Несколько минут они сидели молча, фрегат мерно покачивался, освещенное солнцем море отражалось на потолке. «Два с половиной месяца, — подумал Стивен, — это же в точности совпадает с первым из писем, которые так обеспокоили Лауру, первым из поддельных писем».

— Но что касается трудностей, — заговорил вдруг Филдинг после паузы, — да, путешествие выдалось и впрямь тяжелым. Питались только тем, что украли или поймали, а в горах даже этого не было. Вечно мокрые и замерзшие... Вильсон умер во время снежной бури в Трентино, Корби так обморозил ноги, что едва ковылял. Мне, почитай, еще повезло.

— Если вам это не доставляет неудобств, я с радостью выслушаю даже краткий пересказ вашего побега, — сказал Стивен.

— Хорошо, — согласился Филдинг.

Он был узником крепости в Бише, места, предназначенного для строптивых военнопленных или тех, кто пытался сбежать из Вердена. Почти все время он провел в одиночной камере, так как во время побега убил жандарма.

Но пожар в части крепости и последующие ремонтные работы привели его в ту же камеру, где сидели Уилсон и Корби, а поскольку наступила неразбериха — недавно сменился комендант крепости — они решили попробовать еще раз. Во время предыдущих попыток каждый по отдельности пытался добраться до Ла-Манша или портов Северного моря, теперь же решили пойти другим путем, в восточном направлении — к Австрии, и далее к Адриатическому морю. Следовало все делать быстро, пока в крепости находились рабочие и стройматериалы. Корби — самый старший, прирожденный лидер, свободно говорящий на немецком, отбросил привычную осторожность и рассказал многим другим офицерам, что они втроем собираются сбежать. Некоторые действительно помогли, снабдили схематичными картами, карманной подзорной трубой, довольно точным компасом, дали немного денег и куски ткани и веревки в дополнение к имеющимся.

Когда однажды поздним, темным и ненастным вечером другие пленники устроили беспорядки во внутреннем дворе крепости, они втроем спустились по внешней стене, а как только достигли земли, их друзья втянули и спрятали веревку. У беглецов была целая ночь форы, и они двинулись к Рейну с максимально возможной скоростью, стремясь добраться до моста из лодок, через который шла дорога в Раштатт.

Они добрались до него только к полудню, намного позже, чем рассчитывали, но там им неожиданно крупно повезло. Когда они лежали в леске, наблюдая за мостом, чтобы изучить действия часовых, то увидели религиозную процессию, движущуюся по дороге как раз рядом с ними, процессия состояла из отдельных групп, каждая в пару сотен человек, все несли зеленые ветви и пели. Знаменосцы впереди уже начали пересекать мост, и моряки срезали пару веток, соскользнули на дорогу и присоединились к толпе, распевая по мере сил и якобы горя религиозным пылом. Мало кто обратил на них внимание — это оказалось сборище из нескольких деревень, и если кто спрашивал, Корби отвечал, пока остальные пели.

Они пересекли мост, а за ними еще одна колонна поющих. Корби купил в городе черного хлеба и вяленой говядины. В то время они еще выглядели вполне респектабельно, в добротных голубых сюртуках без знаков различия, но по возвращению Корби стали расспрашивать. К счастью, это оказался очень простодушный, впечатлительный молодой новобранец, которого было легко обмануть. От него Корби узнал, что разыскивают трех английских офицеров. Поэтому следующую неделю они тщательно прятались в лесах, передвигаясь только в темноте, и к концу этой недели из-за дождливой погоды, ночевок на земле и падений в грязь сотен ручьев, стали выглядеть как весьма подозрительные бродяги.

С помощью бритвы им удавалось сохранять опрятный вид; но этого не хватало — все собаки лаяли им вслед, а если случайно они проходили мимо местного жителя, то приветствие Корби натыкалось на испуганный, беспокойный взгляд. Они не осмеливались приближаться к деревням. И потому долгий и неторопливый поход на юго-восток оказался куда медленнее, чем они ожидали. Беглецы питались тем, что удавалось найти — сырой репой с полей, картофелем, незрелой кукурузой, мелкой дичью — неделя за неделей, пока сильно не ослабели, особенно из-за постоянных дождей.

