— Ты отвечай мне, — продолжал гневный Иоанн, схватив Юрия за руку, и приметил висящий на груди его позолоченный крест. Рассматривая крест, Иоанн воскликнул: — Так, это сын предателя, изменника Курбского! — и яростно взглянул на Салоса.

Никола стоял спокойно перед окном, не обращая внимания ни на кого: он посмотрел на небо и тихо сказал:

   — Разразит!

   — Я вижу по кресту, в котором хранится часть мощей Феодора Ростиславича; узнаю этот крест, не обманываюсь, сей отрок — сын Курбского.

   — Разразит! — сказал Салос. — Конь твой падёт, и всаднику горе.

   — Не пугай, безумный! Грозы в феврале не слыхать, а будет моя гроза над всем Псковом, и прежде всего да погибнет отродие Курбского! — Сказав это, Иоанн поднял жезл свой, чтобы поразить несчастного Юрия, упавшего пред ним на колени и молившего небо о помиловании.

   — Разразит! — воскликнул громко Салос. — Не посягай на Псков; что у Бога возьмёшь, то от себя отнимешь.

Иоанн остановился, услышав отдалённый гром.

   — Отец мой! — сказал Юрий, обратясь к Салосу. — Помолись обо мне!

   — Отец твой Андрей Курбский, — вскричал Иоанн с порывом яростного мщения, — умри за отца твоего!

В это мгновение сверкнула пламенной стрелой молния и, казалось, пролетела над жезлом. Юрий упал без чувств. Иоанн содрогнулся и отскочил от него, уронив жезл.

   — Ещё ль не помилуешь Пскова? — спросил Салос у Иоанна. — Ещё ль не пощадишь невинного отрока? Разразит!

И снова блеснула молния, и второй удар грома, сильнее прежнего, последовал за словами юродивого.

В это время прибежал юный рында сказать государю, что любимый аргамак его пред вратами обители пал.

Иоанн побледнел и, видя вокруг себя трепет на лицах бояр и воинов, поспешил удалиться из кельи с такою поспешностью, что даже забыл свой посох.

   — С Богом нет при человеку, — сказал торжественно Салос ему вслед.

С того времени Юрий неотлучно находился при Николе юродивом. С ним вместе странствовал он в окрестностях Пскова, был участником его молитв и посредником благотворений. Салос, собирая дары богатых, отдавал их убогим рукою Юрия. Юноша рос в смирении и благочестии и дивился мудрости того, кого все другие почитали безумным. Научась плесть кошницы из гибких древесных ветвей, он работал, сидя на камне среди поля, с таким же удовольствием, как на мягком ковре, слушая рассказы старца, говорившего ему о чудесах неба и земли. Иногда, прерывая работу, Юрий возводил на небо глаза, орошённые слезами любви и усердия к Богу.

   — Благодарю тебя, отец мой, — говорил он Салосу, — ты научил меня познавать во всём благость Божию и любить Создателя; утешительны слова твои, жаждет сердце слушать тебя, моя душа просвещается.

   — Свет Божий просвещает всякого, чьё сердце смиренно! Но отвечай мне, счастлив ли ты? — Юрий несколько смутился. Салос продолжал: — Ещё есть в душе твоей семя скорби; память о матери и злополучном отце. Молись о нём, ищи в Боге всего, что утратил, и Бог тебе возвратит.

   — Он возвратил мне в тебе, — сказал С чувством Юрий.

   — Время переходит, сын мой; были дни, настанут другие. Старец дряхлеет, и Господь велит праху возвратиться в землю; довольно мы шли с тобою рука об руку; будь для других добрым и надёжным спутником.

   — Ужели ты хочешь оставить меня? — спросил Юрий, поражённый горестным предчувствием.

   — Не оставить, но найти тебя под кровом Божией Матери. Когда увидишь на хворосте ветхое моё рубище, возрадуйся обо мне и иди на восток, на восток и север; среди бурного моря узришь тихий остров, корабль златоглавый в пристани спасительной; над ним лучи благодати небесной. «Здесь!» — скажет тебе Ангел пустыни, и ты пребудь там, услышав сей голос.

Так говорил старец, и Юрий с благоговением слушал непонятные слова его.

