«Нигде ты не найдёшь того, чтобы не разрушилось царство, обладаемое попами. Они в Греции царство погубили и туркам подчинили. Эту погибель и нам советуешь? Пусть она на твою голову падёт. Разве это хорошо — попу и пригордым лукавым рабам владеть, а царю только царским почётом пользоваться, а властью быть ничем не лучше раба? Как же он и самодержцем будет называться, если не сам всё устрояет».

«Когда Бог избавил израильтян от рабства египетского, то вспомни, кого поставил властвовать — священника или многих правителей? Одного Моисея поставил властителем, а священствовать велел Аарону, в мирские же дела не вмешиваться. Когда же Аарон стал вмешиваться, тогда люди отпали даже от Бога. Когда Илий-жрец взял на себя и священство, и царство, то и сам, и сыновья его погибли злою смертью, и весь Израиль побеждён был до дней царя Давида».

Далее приводятся примеры из истории Рима, Византии, Италии — в доказательство того, что и могучие царства гибли от разделения власти и подчинения царей вельможам. «Иное дело — душу свою спасать (быть иноком), иное — заботиться о душе и теле многих; иное дело — святительская власть, иное — царское правление. В монашестве можно быть смиренному, подобно агнцу или подобным птице, которая ни сеет, ни жнёт и не собирает в житницы: царское же правление требует страха и запрещения и обуздания. Горе, говорит пророк, дому тому, которым многие обладают. Видишь ли, что владение многих подобно женскому безумию».

«А что ты писал: за что я сильных во Израили побил и воевод, данных нам от Бога, погубил разными смертями? — так это ты писал ложно, лгал, как отец твой, дьявол, научил. Кто сильнейший в Израили, не знаю: земля правится Божиим милосердием, Пречистой Богородицы милостию, всех святых молитвами и родителей наших благословением и, наконец, нами, государями, а не судьями и воеводами. Если я и казнил разными смертями воевод своих, так их у нас множество и кроме вас, изменников. Своих холопов вольны мы жаловать, вольны и казнить. В иных землях сам увидишь, сколько зла творится злым: там не по-здешнему! Это вы своим злобесным обычаем утвердили, чтоб изменников любить: в иных землях их казнят, — тем и власть утверждается. А мук, гонения и смертей различных ни на кого я не умышлял; а что упомянул ты об изменах и чародействе, так собак таких всюду казнят».

После этого Иоанн подробно припоминает о тех обидах и оскорблениях, какие он терпел от бояр в детстве, и затем о стеснительной опеке, наложенной на него Сильвестром и Адашевым после большого московского пожара и народного мятежа. Потом он продолжает:

«Ты их (бояр и воевод), тленных людей, называешь предстателями у Бога. Ты еллинам (язычникам) уподобляешься, осмеливаясь тленных людей называть предстателями. Мы же, христиане, знаем Заступницу христианскую, Пречистую Владычицу Богородицу; затем предстатели — все небесные силы, архангелы и ангелы, затем молитвенники наши — пророки, апостолы, святые мученики. Вот предстатели христианские! И нам, царям, носящим порфиру, неприлично называться предстателями. Ты же не стыдишься тленных людей, притом изменников, называть предстателями! А что писал ты, будто те предстатели прегордые царства разорили и прочее, то это разумно сказать только о казанском царстве, а около Астрахани и близко вашей милости не было. В том ли состоит храбрость, чтобы службу считать опалою? Когда вы ходили в поход на Казань без понуждения, охотно? Вы всегда ходили, как на бедное хождение. Когда истощились запасы под Казанью, вы, постояв три дня, уже хотели вернуться, если бы я не удержал вас. Если бы при взятии города я не удержал вас, сколько бы вы погубили православного воинства, начавши бой не вовремя! А потом, когда милостию Божию город был взят, вместо того, чтобы порядок водворять, вы кинулись грабить. Это значит прегордые царства разорять, как ты безумно и надменно хвалишься!»

Исчислив все недостатки бояр, действительные и мнимые, Иоанн говорит: «А за такие ваши заслуги, как сказано выше, вы достойны были многих опал и казней; но мы ещё милостиво вас наказывали. Если бы я по твоему достоинству поступил, ты к нашему недругу не уехал бы».

