В полночь Палмер проводил до дверей последнюю пару — Джейн, тетку Эдис, и Тима Карви, ее третьего мужа. Она была лишь немного старше Эдис и такая же высокая. Они жили в Рокленд Каунти, около пятидесяти километров от Нью-Йорка, и, чтобы не ехать домой поздно ночью, сняли номер в отеле «Св. Рейджис». Вот почти и все, что Палмер смог вспомнить о них, когда он пожелал им спокойной ночи и закрыл дверь. Он немного постоял в вестибюле, неожиданно почувствовав, что ворвавшийся с улицы поток холодного воздуха, освежив помещение, освежил и его. Затем он вернулся в гостиную, занимающую два этажа, и уставился на огонь в огромном камине.

— Результат не очень ясен, — сказала Эдис из дальнего конца комнаты, там, где винный чуланчик и бар.

— Да?

— Это был своего рода эксперимент, дорогой. Может ли группа из восьми человек заполнить помещение. Вывод: нет.

— Очень жаль, — пробормотал Палмер.

— Это не твоя вина, — ответила Эдис, посмеиваясь. — Теперь я знаю. Хотя думаю, что восьмерым более веселым людям это удалось бы несколько лучше.

— Если шесть из них банкиры и их жены, — задумчиво сказал Палмер, глядя в огонь, — едва ли можно ожидать большого оживления.

— В следующий раз мы пригласим двенадцать человек. Мне кажется, тогда все будет прелестно.

Палмер поднял глаза и увидел, что Эдис деловито устанавливает маленький стаканчик для вина в измельченном льду. Сейчас она наполнит стакан драмбуи или бенедиктином, охладит его и выпьет.

— Сделай еще один, — попросил он.

— Сейчас.

— Как я понял из твоих слов, — продолжал он, — сегодня им было скучно.

— Скучно? Не знаю. Очень может быть, что это из-за комнаты.

Палмер покачал головой:

— Виноваты люди. И прежде всего я сам. Ты не знала никого, кроме Джейн и ее мужа. А я знал. За обедом все было в порядке, но потом, когда я позволил Бэркхардту припереть меня к стенке разговорами о служебных делах, наступил холодок.

— А о чем вы толковали? — спросила она, погружая в лед еще один стаканчик. — Это было похоже не на служебные разговоры, а скорее на философский спор.

— Я думаю, — сказал Палмер, наблюдая, как она наполняет до половины стаканчики, — именно это и рассердило старого сыча. Он не подкован для философских споров или же считает себя неподкованным.

— Он, кажется, обвиняет тебя в реакционных наклонностях.

— Он считает, что я не иду в ногу со временем.

Некоторое время они молчали. С улицы на каком-то расстоянии от их дома раздался звон церковного колокола, пробившего двенадцать раз.

— Еще не охладились? — спросил Палмер.

Эдис покачала головой.

— Из всех банкиров, которых я знаю, — сказала она, — тебя я меньше всех подозревала бы в реакционности. С каким временем ты не идешь в ногу?

— О, это один из сложнейших, запутанных вопросов, ответы на которые мы узнаем, как я подозреваю, лишь лет через пятьдесят. Между прочим, вся эта история представляет чисто академический интерес, потому что мои возражения абсолютно не принимаются во внимание.

— Борьба с ветряными мельницами?

Он сел на высокий табурет перед баром.

— Все, с кем я уже говорил об этом, считают, что я не прав. — Он уставился в ведерко с измельченным льдом. Два стаканчика казались глазами в снегу. Они в свою очередь уставились на него.

— Но ты и сам не убежден.

— Я совершенно убежден в своей правоте. — Он криво улыбнулся. — Возможно, я не прав с точки зрения узко практической. В крайнем случае я ошибаюсь в отношении этого года и, может быть, следующего.

— Тебе просто хочется поговорить? — спросила она. — Или же в конце концов ты введешь меня в курc дела?

— Я думал, ты слышала старого Бэркхардта. Его голос разносился по всем углам.

— Я честно вела разговоры с остальными.

— Ладно. Дело идет о неограниченном потребительском кредите. — Он вздохнул. — Наверное, они уже холодные. Эдис вынула один стаканчик и протянула его Палмеру:— Если ты любишь теплый драмбуи…

Палмер отпил немного и нашел, что ликер достаточно холодный. — Видишь ли, — начал он, — придет день расплаты, когда все должники или выплатят деньги — что невозможно, — или же экономика съежится, как проколотый воздушный шар. Сроки выплаты кредитов так сильно растянуты, а сумма выданных кредитов настолько оторвалась от наличности, что фабриканты в один прекрасный момент будут вынуждены потребовать выплаты у оптовых торговых фирм, которые требуют выплаты у мелких торговцев, а те в свою очередь у потребителей.

— Но разве потребители не могут заплатить, дорогой?

— Они работают на предприятиях у фабрикантов, чьи кредиты так просрочены, что здравый смысл больше не позволяет им производить товары. Они свертывают производство, увольняют рабочих. А безработный не может заплатить свои долги. Понимаешь?

Эдис покачала головой и медленно вынула изо льда свой стаканчик с ликером. — Я думала, автоматика позаботится обо всем этом.

Палмер рассмеялся коротким злым смехом, так похожим на смех Бэркхардта, что на мгновение замолчал, соображая, когда это он успел подцепить эту манеру.

— Способ производства товаров не может изменить кредитного цикла, — объяснил он наконец.

— Тогда мы обречены.

— Я настолько закрутился во всей этой чепухе, что начал выдавать догмы, — вздохнул Палмер и отпил немного ликера. — Две вещи способны спасти положение. Федеральная резервная система может прижать банки. Банки сократят кредит торговцам, которые в свою очередь урежут потребительский кредит. Или же потребители будут следить за собой и вести себя как взрослые люди, а не как жадные дети.

— Значит, — промолвила Эдис, держа свой стакан против света и внимательно изучая его, — все зависит от потребителей?

— Очевидно.

— А они не будут вести себя как взрослые, — продолжала Эдис, — пока живут в страхе, что сегодня вечером или в какойнибудь особенно солнечный день на следующей неделе все это разлетится на кусочки.

Они тянули свой ликер в тишине. Какое-то полено в камине надломилось, выбросив в дымоход целый сноп искр. — Я думаю, это не тема, в которую человек может, так сказать, погрузиться с ходу, без подготовки.