Иногда на них охотились, пару раз егеря, но почти всегда местные, то ли потому что они совершали набеги на фермы, то ли потому что патрули узнали об их присутствии. Филдинг рассказывал о постоянном страхе и ощущении загнанности, которые вскоре стали привычными, почти нормой. Рассказал он и о дикой ненависти не только к преследователям, но и к любому, кто мог их выдать: однажды они едва не убили пару детишек, наткнувшихся на их убежище. Поведал Филдинг и о том, что эта ненависть проникла и в их отношения, сделав их разногласия весьма опасными и, если такое вообще возможно, усилила уныние последних недель похода. Филдинг говорил с таким пылом, какого Стивен никак не ожидал, судя по его внешне невозмутимому лицу.

— Поражаюсь, вы смогли это выдержать, — заметил Стивен, когда Филдинг перешел к тому моменту, когда беглецы поняли, что заблудились. Два дня карабкаясь по голым горам вообще без еды, они глянули вниз в долину и увидели не австрийский пограничный пост, как ожидали, а реющий над оккупированной Италией французский триколор: узкая, лишенная растительности долина с фортом на возвышенности посередине, ни одной деревни, ни ферм, ни летних хижин пастухов. И никакой возможности к отступлению.

— Что касается меня, — продолжил Филдинг, — меня поддерживало... поддерживало конкретное чувство, и я бы прошел в два раза больше, если бы меня держали ноги. Думаю, остальные испытывали то же самое, и когда я думаю о тех тяготах, которые они вынесли напрасно, то клянусь, не вижу в этом мире справедливости. Сомневаюсь, что их жены оказались шлюхами.

— Что случилось с мистером Корби?

— Его убили. Всего за три дня до конца за нами погнался кавалерийский патруль, мы уже достигли побережья, уже видели корабли. Корби не мог бежать, и солдаты буквально изрубили его на куски, хотя он был безоружен. Я забрался в болото, в камыши, воды было вот до сих пор, — Филдинг сделал паузу, а потом блеклым тоном продолжил: — Выжил только я, и удачи им не принес. Если не считать с профессиональной точки зрения, возможно, лучше бы я остался в Бише, и даже с этой точки зрения... в любом случае, я не буду спешить на корабль к Мальте.

Теперь Филдинг практически говорил сам с собой, но Стивен все равно почувствовал, что нужно что-то ответить, и сказал:

— Я имел честь познакомиться с миссис Филдинг, и она весьма любезно приглашала меня на свои музыкальные вечера.

— О да, — согласился Филдинг. — Она прекрасно играет. Наверное, в этом проблема. Я не смогу сыграть «Боже храни короля» даже на грошовой свистульке.

Капитан Обри и капитан «Нимфы» Коттон когда-то вместе служили мичманами, даже не мичманами, а юнгами, их занесли в списки старого «Резолюшена», как капитанских вестовых, абсолютно бесполезных. Они и в двенадцать лет особо друг с другом не церемонились, отношения не изменились и по мере роста в чинах, но сейчас Джек, сопровождая приятеля вниз, удивился, увидев сдержанное, неловкое, даже пристыженное выражение на лице капитана Коттона.

— Что такое, Гарри, — спросил он, — что тебя беспокоит? Болезни? Огорчения?

— О нет, — ответил капитан Коттон с натужной ухмылкой. — Не совсем.

— Что тогда? Выглядишь так, словно узнал о подлоге в судовой роли или том, что приютил врагов короля.

— Что ж, по правде говоря, Джек, честно признаюсь, дело в том, что у меня для тебя чертовски неприятные новости. Чарльз Филдинг, который сидел в тюрьме в Вердене, а потом в Бише, Чарльз Филдинг, который когда-то служил третьим лейтенантом на «Нимфе» и вторым на «Волаже», сбежал из плена. Мы спасли его возле мыса Промонторе несколько дней назад, и сейчас он у меня на борту.

— Сбежал, правда? — с восхищением откликнулся Джек. — Честное слово, я рад за него! Сбежал из Бише! Боже, вот это да! Я искренне рад. Но что за плохие новости?

— Что ж, — начал Коттон, покраснев и еще больше смутившись, — я думаю... все говорят... в общем, считается, что ты и миссис...