Почти два часа спустя Гейдж рассеянно смотрел в окно, выходящее на газон размером с почтовую марку, на который уже опустились ранние сумерки. Комната активного отдыха была далека от активности, которая подразумевалась в названии, если не считать игроков в карты и бесцельно блуждающих зрителей. Пара посетителей пыталась доиграть партию в шашки, общедоступную сумасшедшую версию, где каждый мог ходить, как ему вздумается.

Он направил взгляд на женщину, сидящую на стуле напротив него. В свои пятьдесят семь она выглядела слишком молодой для этого места, но учитывая ее стиль жизни, никто не мог ожидать, что она хотя бы доживет до этого почтенного возраста. Сейчас она страдала от ранней стадии болезни Альцгеймера, поэтому ее тело было накачано коктейлем из разных лекарств, которые она глотала, как леденцы.

— Кушай свое Джелло[18] , — сказал он, подталкивая к ней пластиковую чашку.

— Не люблю зеленое, — пробормотала она.

Тут Гейдж был с ней согласен. Зеленое Джелло было худшим.

Она уставилась на него, запавшие голубые глаза под прилизанными волосами. Он помыл ее волосы около часа назад, расчесал и высушил, пытаясь придать им блеск, но те отказывались сиять. Жаль, потому что она всегда так гордилась своими волосами. “Мой дар от бога”, называла она их.

— У тебя есть возлюбленная? — спросила она, словно не задавала этот вопрос в каждый его визит.

— Есть кое-кто.

— Должно быть девушки гоняются за тобой по улицам.

Гейдж усмехнулся. Парни тоже.

— В основном это потому, что я пожарный. Но я ношу защиту, — он встал и повернулся, показывая ей слоган на своей футболке: “Держи дистанцию 500 шагов”.

Ей потребовалось время, но она все-таки рассмеялась. Девичье хихиканье, отличающееся от всего, что он слышал ребенком. Она никогда не смеялась.

— Едва ли это сработает. Ты слишком красивый, чтобы они держались подальше, Джон.

Он снова сел, желая, чтобы заноза из его сердца при упоминании этого имени исчезла. На самом деле глупо, учитывая, что оно было именно тем, которое он назвал ей. В первый день своего визита сюда, шесть недель назад, он вошел, сжимая то письмо от социальной службы, с бешено стучащим сердцем, не ожидая ничего, кроме пожарного штанга с купоросом. Словно она начнет все с того места, на котором остановилась, когда ему было четырнадцать, последний раз, когда он ее видел. Но она посмотрела на него с ничего не выражающим лицом и пустыми глазами и спросила единственный вопрос, которого он никак не ожидал:

— Кто ты?

В тот день он стал Джоном. Парнем, которому нравится посещать дом престарелых в гребаной Монголии, потому что он был весь из себя приличный мальчик, при этом большую часть своих двух часов визита он посвящал Эммалин Симпсон, у которой, по словам персонала, не было посетителей. Не осталось никого, кто помнил бы ее.

Но Гейдж помнил.

Помнил двенадцатичасовые стояния на коленях и изучение Библии, пока не сваливался от боли и усталости. Еженощные ванные с хлоркой, чтобы вычистить демона, живущего внутри него. Панические атаки, от которых он страдал, потому что отличался от других.

Гейдж не хотел иметь ничего общего с теми воспоминаниями или с женщиной, которая была их причиной. Но Джон был святым. Джон забыл.

Джон простил.

Он спросил ее о семье. Она ответила, что они все умерли. Может она, действительно, верила в это, или может ей просто было все равно.

“Я здесь, мама”, хотел прокричать Гейдж. Успешен в выбранной им профессии. Любим своей приемной семьей.

Вместо этого Джон выразил сочувствие тому, что у нее никого не осталось.

Минуты тикали. Кто-то “выиграл” в шашки. В отдалении раздавался шум пылесоса.

— Мне пора идти, пока не начались пробки, — он встал и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку. Она была такой хрупкой, пустая оболочка. Совсем не стоящая его ненависти. Но часть его хотела остаться и использовать это время с ней, отыскивая… он не был уверен в том, что именно.

— Спасибо, Джон, — прошептала она. — Приводи свою девушку в следующий раз.