«Кровь твоя, говоришь ты, пролитая иноплеменниками за нас, вопиет на нас к Богу. Это смеха достойно! Не нами, а другими пролитая, на других и вопиет. Если и пролил ты кровь в борьбе с супостатами, так сделал ты это для отечества. Не сделай ты этого, то не был бы христианин, а варвар. Во сколько раз больше наша кровь вопиет на вас к Богу, нами самими пролитая не ранами, не каплями, но многим потом и многим трудом, каким вы отягощали меня сверх силы! И от вашей-злобы вместо крови много слёз наших излилось, ещё больше воздыханий и стенаний сердечных; от того получил я и боль в пояснице...»

Затем царь презрительно отзывается о заслугах Курбского, корит его за неудачу под городом Невлем и прибавляет: «Военные твои дела нам хорошо ведомы. Не считай меня неразумным или младенцем по уму. Не думайте также меня детскими страшилами напугать, как прежде делали с попом Сильвестром и с Алексеем».

«Убиенные, говоришь, предстоят у престола Божия, и это помышление твоё суемудренно: по словам апостола, «Бога никто же нигде не виде». Вы, изменники, если и вопиете без правды, ничего не получите. Я же ничем не хвалюсь в гордости: делаю своё царское дело и выше себя ничего не творю. Подвластным людям благим воздаю благое, злым — злое. Не по желанию казню их, а по нужде.

«А что своё писание с собою в гробе хочешь положить, этим ты последнее своё христианство отверг от себя. Господь велел не противиться злу, ты же даже обычное, что и невежды понимают, прощение пред кончиною отверг, а потому ты недостоин и отпевания».

Курбский кратко отвечает на послание Иоанна, что он должен был постыдиться писать так нескладно, подобно неистовой бабе, в чужую, просвещённую страну, где есть люди, искусные не только в грамматике и риторике, но и в диалектических и философских учениях. «В нём (послании царя) со многою яростью нахватано выписок из Священного Писания не стихами и строками, как прилично людям учёным, а целыми посланиями и книгами; рядом с этим говорится о постелях, о телогреях и иные бабьи басни[59]». «Да и хорошо ли, — продолжает он, — так грозить человеку оскорблённому, изгнанному; вместо утешения так кусательно грызть своего бывшего верного слугу от юности! Чего ты от нас ещё хочешь? Уж не только поморил ты всех князей из роду великого Владимира, так сказать, и последнюю рубашку мы отдали твоему прегордому и царскому величеству». В заключение он говорит: «Мог бы я дельно ответить на каждое твоё слово, да удержал руку с тростью и отдал всё на суд Божий: рыцарским людям неприлично браниться, как рабам».

В 1577 году Иоанну удалось вновь одержать несколько побед в Ливонии и взять город Вольмар (Володимир Ливонский). Тут он вспомнил о Курбском и, вымещая свою старую досаду, написал к нему краткое письмо, в котором намекает на то, что город, где он когда-то спасался, теперь уже не спасёт его. По обычаю, Иоанн начинает торжественно и прописывает весь свой царский титул, причём называет себя и государем Ливонии. «Вспоминаю тебя, князь, со смирением, — говорит он далее, — хоть и больше песка морского мои грехи, но надеюсь на милость Божию: мне, мучителю, дарована победа над врагами». После этого он опять исчисляет свои старые обиды, но, довольный победою, упоминает об них спокойно, без гневного раздражения. Иоанн упрекает советников Сильвестра за то. что они сняли с него всю власть, призвали его на суд с боярами, ободряли его, когда он покупал наряды дочерям Курлятева, и осуждали, когда он наряжал своих. Но самые едкие, кусательные слова, которыми он хочет уязвить Курбского, припасены к концу. «Вы, — говорит он, — думали, что нет людей на Руси, кроме вас: а кто же теперь берёт претвёрдые Ливонские города? Ты себе на зло писал, будто мы посылали тебя в дальние города, как в опале: а вот мы теперь прошли и далее твоих дальних мест, наши кони переехали все ваши дороги из Литвы и в Литву, и пеши мы ходили, и воду во всех этих местах пили, — так уж нельзя сказать, что не везде были ноги коней наших. Где ты думал найти покой от своих трудов — в Вольмаре, и туда принёс нас Бог для твоего покоя; и где ты надеялся укрыться, мы и тут с помощью Божией тебя нагнали. Так ты и поехал ещё подальше твоих дальних мест».