– Даже очень неприятно.

– Но вы с этим справитесь?

– Во всяком случае, попытаюсь.

– Вам есть что терять.

– Не больше, чем любому другому. – Он пожал плечами. – Все мы оставляем этот мир одинаково. Уходим из него нагими и одинокими.

Дарнинг набросил на себя халат и извинился. Он хотел позвонить по безопасному проводу из своего кабинета внизу Брайану Уэйну прежде, чем тот позвонит ему сам.

Марси подняла трубку после третьего гудка. Она явно плакала.

– Я не могу понять, – всхлипывая, говорила она. – Ведь он твой самый старый и близкий друг. Как ты смел поступить с ним подобным образом?

Итак, она в курсе дела. Это был второй шок, испытанный Дарнингом за утро.

– Каким же это образом я поступил с ним? – спросил он.

– То, что он сделал, он делал для тебя. Ты уничтожил его во имя собственных шкурных интересов. Ты его уничтожил! – Она разразилась рыданиями.

– Никто пока не уничтожен. Есть возможность все уладить. Возьми себя в руки, Марси. Брайан нуждается в поддержке, а не в истерике. Прошу тебя, дай мне поговорить с ним.

Прошло несколько секунд, прежде чем директор ФБР взял трубку.

– Приношу тебе извинения за Марси, – начал он. – Она…

Дарнинг его прервал:

– Когда ты рассказал ей о моей причастности ко всему этому?

– Не припомню, – глухо отозвался Уэйн. – Но она никому ничего не скажет. За нее ты можешь быть спокоен.

– А я и не беспокоюсь. Мы успеем потушить этот пожар, прежде чем он разгорится. Я совершенно точно знаю, как с этим справиться. – Дарнинг помолчал. – Как ты себя чувствуешь?

– Было несколько неприятных минут, но теперь я в порядке.

– Хорошо. Слушай меня внимательно. Мы съедемся в твоем имении на побережье. И Марси тоже. Я хочу, чтобы мы ни с кем не общались до тех пор, пока не обсудим все и не выработаем решение. Позвони только своему секретарю. Скажи ей, что уезжаешь на весь день в Коув-Пойнт и попроси отменить все встречи. Убедись, что она никому не скажет, где ты, запрети ей это. Мы меньше всего нуждаемся в том, чтобы вся пресс-служба Вашингтона ринулась следом за нами. И ради всего святого, не подпускай Марси к телефону. Ты согласен со мной?

– Да.

– Тогда встретимся в имении часа через два. Все уладится, Брайан, все будет хорошо. Правь осторожно.

Министр юстиции повесил трубку, потом сделал два коротких звонка. Один – своей секретарше, чтобы отменить все деловые свидания. Второй – Томми, чтобы сообщить, что лимузин не понадобится.

Наверху Мэри Янг принимала душ. Дарнинг сбросил халат, потихоньку отворил дверь и присоединился к Мэри.

Существовала ли плоть более многообещающая?

Но не только в этом дело. Он пришел в возбуждение еще до того, как вошел в душ и дотронулся до нее. Напряжение, страх, взвинченность, испытанные за последние полчаса, подготовили почву. А завершение было здесь, с ней, в тепле водяных струй, в мягких, легких, скользящих прикосновениях ее губ и рук и в его прикосновении к ее округлым, совершенным по форме ягодицам, и в том, как он вошел в нее, глядя ей прямо в зрачки, обведенные желтой каемкой, и видя в них свое отражение.

Он обнимал ее и двигался вместе с ней в окружении трупов пяти убитых агентов, умерщвленной вдовы одного из них, ее исчезнувшего и, очевидно, тоже мертвого юриста и внезапно появившегося сына этого юриста, который готов смести всех к чертям в ад.

Дарнинг ощущал ритм ее чувственных проявлений. Но этот ритм возникал не в связи с ним, а как результат побуждений, о которых он не мог даже догадываться; его самого она лишь использовала. Как и он использовал ее. Как они оба использовали друг друга.

Широко раскрыв глаза, явно удивленная, она потрогала его щеки.

– Почему ты плачешь?

– А ты почему?

– Потому что люди ужасны. И мы двое – одни из худших.

– Возможно, мы станем лучше, – сказал он.

