— Нет, — говорил Палмер, готовя вторую порцию коктейлей в больших, ручной выделки, бокалах Бернса, — вам придется подождать, пока не придет этот коварный ливанец. Я не собираюсь читать наставления дважды.

Он повернулся и понес бокалы через гостиную Бернса, устланную белым ковром неправильной формы, чувствуя на ходу, как густой ворс ковра буквально засасывает его ботинки. Палмер протянул Вирджинии ее бокал и сел напротив.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о нашей беседе, и это единственная причина, почему я не назначил ее в моем кабинете, — продолжал он. — Боюсь, что, стоит мне начать, и я повышу голос.

Вирджиния сидела, уставившись в свой бокал. Падающий сверху рассеянный свет отражался в коктейле, а от него в ее огромных темных глазах. В этом многократно преломленном освещении она показалась ему удивительно похожей на цыганку.

— Что именно вас больше всего сердит? — спросила она наконец. — То, что это вообще произошло, или то, что я не предупредила вас заранее?

— Я намерен сказать вам обоим весьма…

— Поскольку, — продолжала она, — я отлично сознаю, как нерадиво отнеслась к своим обязанностям. Как только Мак нагрянул сразу после ленча вместе с этим отрядом из «Стар», я должна была во что бы то ни стало дозвониться до вас.

— Вы не смогли бы найти меня. Я был в машине.

— Я могла бы перехватить вас а вестибюле банка, — возразила она.

Палмер сдержал улыбку. Он еще ни разу не видел, чтобы она раскаивалась. И по его твердому убеждению, лишь немногих она удостаивала этой привилегии.

— Да, вы могли бы,-сказал он каким-то деревянным голосом.

— Но честно говоря, мне и в голову не приходило, что Бернс мог это затеять, не согласовав предварительно с вами.

— Ну вообще-то я сам сказал ему об этом, — признался Палмер.

— Я думала…

— Был такой разговор сегодня ночью, вернее, после двух утра, когда мы оба уже основательно напились, — объяснил Палмер. — То есть я просто упомянул про Пенемюнде. Теперь вижу, что мне надо быть особенно осторожным с Бернсом. Одно лишнее слово, и вся нью-йоркская «Стар» обрушится на мою голову.

— А вы не думали о том, — спросила Вирджиния, все еще глядя в коктейль и не начиная пить, — что, если бы он попробовал поделиться с вами своей идеей, вы удержали бы его от этого?

— Конечно.

— Тогда просто удачно, что вы…— Она замолчала и посмотрела на Палмера, ставя свой бокал на столик рядом с креслом. Без подсвета снизу ее глаза выглядели еще более темными и глубокими. Казалось, она наблюдает за ним из двух пещер. — Я полагаю, — поправилась она, — я должна была сначала спросить вас, как, по-вашему, поможет ли делу статья в «Стар». Мне кажется, вы не придаете этому большого значения.

— Личная реклама не может помочь в борьбе со сберегательными банками. Какая, к черту, разница, был я в Пенемюнде или в Тимбукту во время войны?

— Это помогает создать образ.

Палмер скорчил гримасу:

— Скажите что-нибудь попроще!

— У нас, газетчиков, свой жаргон, — сказала она, снова взяв бокал. — Но создать образ — это все-таки кое-что значит. У общественности сложилось представление о вас, то есть у той части общественности, которая знает о вашем существовании. После того как статья появится в «Стар», вы станете еще более известным. Представление о вас будет более детальным, а детали будут положительными: человек действия, умный, с сильным характером, человек, твердо стоящий на ногах.

— Вы считаете такой образ верным?

Едва спросив, Палмер тут же пожалел, что нельзя взять назад вопрос и похоронить его навеки.

Он уже сознавал, что в его отношениях с Вирджинией Клэри что-то изменилось, и, вероятно, навсегда. Это произошло на приеме, когда они танцевали, и потом, когда возвращались домой. И перемена, как сейчас понял Палмер, была в ней.

В наступившей на какой-то момент тишине, боясь взглянуть Вирджинии в лицо, Палмер вдруг совершенно отчетливо осознал, что они всегда интересовались друг другом. Это, впрочем, было вполне естественно, поскольку она работала непосредственно под его началом. Тем не менее в тот вечер, когда они обедали у Шрафта, Палмер ясно почувствовал, что к концу обеда интерес Вирджинии к нему охладел. Остались только служебные отношения, впрочем очень хорошие. А после вчерашней ночи этот холодок растаял. И было трудно делать вид, что ничего не замечаешь. Это худшая сторона человеческих отношений, думал он. Невозможно долго игнорировать подобного рода заинтересованность и сохранять деловую беспристрастность. Стоит лишь откликнуться на теплое отношение, и ты тут же обнаруживаешь, что совершил непоправимую ошибку. Например, зачем ему понадобилось задавать вопрос о верности образа?

— Это верный образ, — наконец ответила Вирджиния таким серьезным голосом, что Палмер вынужден был взглянуть на нее. Она сидела, слегка откинувшись назад, и ее глаза больше не наблюдали за ним из глубоких пещер. Свет, падающий с потолка, смягчал очертания ее высоких скул.

— Это верный образ, — повторила она, — образ человека по имени Вудс Палмер-младший, каким я его увидела.

— Шизофреника мистера Палмера?

Она покачала головой: — Сложного мистера Палмера. — Она вздохнула и отпила немного из своего бокала. — Очень крепко, — заметила она. Потом отпила еще. — Очень хорошее виски.

— Еще бы!

— Имея в виду, что на те деньги, которые мы платим Маку, — сказала она, — он может позволить себе покупать самое лучшее. Палмер встал.

— Он должен был явиться в пять тридцать. — Палмер оглянулся, ища телефон, обнаружил его и набрал номер.

— Кстати, — сказала Вирджиния, — мне кажется, Мак представляет импортера этой марки и, вероятно, получает виски бесплатно.

Палмер услышал голос телефонистки.

— Мистер Бернс у себя? — спросил он. — Это мистер Палмер. — Он выслушал, поблагодарил и повесил трубку. — Я думал, телефонистки на коммутаторе умеют лучше врать.

— Он ушел на очень важное заседание? — предположила Вирджиния.

— И когда позвонит, она передаст ему мою телефонограмму, — закончил Палмер, — она, впрочем, не знает, какую.