— Как же не быть, товарищ! Максим Дмитриевич у нас, что ни день, приходит чуть свет!

Максим Мога беседовал с мужчиной лет тридцати — тридцати пяти, который при виде Будяну смерил его коротким взглядом, не проявив, впрочем, особого любопытства.

— Вы знакомы? — спросил Мога, поздоровавшись с Будяну за руку и кивнув в сторону Спеяну — это был именно он. — Ион Спеяну, кандидат сельскохозяйственных наук, виноградарь, научный сотрудник объединения «Виерул». Точнее, бывший сотрудник, он переезжает на работу к нам, в Пояну. А это — всеми уважаемый журналист Николай Будяну, автор хвалебных статей в адрес кое-кого из наших общих знакомых.

— Читал, — произнес Спеяну. — Один день из жизни Максима Моги, председателя колхоза. Здорово написано! Не так ли? — повернулся он к Моге.

«Если бы я не писал о Моге, — подумал Будяну, — остался бы на всю жизнь в безвестности. Вот так! С его помощью я выхожу на яркий свет, тогда как Томша остается в тени — тоже из-за него!»

— Не хочется портить настроение нашему другу, — улыбнулся Мога. — Но я бы все-таки ему посоветовал быть более объективным. Только так он добьется настоящего успеха. Надолго ли приехали?

— Хочу провести у вас отпуск.

— Отлично! Могу предложить тему?

— С удовольствием.

— Может, она покажется вам банальной, неактуальной, — продолжал Мога, воодушевляясь. — Но это лишь на первый взгляд. Речь идет о том, что каждому из нас в жизни приходится многое испытать, пережить падения и взлеты, уверенно продвигаться вперед, но и возвращаться обратно, продолжая, в сущности, все тот же путь, но духовно обогащенным. Звучит довольно туманно, не так ли? — усмехнулся Мога. — Философия — не мое дело, чего там говорить. Постараюсь конкретнее. Мне пришлось когда-то работать здесь, затем я отсюда уехал, чтобы через четверть века возвратиться обратно. Или возьмем товарища Спеяну: он работал агрономом в колхозе, в Стэнкуце, потом уехал, чтобы глубже изучить теорию своего дела, защитил диссертацию и теперь возвращается снова к земле. Еще конкретнее — поступает в наше объединение. — Мога помолчал, посмотрел на Спеяну. — Все верно, не так ли?

Тот ответил лишь кивком: правильно. И Мога продолжал с еще большим подъемом:

— Есть у меня старинный приятель, Драгомир Войку…

— Он теперь здесь работает? — спросил Спеяну.

— Конечно. — И Мога рассказал Будяну историю «возвращения» Войку; по живости его речи, по блеску в глазах было видно, что он ему рад. И вдруг спросил журналиста: — Вы когда-нибудь любили? — На что ответил сам: — Естественно, было бы нелепо, если еще не пришлось… И поклялись после первой неразделенной любви никогда более не поддаваться чувству. Такие клятвы в свое время приносят многие. Но в один прекрасный день все мы снова возвращаемся к любви. Ибо без нее не может быть на земле жизни, земля не родит, и виноградный сок не превращается в вино!

— Возвращение к любви… Это и есть предлагаемая вами тем»? — с любопытством спросил Будяну. — Очень интересно; мне кажется, вы сами должны доверить эти мысли бумаге.

Взор Максима стал строже.

— Будем реалистами. Каждый должен знать свое место. — И продолжал прежним дружеским тоном: — Хотя вы и в отпуске, но, если интересуетесь делами в совхозе, свяжитесь с Томшей. Вы с ним уже знакомы? Это мой заместитель.

— Мы знакомы, — отвечал Будяну. — Вчера вечером побывали с ним в отделении Котоману.

— Это хорошо. Но очень плохо, что он должен был явиться ко мне в это утро с докладной, а его все еще нет… Впал, верно, в амбицию, — с легкой иронией заметил Мога.

— Томша был вчера чем-то огорчен, — сообщил Будяну. — Говорил, что лучше бы ему отсюда уехать.

— Пусть только попробует! — повысил голос Мога. — Знаю, ему не подходит генеральный директор; придется, однако, сделать милость, потерпеть.

Это удивило Будяну: Мога, казалось, слышал их вчерашнюю беседу.

— Мы с товарищем Спеяну отправляемся в райком партии, к первому секретарю. Пойдете с нами? — спросил Мога. — Это вам, по-моему, не помешает. Хотите также побывать в Драгушанах? Там тоже немало интересного для газетчика.