– Это было бы прекрасно. – Она посмотрела на него. – Почему бы нам не начать со спасения маленького мальчика?

Генри Дарнинг выбрал самую короткую дорогу. Он ехал быстро, но не настолько, чтобы его остановили за превышение дозволенной скорости. В этой поездке он не хотел ни малейшего соприкосновения с полицией.

Но большую часть пути вместо того, чтобы размышлять о предстоящем деле, он думал о Мэри Янг.

Перед отъездом он отдал ей ключ от дома.

– Он твой, – сказал он при этом. – Так же, как самый дом и все, что в нем находится.

– И надолго?

– Так надолго, как ты пожелаешь.

– Ты очень щедрый человек.

– Нет. Я очень эгоистичен. И о тебе я думаю только в связи с моими собственными желаниями, с тем, чего я больше всего хочу.

– Как и большинство из нас.

Дарнинг прибыл в дом Уэйнов на берегу Чесапикского залива через час семнадцать минут. Он так часто приезжал сюда много лет, что чувствовал себя как в собственных владениях.

Марси и Брайана еще не было, да он этого и не ждал. Марси вообще славилась своей способностью опаздывать, а сегодня у нее были основательные причины для опоздания.

Дарнинг поставил машину на гравиевой подъездной дорожке и осмотрелся. Дом сам по себе выглядел скромно, однако семья Брайана владела им уже в течение четырех поколений, и сотня акров, на которых он был выстроен, стоила теперь миллионы. К тому же подобную частную собственность было невозможно найти на побережье: никаких жилых домов в ближних пределах и вид на залив, за который застройщики душу бы прозакладывали.

Министр юстиции нашел ключ на обычном месте под камнем у фонарного столба. Отпер дверь и вошел.

Шкаф с оружием стоял в маленьком кабинете. Ключ висел на гвозде за шкафом. Дарнинг достал охотничью двустволку двенадцатого калибра. Ружье было отлично вычищено и хорошо смазано. Брайан всегда проявлял дотошную заботу о своем оружии. В армии он называл свой карабин “лучшим другом”. Дарнинг переломил двустволку, потом закрыл, а потом переломил снова.

Боеприпасы хранились в шкафчике рядом со стенным шкафом для щеток, и Дарнинг достал коробку патронов двенадцатого калибра. Вложил два патрона в стволы ружья и закрыл казенную часть. Убрал коробку, отнес ружье в нижнюю спальню возле кухни и спрятал за одеждой в одном из стенных шкафов.

Он постоял там немного, прислушиваясь к гудению холодильника, гулу самолетов, пролетающих над домом, и крикам ворон на ближних деревьях.

Ладно, подумал он и подивился тому, до чего дошел. Впрочем, дивиться нечему. Он прекрасно знал, как оно было. Одно вело к другому, затягивая тебя все глубже и глубже, и чем отчаяннее ты сопротивлялся, тем ниже опускался.

Взять хотя бы историю с Джоном Хинки. Кто мог ожидать, что придется иметь дело с его сыном? Кто вообще знал, что у него есть сын?

Одно это – достаточное основание для того, что он собирается сделать. Иначе весьма просто определить дальнейшее развитие событий… вызов к специальному обвинителю, пресс-конференции, которые воспоследуют, Брайан, который расколется и выдаст полное признание, швырнув его, Дарнинга, на съедение волкам.

Так какие же еще возможности есть у меня?

Вышибить себе мозги? Покорно отправиться в тюрьму?

В чисто практическом смысле такое возможностями не назовешь. Для других – вероятно, но не для него. Только не для него. Он утвердил себя в подобном качестве десять лет назад, когда квалифицировал предумышленное убийство как результат несчастного случая. Спасал большую шишку. И сам оказался запрограммированным на все последующее. Потом надо было только нажимать правильные кнопки.

И трупы громоздились один на другой.

При этой мысли его охватила слабость. Внезапная и неожиданная. Он постоял минуту, прислушиваясь к себе. Потом его вывернуло наизнанку в кухонную раковину. Он еще никогда не испытывал подобной дурноты. Выходит, что-то доброе сохранилось в нем после всех этих лет. И проявилось в некоем последнем бунте клеток, в распаде, от которого может удержать лишь инстинкт.