Тех матросов, которые искали в залах Таврического дворца меньшевистских министров Церетели и Скобелева и эсеровского министра Керенского вернули обратно. Только потому, что приказ Ленина Раскольникову был двусмысленным, а приказ Троцкого освободить Чернова Раскольников, по всей вероятности, ошибочно оценил, как исходящий от Ленина, июльский заговор Ленина сорвался. В июльской демонстрации большевиков, как и в предыдущей июньской демонстрации, участвовало по советским данным около 500.000 человек. Небольшевистские источники считают эту цифру преувеличенной.

Это было в последний раз, когда "революционная демократия" проявила какую-то волю к жизни и мужество в отпоре заговорщикам Ленина. Ничего подобного она не проявит, когда эти же заговорщики через месяца три-четыре с ледяным хладнокровием толкнут Россию в пучину чудовищных бедствий, из которой она не может выкарабкаться до сих пор.

Единственная причина, почему Ленин и его партия отважились на новый заговор, заключалась в том, что, объявив приказ об аресте Ленина и Зиновьева и арестовав некоторых его соратников (Троцкого, Луначарского, Каменева, Крыленко, Раскольникова, Коллонтай), которых, конечно, очень скоро освободили, Временное правительство и ЦИК Советов не осмелились судить заговорщиков. Напрасно Ленин считал, что правительство и Советы додумаются до таких радикальных мер, как роспуск партии и физическая расправа над ее вождями. Вот свидетельство Троцкого: "5 июля утром я виделся с Лениным. Наступление масс уже было отбито. "Они теперь нас перестреляют, — говорил Ленин, — самый подходящий момент для них". Но Ленин переоценил противника… — не его злобу, а его решимость и способность к действию". Ленин довольно скоро убедился, что имеет дело с политическими дилетантами, оказавшимися по случайному стечению обстоятельств на гребне революционной волны. Сам Ленин из своего поражения вывел ценную для партии доктрину о восстании, как о "науке и искусстве", когда писал:

"Никогда не играть с восстанием, а начиная его, знать твердо, что надо идти до конца. Необходимо собрать большой перевес сил в решающий момент, ибо иначе неприятель, обладающий лучшей подготовкой и организацией, уничтожит повстанцев.

Раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление. "Оборона есть смерть вооруженного восстания". Надо стараться застать врасплох неприятеля" (Ленин, Τ.ΧΧΙ, стр.319–320).

Так Ленин поступил в октябре 1917 года.

