Изменить стиль страницы

Пока Томка, хлопая глазами, решала, реветь ей или не реветь, родители ушли, и Димка остался с сестрёнкой один на один. В тот момент, когда в передней захлопывалась дверь, Томка окончательно пришла к выводу, что реветь надо… Димка поморщился, как от зубной боли.

— Чего же ты теперь-то орёшь, когда они уже ушли? Раньше надо было реветь… А теперь бесполезно, в театр они пошли…

Узнав, что папа с мамой ушли без неё в театр, Томка окончательно расстроилась. Она уже знала, что такое театр…

— И я… И я хочу в театр… — заголосила она.

— В Большой или Малый? — насмешливо спросил Димка.

Томка на минуту перестала реветь, прикидывая в уме, какой лучше. Решила остановиться на Большом: Большой, наверно, настоящий…

— В Большой хочу… — затянула она.

Раздался звонок. Это пришёл сосед Вовка, звать Димку во двор. В руках у него была проволочная клюшка.

— Не могу… — мрачно сказал Димка. — У мамы выходной, они с папой пошли в театр, а мне оставили вот эту домашнюю нагрузку. И что я с ней буду делать? Тебе хорошо, ты у вас один в семье…

— А чего нагрузка плачет? — поинтересовался Вовка.

— В театр ребёночку захотелось… — пояснил Димка.

— В Большой… — добавила Томка, всхлипывая.

Вовка был человеком удивительно находчивым.

— В театр? — переспросил он. — В Большой? Замечательно! Сейчас ей будет представлен Большой театр на дому…

Он моментально сбросил пальто и шапку, на глазах у изумлённой публики сдёрнул со стола красную бархатную скатерть, завернулся в неё, вскочил на стул и, взъерошив волосы, запел страшным голосом:

«Не плачь, дитя! Не плачь напрасно!..»

Томка сразу притихла и попятилась в свой угол. А Вовка запел ещё страшнее:

«Я тот, кого никто не любит.
И всё живущее клянёт…».

Ну как? — спросил он.

— Здорово, — засмеялся Димка, — У Томки даже мурашки по спине пробежали…

— Ещё! Ещё хочу! — закричала Томка. — А на одной ножке ты играть умеешь?

— Это она Аистёнка видела, — объяснил Димка.

— Хо! На одной ножке… Вот невидаль!.. Я на руках умею… Алле! Гоп-ля!

Вовка стал на руки и прошёлся вверх ногами вокруг стола. Томка завизжала от удовольствия.

— А знаете что? — разошёлся Вовка. — Раз у вашей мамы выходной, а у тебя нагрузка и тебе во двор идти нельзя, давайте играть в цирк и в театр… Пускай Томка будет публика, а мы будем представлять…

— И куклы будут смотреть!.. — закричала Томка.

— И куклы… Третий звонок!.. Прошу занимать места согласно купленным билетам… Домашние нагрузки тоже надо выполнять добросовестно..

И начался театр…

* * *

Вернулись папа с мамой в полночь из настоящего театра и попали… в домашний… Главного актёра в квартире уже не было. У дверей валялась только его проволочная клюшка. Второй актёр, с роскошными фиолетовыми усами, в маминой шляпе и в папиных охотничьих сапогах, похрапывал на диване. Рядом с ним, положив ему голову на руку, спала Томка. Она улыбалась во сне. Когда мать стала раздевать её, она на минутку проснулась.

— Мама… Почему Вовку никто не любит и все жильцы клянут? — спросила она, — А я его очень люблю, особенно когда он на руках ходит… И Димку я люблю… И Большой театр…

Что ответила ей мама, она не слышала, зато хорошо слышала, что сказал ей Кот в сапогах, настоящий кот из сказки, только почему-то папиным голосом:

— И они тебя любят… И они… Спи, доченька, теперь вы уже подросли у нас… Теперь и у мамы будет выходной…

Красные меченосцы (сборник) i_037.jpg

Ванька-встанька

Красные меченосцы (сборник) i_038.jpg

Ваньку-встаньку, братишку Коли Чумакова, знали все ребята нашей школы. Знали задолго до того, как он поступил в первый класс. Он был весь какой-то круглый, как футбольный мяч, и постоянно катался за братом и за всеми нами.

