Первыми русскими журналистами, которые выступили со статьями о связях ЦК большевиков с немецкими агентами были Г.Алексинский и знаменитый разоблачитель Азефа — Бурцев. Никто из социалистов во Временном правительстве и Совете не был заинтересован в разоблачении немецко-большевистских связей, ибо это угрожало разоблачениями еще большего круга "социалистов-интернационалистов". Однако, когда из открытых выступлений Алексинского, Бурцева, политкаторжанина Панкратова страна узнала об этих обвинениях, правительство и Совет вынуждены были реагировать, хотя и только после восстания большевиков 3–4 июля 1917 г… Тогда впервые официальные власти отважились обвинить большевистских лидеров в измене. Прежде чем привести официальные немецкие документы, остановимся на документах Временного правительства. 5 июля газета "Живое слово" опубликовала письмо Алексинского и Панкратова (эсер, просидел 14 лет в Петропавловской крепости), в котором сообщалось, что по данным министерства юстиции и военной разведки, Ленин и его ЦК сотрудничают с немцами. Там говорилось: "Ленину поручено всеми силами подорвать доверие русского народа к Временному правительству. Деньги на агитацию получаются через некого Свенсона, служащего в Стокгольме при германском посольстве… Согласно только что поступившим сведениям, доверенными лицами являются в Стокгольме большевик Яков Фюрстенберг под фамилией Ган едкий и Парвус (доктор Гельфанд), а в Петрограде большевик присяжный поверенный М.Ю.Козловский, родственница Ганецкого Суменсон, занимающаяся совместно с Ганецким спекуляцией и др. Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через Дисконто-Гезельшафт на Стокгольм (Ниа-Банк), оттуда на Сибирский банк в Петрограде, где в настоящее время на его (Козловского) текущем счету свыше двух миллионов рублей. Военной цензурой установлен обмен телеграммами политического и коммерческого характера между германскими и большевистскими лидерами (Стокгольм-Петроград)".

Эта публикация, перепечатанная на следующий день всеми газетами, кроме большевистских, произвела огромное впечатление. Демократическая Россия возмущалась изменой, враги Ленина ликовали, сам Ленин ударился в панику, что было не похоже на него. "Теперь они нас перестреляют" — сказал он Троцкому, когда Временное правительство издало приказ об аресте Ленина и других лидеров партии. Однако некоторые члены правительства были не очень счастливы от таких разоблачений. Военный министр эсер Керенский, министр почты и телеграфа меньшевик Церетели, председатель Петроградского Совета меньшевик Чхеидзе, заседающие вместе с большевиками в Петроградском Совете, были против действий министра юстиции Переверзова, давшего вышеприведенные сведения Алексинскому и Панкратову. Ему пришлось уйти в отставку. Через недели две Временное правительство сообщило о ходе следствия. 22 июля в газетах появилось сообщение "От прокурора Петроградской судебной палаты", в котором сказано:

"В настоящее время могут быть сообщены без нарушения тайны предварительного следствия лишь некоторые данные, установленные свидетелями и документами, послужившие основанием для привлечения Ульянова (Ленина), Апфельбаума (Зиновьева), Коллонтай, Гельфанда (Парвуса), Фюрстенберга (Ганецкого), Козловского, Суменсон, прапорщиков Семашко и Сахарова, мичманов Ильина (Раскольникова) и Рошаля в качестве обвиняемых по 51, 100 и 108 ст. Уголовного уложения в измене и организации вооруженного восстания… Усиленная пропаганда мятежа, которая велась среди войск и населения, повлекшая за собою восстание 3–5 июля, была произведена с целью благоприятствовать неприятелю в его враждебных против России действиях, и, как показали последующие события, действительно оказала существенное содействие неприятелю, внеся разложение в некоторых частях войск на фронте. По этому поводу следствием добыты данные, что в России имеется большая организация шпионажа в пользу Германии… Ряд допрошенных по делу свидетелей удостоверил, что в начале 1917 г. Германия дошла до крайнего предела напряжения и ей был необходим самый скорый мир; что Ленин, проживая в немецкой Швейцарии, находился в общении с Парвусом, имеющим репутацию немецкого агента… Имеются прямые указания на Ленина, как германского агента, и что войдя с германским правительством в соглашение по поводу тех действий, которые должны способствовать успеху Германии в ее войне с Россией, он прибыл в Петроград… Из имеющейся в распоряжении судебных властей многочисленной телеграфной корреспонденции усматривается, что между проживающим в Петрограде Суменсон, Ульяновым (Лениным), Коллонтай и Козловским, с одной стороны, и Фюрстенбергом (Ганецким) и Гельфандом (Парвусом), с другой, существовала постоянная обширная переписка… По имеющимся в деле данным видно, что некоторые русские банки получали от скандинавских банков крупные суммы, выплаченные разным лицам, причем в течение только полугода Суменсон со своего текущего счета сняла 750.000 рублей, внесенных на ее счет разными лицами".