Глава X. КОРНИЛОВ, КЕРЕНСКИЙ, ЛЕНИН

Еще раз возвращаясь к вопросу — был ли Ленин неизбежен, а Октябрь закономерен, можно ответить положительно, но совершенно в другом смысле, чем сочинители марксистских схем. Соблазняет аналогия с постановкой вопроса Нестором о "призвании варягов", чтобы они навели порядок на Руси. Модернизируем его постановку вопроса: "Откуда есть пошла большевистская Русская земля и откуда большевистская Русская земля стала есть?" Если верить Нестору, варяги были приглашены самим народом, чтобы они господствовали над ним, но большевистских "варягов" никто не приглашал, они сами навязали свое господство народу силой. Если вся историческая конструкция автора "Повести временных лет" построена на легендах, приумноженных его наследниками, и поэтому маловероятных, то летописцу большевистской Руси и жизни и деятельности ее основоположника нет нужды копаться в легендах, в его распоряжении беспорные исторические документы о действиях и авторитетные творения самого главы большевистской Руси. Вот в свете анализа этих документов, с одной стороны, поражаясь узостью в понимании исторического предназначения "Великих реформ" Александра II его сыном и внуком, с другой стороны, да еще приплюсовав сюда дремучее тупоумие Временного правительства, приходишь к выводу: Ленин был неизбежен, а Октябрь закономерен. Ленин был неизбежен не в силу социологических законов, а в силу политической конъюнктуры и его личных качеств: фанатик утопии, гений заговора — он знал, что дорога к диктатуре лежит через организованную анархию. "Если ты хочешь оседлать Россию, то погрузи ее сначала в тотальный хаос”, — таким мог быть девиз всей его революционной карьеры, если бы он смел высказать вслух свои затаенные мысли. Трагический оборот в истории России XX века с ее двумя несчастными для страны войнами — ему не только сопутствовал, но и толкал его к организации хаоса. Есть тут и психологическая связь между хаосом и диктатурой. Никогда у людей не бывает такой ностальгии по жесткому порядку и сильному человеку, как во время хаоса, разложения и одичания нравов в обществе. Обычно бывает так: чтобы ликвидировать хаос и непорядок, учиненные старыми правителями, на сцене появляются совершенно новые люди, которым приходится очень туго, чтобы успешно справиться с наследием своих предшественников. А у Ленина и его большевиков все обстояло проще: они же организовали хаос, они же и ликвидируют его созданием такой абсолютной диктатуры, по сравнению с которой опричнина Ивана Грозного кажется нам изобретением политического дилетанта, а режим Николая II после "Манифеста 17 октября" — полнейшей демократией. Именно поэтому Октябрь был неизбежен и закономерен в революционном творчестве Ленина. Но он был противоестественен даже в социологических категориях самого марксизма. Правда, в раннем марксизме — в "Коммунистическом манифесте" сказано: "Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя". Но, во-первых, в этом "Манифесте" ни слова нет о "диктатуре пролетариата", наоборот, там сказано что целью "рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии". Во-вторых, в "К критике политической экономии" (1859) и "Капитале" (1867) Маркс подверг ревизии самого себя, когда выдвинул якобы открытый им новый закон, согласно которому переход от одной социально-экономической формации к другой происходит не путем насилия и не по декретам, а в силу взрыва имманентных противоречий внутри старого строя, когда оно беременно новым. Но все, что Маркс писал после "Манифеста", Ленину не указ. Ему указ только тезис о насилии… Вся суть политической философии Ленина может быть сформулирована в трех словах: Насилие — бог истории. В этом Ленин переплюнул Маркса и Энгельса. Для Ленина без насилия нет ни пролетарской революции, так и пролетарской власти, осуществляемой не разными пролетарскими партиями, как говорят Маркс и Энгельс в "Манифесте", а только одной его собственной партией, для которой все другие пролетарские партии "предатели" и "изменники" социализма. Конечно, Ленин говорит, как и Маркс, что его цель — это демократия, но высшим выражением демократии он объявляет "диктатуру пролетариата", опирающуюся не на законы, а на насилие. Насилие осуществляется у Ленина вооруженной борьбой на путях к власти, а также духовным, политическим и социально-классовым террором после захвата власти, чтобы ее удержать.

Вернемся к событиям после июльских дней, а также к смене лозунгов и стратегических установок Ленина в новой обстановке. Ленин хорошо понимал, что если дело о немецких деньгах дойдет до суда без его участия, то именно потому, что он там не участвует, суд может иметь катастрофические последствия не только лично для него как политического деятеля, но и для существования всей его партии. Поэтому, чтобы предупредить суд, он действует двояко: с одной стороны, организует моральную поддержку против суда со стороны лидеров партий советского большинства, действуя через большевистскую фракцию в Совете, и, с другой стороны, готовит новое восстание против правительства. Что же касается общего направления политики, Ленин реагирует на подавление июльского восстания резким тактическим поворотом при неизменности старой стратегии. Он заявляет, что "Двоевластие" кончилось победой контрреволюции и что новое Временное правительство, возглавляемое теперь Керенским вместо Львова, является лишь прикрытием "военной диктатуры", которая якобы установилась в стране после подавления июльского восстания. Сами Советы, по мнению Ленина, превратились в "фиговый листок" победившей контрреволюции. Исходя из этого, Ленин объявляет снятым лозунг "Вся власть Советам", с чем не был согласен ЦК его партии. Отныне путь к власти лежит по Ленину не через Советы, а через вооруженное восстание, как будто он рассчитывал получить власть иначе, чем именно путем вооруженного восстания. В статье "Политическое положение" от 10 июля Ленин пишет: