И, высоко подняв голову, он бросил лакею:

— Я приму графиню в кабинете!

Полный, низенький, шустрый король вышел из залы, гордо осматривая спины склоненных в поклоне придворных и громко стуча каблуками.

Глава 2. Эстафета короля

В узкой гавани города Штеттина, провонявшей селедкой да треской, волны трясут рыбачьи посуды. На горе, над стенами — колокольня, и оттуда то и дело падает уныло чугунный звон — бамм! бамм! Тесные улицы города в этот день Нового года заваливает снег. По улице Дом-штрассе под номером 761 — высокий дом темного камня, в доме квартира командира 8-го Ангальт-Цербстского полка прусской службы генерал-майора, герцога Христиана-Августа Ангальт-Цербстского.

Да разве такой жизни ждала себе его супруга Иоганна-Елизавета? Кто же не знает, что ее брат герцог Карл-Август был когда-то женихом Елизаветы Петровны, императрицы Российской, да умер от оспы… А не умри он — сидел бы он теперь, может быть, в Петербурге императором, а с ним жила там и Иоганна-Елизавета, его сестра… Вот горе какое!

Бамм! Бамм! — гремит колокол, с моря встает метель, гонит рыбачьи лодки в гавань… Бамм!

В темной низкой зале после новогодней обедни собрался весь, «двор» герцога. Герцогиня Иоганна-Елизавета — черная, худущая — нахохленной птицей сидит в кресле с высокой спинкой, под ногами — шитая подушка, золотые кисти отсвечивают… На скамеечке у нее ног старшая четырнадцатилетняя дочь — София — Фике, черноволосая, розовощекая девочка с блестящими глазками. Герцогиня вяжет крючком длинный кошелек — она его вышьет бисером и подарит кому-нибудь из многочисленных родичей. Дешево и мило…

Кругом толпятся французы — мадам Кардедль — старая воспитательница Фике, проповедник Пэрар, учитель чистописания Лоран, танцмейстер Пеко. Французы улыбаются, жестикулируют, немцы, напротив очень серьезны. Потирая зябко руки, вошел пастор Дове — бледный, взволнованный сказанной им проповедью. Его большие глаза еще, до сих пор полны пафосом и улыбаются дружеской слабой улыбкой профессору Вагнеру. — Господин пастор, ваша проповедь сегодня превосходна, — говорит в ответ на улыбку профессор Вагнер. — Да, да…

Учитель музыки Рэлиг из Цербста наготове и стоит у клавесина, — может быть, придется играть…

Сам герцог, командир прусского полка, в голубом мундире, в высоких ботфортах, сидит за круглым столом и уж конечно тянет пиво с тремя своими офицерами…

— Ха-ха-ха! — громко хохочет он. — Ха-ха-ха!

Фике вытягивает тоненькую шейку в сторону веселой компании, но герцогиня опускает на дочь свои темные, обведенные синевой глаза:

— Фике! Ах, Фике! Сиди же прилично! Ты совсем стала мальчишкой! Ты носишься по улицам! И все эта бедность! Ах, бедность! Ну, какая же ты принцесса!

— Мадам, густым голосом говорит мадам Кардедль, — Фике достаточно видит свет. Когда она бывала с вами во дворца в Берлине, то вела себя отменно.

И Фике теперь сидит совсем, совсем смирно. Обоими кулачками она подперла свое симпатичное личико и смотрит, как в люстре горит в хрустале розовый огонек… Почему-то ей кажется, что ее ждет тоже что-то такое же красивое, что-то розовое, как этот огонек… О, она смелая девочка, у нее темные волосы и чудная розовая кожа блондинки. Ей смешны эти постоянные слезы и ахи матери…

— Ха-ха-ха! — снова хохочет герцог. Толстый, рослый, румяный — он развалился в кресле: он хохочет своей же остроте. Сегодня Новый год… Надо веселиться. За ним хохочут и его офицеры…

Иоганна-Елизавета выдвигает вперед полную нижнюю губку:

— Как они грубы? О, эти мужчины! Кружка пива, водка — и они счастливы. Солдаты! Только солдаты! Но что же теперь делается в Петербурге?.. Брюммер обещался писать и молчит…

— Мамочка, да чего же вы ждете от этого лощеного господина?