Суду были преданы Ленин, Зиновьев, Коллонтай, Козловский, Суменсон, Парвус, Ганецкий, Раскольников, Рошаль, Семашко, Сахаров "по обвинению в том, что в 1917 г., являясь русскими гражданами, по предварительному между собой и другими лицами уговору, в целях способствования находящимся ныне с Россией во враждебных против нее действиях государством, вошли с агентами иностранных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла для ослабления боевой способности армии, для чего на полученные от этих государств денежные средства организовали пропаганду среди населения и войск с призывом к немедленному отказу от военных действий против неприятеля. В тех целях в период времени с 3 по 5 июля организовали в Петрограде вооруженное восстание"

(Это сообщение взято из плехановской газеты "Единство” от 22 июля 1917 г., цитирую по А.Н.Спиридовичу, стр.351–357). Теперь вернемся к доказательствам из немецких источников. В январе 1921 г. в газете "Форверст" ("Вперед") — органе ЦК Германской социал-демократии, один из ее лидеров, Эдуард Бернштейн писал:

"Ленин и его товарищи получали от правительства кайзера огромные суммы денег на ведение своей разрушительной агитации. Я об этом узнал еще в декабре 1917 г. Через одного моего приятеля я запросил одно лицо, которое благодаря посту, им занимаемому должно было быть осведомлено, — верно ли это? И я получил утвердительный ответ. Но тогда я не мог узнать, как велики были эти суммы и кто был посредником между правительством кайзера и Лениным. Теперь я из абсолютно достоверных источников выяснил, что речь шла об очень большой, почти невероятной сумме — больше пятидесяти миллионов золотых марок, о такой громадной сумме, что и у Ленина и у его товарищей не может быть никакого сомнения насчет того, из каких источников эти деньги шли".

Ни Ленин, ни его партия не ответили на это тяжкое обвинение депутата Рейхстага и члена правительства как раз по финансам, лидера Германской независимой социал-демократической партии Эдуарда Бернштейна. Зато ответил орган ЦК Германской компартии газета "Роте Фане" следующим заявлением: "Эдуард Бернштейн как за границей, так и в Германии считался до сих пор человеком честным, а не просто клеветником. Поэтому мы приглашаем Бернштейна назвать имя его информатора, чтобы мы могли на суде дать этому клеветнику ответ. Если же Бернштейн этого не сделает, то нам придется публично назвать самого Бернштейна не только клеветником, но и сплетником". Ответ Бернштейна обескуражил не только "Роте Фане", но и Кремль: пусть газета или Ленин или кто-либо из его представителей подаст в суд на него самого, Бернштейна, за распространение клеветы и вот на суде он назовет своего информатора! Приведя эти документы, хорошо осведомленный русско-американский публицист А.Серебренников спрашивает: "Как отреагировали Ленин с товарищами? По своему благоразумию отмолчались… Надо ли говорить, что до самой смерти Бернштейна (1932 г.) никто так не использовал столь простую возможность пресечь распространение клеветы" ("Русская мысль", 5.5.1989).