Он с трудом выдавил из себя улыбку Гейджа Симпсона, ту, которая сбивала с ног парней на Холстед Авеню.

— Может быть.

Воздух в “Сайдтреке” был душный от пота, одеколона и обещания секса, в то время как пестрое разнообразие блестящих тел корчилось под бум-бум басы. Студенты, рокеры, кожаные папочки и любители тренажерки — терлись плечами и другими частям тела в этом древнем ритуале, известном как Ночь пятницы в Бойcтауне. Тут даже однояйцевый козел мог заполучить секс.

Несчастный компаньон-новичок Гейджа был больше похож не на козла, а на нервничающего зануду.

Гейдж подтолкнул стакан с “Ред Булом” и водкой к Джейкобу Скотту, своему коллеге по машине и последнему пополнению Чикагского гейского сообщества.

— Выпей это и попытайся не выглядеть так, словно в любую секунду упадешь в обморок.

Джейкоб толкнул стакан назад и оглядел еще одним нервным взглядом толпу.

— Так и знал, что это было ошибкой.

Гейдж с трудом подавил желание закатить глаза, в пятьдесят седьмой раз за вечер сожалея о том, что согласился сыграть Оби Вана для Джейкоба Люка Скайуокера в прекрасном искусстве “как подцепить кого-нибудь”. Учитывая, что толпа в “Сайдтреке” была всего на пять процентом более разборчивой, чем любящий задницы контингент в Роско, то есть вовсе не привередливая, Джейкоб должен был моментально завоевать успех. Но с тех пор, как они вошли сюда десять минут назад, тот выглядел несчастным. Основной отпугиватель для секса.

— Я говорил тебе надеть футболку ЧПД, тупица. Это магнит для мужчин.

— Я хотел выглядеть мило, — ответил Джейкоб, нервно пощипывая верхнюю пуговицу своей голубой в розовую полоску рубашки. — Думал толпа будет немного менее… гейской, — он бросил злобный взгляд на пару трансвеститов, один их которых подмигнул ему в ответ длинными накладными ресницами.

— Если хочешь чего-то менее гейского, иди на встречу Юных Республиканцев. Ты здесь, чтобы гордо отметить первый выход в свет, даже если ты едва нос высовываешь из своего закутка, а гордость глубоко похоронена в твоей девственной заднице.

Гейджу, возможно, стоило немного больше сочувствовать парню, так как Джейкоб только недавно признал, что ему нравится целовать парней. К несчастью, для демонстрации своей новообретенной храбрости он выбрал непрошенный смачный поцелуй, доставшийся Гейджу пару месяцев назад. В обычных обстоятельствах, такое поведение отправило бы парня в дерьмовый список Гейджа, но Джейкоб провернул фокус со щенячьими глазками и отдал видео, которое вытащило Алекс из горячего дела, угрожавшего ей потерей работы. Теперь Гейдж играл в фею крестную для парня, который был не столь привлекательным в месте, где привлекательность не играла роли.

Иногда оптимизм Гейджа становился для него занозой в заднице. Но разве не потеряшки стали основой его выбора профессии? Сначала все то дерьмо с “дорогой мамашей” в пригороде, сейчас попытка сорвать вишенку Джейкоба без того, чтобы делать эту работу самому. И верхушку всего этого он оставил в лофте в западном Лупе, с рукой на перевязи и приятным послевкусием, оставшимся не без участия вашего покорного слуги.

Заиграла “Hung Up” Мадонны и толпа сошла с ума. Парни геи могли спорить о лучшем месте для позднего завтрака в Лэйквью или о том трахнуть, жениться или убить Брэдли Купера, но вы с трудом нашли бы того, кто не любит Маджи, включая ее дерьмо, выпущенное в двадцать первом веке. Гейдж вздохнул. В последнее время эта сцена, действительно, утомляла его. Он лучше позависал бы с Брейди, готовя у него на кухне, касаясь руками, бросая украдкой взгляды и потираясь… а, пошло оно все.

— Давай же, — Гейдж вытащил Джейкоба на середину танцпола. Он не знал другого способа, как сорвать девственность с задницы Джейкоба, кроме как начать двигаться и, что более важно, представить новичка в лучшем свете. Какому-то мелкому любителю потрахаться потребовалось двадцать секунд, чтобы подкатить.