— Фике, ты не понимаешь! Ведь это письмо будет из Петербурга! Мой бедный брат, правда, умер, его брак расстроился! Но ведь ваш Петр Ульрих — наследник русского престола… Внук Петра Великого. Твой двоюродный братец… Твой кузен! Императрица Елизавета благосклонно относится к тебе, она очень любит европейцев. Образованных. Воспитанных. Ах, какая это великолепная страна — Россия! Какая богатая! А что мы с мужем? Бедняки… Нам приходится таскаться с места на место. По полям сражений… То в Голландии, то в Испании. То на острове Рюгене… Ужасно! Жить в трактирах. Любезно говорить с пьяными офицерами. Невыносимо! Я же не герцогиня. Нет, нет, я просто мать-командирша!

Герцогиня прижала к носу скомканный платочек, скорбно смотрела из-за него на дочку и вдруг всплеснула руками.

— Ведь императрица России Елизавета — это же наша тетка. Эльза! Моя невестка! Царствует в России. Веселая. Добрая! У нее, говорят, трон золотой!.. Ах, ах! У нее бриллианты на башмаках! Ах, ах! Ее двор в Петербурге роскошнее Версаля. А какие войска у тетки Эльзы… Такими солдатами можно завоевать весь мир! А вельможи! Красавец к красавцу… Они получают в подарок от государыни по тысяче рабов… По сто тысяч червонцами. Собольи шубы. Ордена с бриллиантами. Золотые табакерки. В Петербурге живет кузен Петер… Там живут сотни немцев. Там дядя Людвиг! Там Брюммер… Барон Корф… Это все же наши люди. Там граф Шембелен-Бирндорф… И ты, кузина наследника, могла бы быть тоже там. Это положительно необходимо!

Фриц, старый лакей, вошел неслышно в залу, натягивая нитяные перчатки, доложил в восковое ухо герцогини.

— Эстафета! Экстренно!

— Ваша светлость! — вскочила с места герцогиня, обращаясь к мужу. — Ваша светлость! Благоволите пройти в кабинет…

«Неужели! — думала она. — Неужели!»

В кабинете герцога в полированном столе отразились канделябры с грифонами. Герцог едва успел опуститься в кресло и принять величественный вид, как в дверь шагнул румяный молодой офицер. Он только что сбросил плащ, и снег оставил еще мокрые пятна на его плечах и груди:

— От его величества — короля!

Герцог встал, щелкнул каблуками, вытянулся, принял синий пакет за пятью печатями. Жена встала за его плечом.

— Какова дорога? — нарочито бодрым голосом спросил: герцог.

— Собачья, ваша светлость! Не пришлось спать! Гнали, как на крыльях!

— Благодарю! — сказал герцог и протянул мясистую руку с перстнем. — Добрая кружка вина доброму офицеру будет как раз впору. Ха-ха! Отсалютовав, офицер вышел.

— К чему эта фамильярность с подчиненным? — шипела герцогиня, выхватывая пакет у мужа. — Удивительно!

— Я должен думать о том, чтобы мои подчиненные любили меня! — говорил герцог, следя, как жена ловко вскрывала плотную бумагу.

— Боже мой! — воскликнула герцогиня. — Это же из Петербурга! Я взволнована.

— Сомневаюсь, чтобы там было что-нибудь путное, из Петербурга, — ворчал герцог. — Этот пьяница Брюммер…

— Вот именно — Брюммер! Да, это он! — воскликнула герцогиня, потрясая синеватыми листками, выхваченными из конверта. — Именно он! Вы ничего не понимаете, ваша светлость, и очень жаль, что я имею такого мужа. О-о! Слушайте!

И, сунув письмо под самый канделябр, герцогиня читала в лорнет:

Тот кивнул белокурой головой.