Против обыкновения своего, Салос, возвратясь с ним в хижину, сам приготовил вечернюю трапезу; покрыл старый дубовый стол благоуханными липовыми цветами и зелёными листьями, поставил в деревянной чаше сотовый мёд и, вынув из холстинной сумы хлеб и овощи, положил их на стол, благословил и предложил Юрию вкусить яства; после этого, помолясь, поцеловал юношу и, тихо сказав: «Теперь пойду на покой!» — простился с ним.

На другой день Юрий, проснувшись, увидел, что старец уже вышел из хижины. Принявшись за обыкновенную работу, он ожидал его возвращения к полудню, но старец не приходил. Юрий вышел из хижины с беспокойством, спрашивая встречавшихся поселян, не видали ли Салоса; ему отвечали, что Никола утром пошёл на гору к ветхой церкви, стоящей на вершине горы. Юрий, думая, что старец, отслушав утреннюю службу и устав на молитве, прилёг где-нибудь отдохнуть, возвратился в хижину, где дожидался его прихода, не вкушая пищи, до появления вечерней звезды, но уже наступил и вечер, и небо померкло, а Салос не возвращался. Тогда Юрий, сев на лавку к окну, уныло смотрел на появляющиеся звёзды, и в тишине вечера долго слышалось у окна его тихое пение Божественных псалмов, пока не набежали ненастные облака и не закрыли сияние звёзд; полился дождь. Юрий затворил окно, но в то же время потекли горячие слёзы из глаз его.

С рассветом он уже снова был на горе, снова спрашивал о Салосе, но никто ничего не мог сказать ему. Обходя несколько раз около церкви, он увидел между ветвистых берёз, против алтаря, кучу хвороста; с трепещущим сердцем Юрий приблизился... Рубище Салоса виднелось в хворосте; Юрий раскидал хворост и увидел своего наставника, уже бездыханного...

В тот же день стеклось несчётное множество народа из Пскова и всех окрестных мест к телу юродивого старца. Псковские граждане с жёнами, воины и сановники, все шли, все стремились к гробу Николы Салоса; даже дети бежали из города поклониться ему; сняли вериги, отягчавшие мудрого безумца, и целовали следы их, врезавшиеся в теле его. Тих и светел лежал он пред ними; с мрачною горестию окружали его; но кто в это время скорби страдал более всех? Тот, кто, забытый толпою, в отдалении смиренно молился.

Не долго оставался Юрий в сих местах. Отдав последнее прощание Салосу и помня завет его, он решил немедленно отправиться в путь, и, взяв котомку и страннический посох старца, единственное наследство своего наставника, юноша пошёл на север, склоняя путь и к востоку, по указанию старца. Много прошёл он полей и дубрав, городов и селений, но нигде не чувствовал желания остаться; ничто его не удерживало.

Много дней прошло уже со времени его странствия, и вот однажды летним утром, приблизясь к берегу одной реки, он увидел обширный монастырь, златоглавый, кресты которого, сияя, сверкали лучами солнца из-за деревьев, растущих в ограде. Юрий остановился, любуясь зрелищем: быстро неслись серебристые облачка по лазуревому небу; синяя дымчатая туча разостлалась позади монастыря, на которой ярко выставилась обитель, а над ней радуга развилась огнецветною лентою. Белые монастырские голуби вились около кровли, блестя белизною крыльев, а сизые ласточки перепархивали над рекой, скользя по струям косицами чёрных перьев. Юрий стоял объятый задумчивостью; вдруг он услышал голос: «Здесь», — и содрогнулся при неожиданном звуке. «Здесь, — повторил за оградой стоящий инок, указывая что-то своему послушнику, — над рекою». Но Юрий иначе понял слова эти; он принял их как исполнение пророчества Салоса, как голос небесный, повелевающий остановиться в сей мирной обители.

ГЛАВА XIII

Новая царица

Когда Иоанн, устрашённый словами провидца, спешил в Москву, совесть восстала в нём на его угодников и льстецов; грозная кара началась с приближённых его, и тогда же один из самых лютых опричников, боярин Алексей Басманов, осуждён был умереть от руки юного любимца Иоаннова. К ужасу потомства, это был Феодор, сын Басманова, но скоро погиб бесчеловечный исполнитель страшной воли, не предвидя, что гнев судьбы искоренит и последние отрасли преступного рода Басмановых. Гибли виновные, ещё более — невинные.