Будяну опять удивился: Мога словно читал его мысли. Теперь он уже лучше понимал Томшу.

— Когда встретимся снова, расскажу вам легенду, — продолжал Мога. — Историю, близкую к нашей теме. — Он вызвал звонком Аделу и велел: — Найдите мне Томшу, хоть под землей, и сообщите ему, что я жду его в семь часов вечера в дирекции!

— Слушаю, Максим Дмитриевич! — Аделе еще сильнее, чем Моге, хотелось увидеть Козьму, поговорить с ним, узнать, что стряслось, почему он начал вдруг обходить ее стороной.

Глава десятая

Адела Спиру впала в отчаяние: Козьма Томша был поистине неуловим. Девушка обзвонила все отделения и бригады, в которых были телефоны, звонила на винзавод, к нему домой, даже в столовую, где Томша привык питаться. Но получала отовсюду все тот же ответ: конечно, был сегодня утром, совсем недавно, час назад. И уехал. Куда направился? Вот этого никто не мог сказать.

Был и уехал.

Адела оставляла везде для него сообщение, что Томшу срочно разыскивает Максим Дмитриевич; если появится, передать, что в семь часов он должен явиться в дирекцию. Но и это приказание оставалось без отклика.

Не на шутку встревоженная, Адела опять прозвонила во все бригады и отделения подряд, но все тот же ответ усиливал ее беспокойство: «Недавно был и уехал…» Был всюду — и нет его нигде! Эти слова стали звучать вскоре для нее, как наваждение, все более обретая иной смысл: «Томша был… Был ее возлюбленным. И нет его более. И не вернется уже к ней никогда!»

При этой ужасной мысли страдание вихрем ворвалось к ней в душу. Адела выбежала из приемной, хлопнув дверью. Решила поехать на виноградник. В другом месте Томши быть не могло, она его непременно найдет, сердце покажет ей дорогу. Только бы поймать поскорее машину с знакомым шофером, упросить его повезти ее на плантации! Довольно потрепанный «москвич» остановился как раз перед ней, с Серафимом Сфынту за рулем. Адела обрадовалась, открыла дверцу и в мгновение ока устроилась на переднем сиденье.

— Серафим Антонович, очень прошу, отвезите меня в отделения товарищей Флоря и Котоману! — более приказала она, чем взмолилась. — Срочное задание Максима Дмитриевича!

Серафим не стал выспрашивать, какое задание дал ей Мога. Еще одно внеочередное заседание? Наверно, так, хотя еще вечером было решено: никаких заседаний кроме как в исключительных случаях.

Адела не отрывала глаз от дороги: не появится ли вдруг Томша на своем «газике»? И предупредила Сфынту: быть внимательным, остановиться, если завидит Томшу.

— Значит, Максим Дмитриевич разыскивает Томшу? — поинтересовался Серафим. — Козьма Митрофанович — отличный парень, умница, но иногда его заносит. Нынче утром примчался вихрем на винзавод: почему так затягивается разгрузка машин? Собранный виноград ждет на плантациях, а на заводе люди еле шевелятся! Я ему и говорю: возьмите хронометр и проверьте, сколько продолжается разгрузка одной машины. Он снял с руки часы, стоит и считает минуты… Было как раз пять машин, четыре разгружались примерно по десять минут каждая, зато пятая, с молоденьким шофером, простояла под разгрузкой тринадцать. Ну, говорю, что теперь скажете? Молчит, дуется… Не понравилось, что получил по носу, правда — совсем чуть-чуть… — засмеялся Сфынту, — Я ему и посоветовал проверить, не случается ли грузовикам заблудиться, возвращаясь с завода на виноградник. Если он меня послушался, найти его теперь будет трудненько.

Адела еще пуще огорчилась. Лишь теперь девушка поняла, что затеяла поиск иголки в стоге сена. Но возвращаться в то безлюдие, которое воцарилось в здании генеральной дирекции, ей тоже не хотелось. Кроме нее и Иона Пэтруца, от зари до позднего вечера в эти дни, за редкими исключениями, там не оставалось ни души. Ион Пэтруц, слава богу, был вечно занят своими цифрами, у него собирались все данные о финансовом и экономическом положении объединения. Иногда, когда телефоны безмолвствовали, когда никто не появлялся у них часами, когда перед ее глазами начинали бегать мурашки от бесконечного чтения, Адела завидовала Пэтруцу: уж ему-то некогда было скучать. Иногда даже просила его: дядя Ион, не могу ли я вам помочь? Он отечески усмехался в ответ: не будь тебе в обиду, но боюсь, не напутала бы чего в моих расчетах.