии преступника, снятой во время праздника 11 августа, и нескольких писем. Одно из них было написано на чистом листе газетной бумаги, причем этот лист успел пройти ротационную машину. Это обстоятельство можно было установить по следам зажимов, оставленных машиной. Полиция лихорадочно искала по всем типографиям машину, сквозь которую была пропущена эта бумага. Специалисты установили, что бумага была взята из макулатуры, оставшейся после печати на очень старой ротационной машине. В городе таких устаревших машин не оказалось. Весьма возможно, что она находилась где-нибудь в одном из соседних маленьких городков.

Открытые письма, присланные преступником в редакции газет «Дер Миттаг» и коммунистической «Фрейгет», были переданы полицией специалисту-графологу. Эксперт признал, что оба письма были написаны одним и тем же почерком, причем автор этих писем, несомненно, является психически больным, страдающим болезнью, известной в медицине под названием шизофрения.

Последнее письмо, полученное газетой «Миттаг», содержало в себе следующее:

«Пью кровь… ближайшей жертвы. Много поваров портят тесто. Копайте, ищите».

На открытке был изображен маленький чертеж дороги с указанием: «Герестейм, Гард и Ганиель». В правом углу открытки значились слова: «заблуждения публики».

Второе письмо, адресованное газете «Фрейгейт», гласило:

«Вы, наверное, интересуетесь моими действиями? Вам следует обратить внимание на следующее: я начал с Ланденфельде. Там живет существо, которое по моральным качествам и образу мыслей вряд ли можно отнести к отпрыску человеческого рода. То, что она не может мне принадлежать, побудило меня ко всем этим страшным деяниям. Она также должна умереть, хотя бы это стоило мне жизни. Я хотел ее отравить, но совершенно чистое тело преодолело яд. Теперь, я думаю, меня ждет успех. Вечером она должна возвращаться из Гильдена. При письме вы увидите чертеж дороги. Эта девушка будет моей ближайшей жертвой. В Ланденфельде вы можете взять в полиции мое письмо».

Но ни одно из писем, присланных в редакцию, не произвело такого ужасного впечатления, как письма, отправленные убийцей по адресу родителей своих жертв. Одна мать убитого ребенка при получении такого письма едва была спасена от самоубийства.

В распоряжении полиции были два таких образчика «литературы». Оба письма начинались стихами, что доказывало принадлежность убийцы к интеллигентному или полуинтеллигентному слою общества.

В первом убийца подробно описывал все детали преступления: как он заманил девочку, какой между ним и жертвой произошел драматический диалог и как он, наконец, зарезал ее ударами ножа.

Второе письмо было любовным посланием убийцы, адресованным мертвому ребенку.

Все это вызывало небывалое возмущение в обществе.

Вскоре после этого газета «Фрейгейт» опубликовала еще одно письмо преступника. Оно отличалось тем, что в нем содержались автобиографические данные убийцы.

«Мой отец был крупным государственным чиновником. Я учился в высшем учебном заведении, затем работал в банке, откуда меня уволили за один проступок. Одно время я посещал академию художеств в Дюссельдорфе. Впоследствии я занял пост инспектора в одном страховом обществе».

Трудно было установить, действительно ли эти письма написаны преступником или они являлись мистификацией, но несомненно было одно, что все они писались одним и тем же лицом. Это доказала экспертиза.

Глава 9.

БЕРЛИНСКАЯ ЗНАМЕНИТОСТЬ

Здание уголовной полиции Дюссельдорфа ничем не отличалось от обычных полицей-президиумов казарменного типа. Серый камень, несколько подъездов, кое-где зарешеченные окна.

В один из хмурых весенних дней 1930 года перед зданием полиции собралась возбужденная толпа. Двое агентов уголовной полиции вели под руки молодую, довольно красивую женщину, бившуюся в истерике. Кое-как надетое платье, растрепанные волосы, бледное, точно мел, лицо ее производили ужасное впечатление.

Толпа молча расступилась, сопровождая женщину соболезнующим взглядом.

— Кто это? Кто это? — спрашивала Рут, невольно остановившаяся у дома.

— Это мать Эрики Лендерман — последней жертвы убийцы, — ответил ее спутник, инспектор Мяч.

— Боже мой, бедная женщина! Какой ужас! И это уже двадцатая жертва. Неужели полиция действительно бессильна с этим бороться?

— Если полиция в скором времени его не обнаружит, — подхватил Мяч, — то ко всем жертвам прибавится еще одна — бескровная. Ею буду я. Я умру от суеты и голода.

Девушка улыбнулась и посмотрела на него с некоторым недоумением.

— Поверьте, — продолжал Мяч, — с тех пор, как началось это ужасное дело, у меня нет ни одной спокойной минуты. И вы думаете, что я расследую убийство? Нет, я только говорю о нем. Половина жителей города теперь стала добровольными сыщиками. Другая половина — убийцы. И если вас еще не арестовали по обвинению в убийстве, то, значит, непременно вскоре зарежут.

— Кажется, я тоже приму в этом участие, в розысках, конечно, — засмеялась Рут.