Ванькой-встанькой мы прозвали его давно, когда он был совсем малышом, потому что трудно было за ним уследить — стоит он или уже упал. А вставал и падал он совершенно как игрушечный ванька-встанька — проворно и не хныча.

Хоть и надоедал он нам всем своими расспросами, мы его любили. Мы их обоих, его и Колю, считали вроде как за одного человека. Сам Коля тоже очень любил братишку, хотя постоянно шипел на него, как гусыня.

Ванька-встанька провожал нас в школу, приходил на большой перемене и обязательно дожидался у дверей школы конца занятий. Его всё учителя знали, и сам директор всегда здоровался с ним за руку. Ваня сам протягивал ему два пальца и говорил:

— Здравствуйте, Павел Константинович!

— А, Чумаков-младший! — говорил директор, пожимая Ванины пальцы. — Здравствуй, здравствуй. Ну, как дела, как жизнь? Скоро ли придёшь учиться?

— Как мамка портфель купит, так и приду, — обещал Ваня и обязательно справлялся: — А как наш Коля учится?

— Неплохо, пожаловаться не могу.

— Смотрите же, двоек ему не ставьте. Его тогда мама будет ругать.

Директор только руками разводил:

— Будет хорошо учиться — не будет двоек, а коль плохо…

Ваня начинал часто-часто моргать рыжими ресницами и пыхтеть, как ёж.

— Нет, всё равно нельзя ему двойки ставить, — доказывал он Павлу Константиновичу. — Вы думаете, ему легко учиться и со мной нянчиться? Ему уроки надо делать, а я к нему пристаю, как репей. Или возьму и куда-нибудь запропаду…

— А зачем же ты запропадаешь?

— Маленький я ещё, несмышлёный, — вздыхал Ванька-встанька. — И когда я только вырасту и слезу с Колькиной шеи?

После уроков он набрасывался на всех, кто выходил из школы:

— Что вы сегодня проходили?

Он внимательно выслушивал всё, что ему говорили, а затем сообщал сам:

— В пятом «В» про океаны проходили и про дроби, а в первом «Б» про «кот» и про «му».

А если Ваня замечал кого-нибудь во дворе школы после звонка, хватал его за рукав и тащил в учительскую:

— Ага, опоздал! Идём, идём. Сейчас тебе как поставят двойку за поведение!

В этом году ему наконец-то купили новенький портфель, и он сел за парту в первом классе.

— Хватит, Ванюшка, понянчился я с тобой. Теперь ты уже большой, сам школьник… Значит, больше ты ко мне не приставай. Теперь у тебя тридцать дружков-приятелей, вот с ними и водись.

Ванька-встанька сказал «хорошо» и целую неделю не подходил ни к брату, ни к нам. Но потом всё пошло по-старому. Скучно ему было в своём первом классе. Все там только учились отличать одну букву от другой, отнимать от трёх палочек одну, а Ванюшка умел и читать, и писать, и считать до ста. Это мы его выучили. Он опять начал к нам липнуть!.

— А что у вас проходили?

— То проходили, что тебе ещё рано знать! — шипел Коля. — Когда будешь в пятом классе, тогда и узнаешь. Делай свои уроки и не мешай нам…

Ванюшка откатывался в сторонку.

— А я уже сделал. Можешь проверить…

Недавно он поймал меня у калитки их дома.

— Ты «У лукоморья дуб зелёный…» знаешь?

— Знаю.

— Докуда знаешь? До головы знаешь?

— Своими словами знаю.

— Я тоже знаю, А сначала наизусть знаю. Хочешь — скажу?

Я не успел ответить, как Ванюшка посыпал, точно из скорострельного пулемёта. Еле я его остановил.

— Молодец, — говорю. — Только зачем же мне рассказывать? Я и так знаю.

— А дальше головы знаешь?

Хотел я сказать, что знаю, да вовремя спохватился. Он бы пристал тогда на весь вечер.

— Нет, — говорю. — Дальше мы ещё не проходили.

— Не проходили? Значит, не соврал Коля. А я думал, что он просто не хочет со мной нянчиться. А когда будете проходить?

— Наверно, завтра на уроке литературы, — сказал я.

Это была правда. В пятницу первый урок была литература.