"Ленину, когда я познакомился с ним, было 34 года… Лысины… Крепко сколоченный, очень подвижный… Никто из его свиты не осмеливался бы пошутить над ним или при случае дружески хлопнуть по плечу. Была какая то незримая преграда, отделяющая Ленина от других членов партии, и я никогда не видел, чтобы кто-нибудь ее переступил" (стр.71–72).
Ленинская грубость в полемике искренняя и намеренная:
"Ленин был бурный, страстный и пристрастный человек. Его разговоры и речи во время прогулок о Бунде, Акимове, Аксельроде, Мартове, о борьбе на съезде, — были злой, ругательской, не стесняющейся в выражениях полемикой. Он буквально исходил желчью, говоря о меньшевиках… Ленин, как заведенный мотор, развивал невероятную энергию. Он делал это с непоколебимой верой, что только он имеет право на дирижерскую палочку. В своих атаках, Ленин сам в том признавался, он делался бешеным. Охватившая его в данный момент мысль, идея властно, остро заполняла весь его мозг, делая его одержимым… Он их всех (противников) бешено ненавидит, хочет, — "дать им в морду", налепить "бубновый туз", оскорбить, затоптать, оплевать. С таким ражем он сделал и Октябрьскую революцию, а чтобы склонить к захвату власти колеблющуюся партию, не стеснялся называть ее руководящие верхи трусами, изменниками, идиотами" (стр.208–212).
Те же приемы полемики Ленин применяет и в чисто философской дискуссии с названными большевистскими и меньшевистскими авторами, написав в какие-нибудь считанные месяцы свою книгу "Материализм и эмпириокритицизм". Ленин скромно, но точно назвал свою книгу "заметками", а его наследники объявили эти полемические "заметки" вершиной философской мысли. Советские недоучки от физики даже выдвигали абсурдный тезис, что возможность расщепления атомного ядра была предсказана в том ленинском труде (ЮЖданов в "Правде"). А Ленин писал свои "заметки" с одной только целью: выругать отступников от марксизма в таком стиле:
"В настоящих заметках я поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путанное и реакционное".
На книгу появились пара рецензий. Либеральные "Русские Ведомости" писали, что в книге Ленина "Литературная развязность и некорректность доходит поистине до геркулесовых столбов и переходит в прямое издевательство над самыми элементарными требованиями приличия". В том же смысле отозвалась и единомышленница Ленина по марксистской философии Л.Ортодокс (Аксельрод) в "Современном мире": "Уму непостижимо, как это можно нечто подобное написать, а написавши не зачеркнуть, а не зачеркнувши не потребовать с нетерпением корректуры для уничтожения нелепых и грубых сравнений”. Такой же полемический прием Ленин применял и к классику немецкой философии, у которого Маркс взял свою диалектику — к Гегелю. В опубликованных в 1933-36 г.г. "Философских тетрадях" есть уникальные примеры ленинского "академического" языка. С большим опозданием Ленин узнал, что нельзя понять "Капитал" без изучения "Логики" Гегеля. Вот тогда взявшись за "Логику", Ленин заносит свои впечатления от ее чтения в особые тетради в таких выражениях: "ахинея", "пустота". Он соглашается с одним из критиков Гегеля, что писания Гегеля "галиматья". "Он прав: это учить нелепо. Это на 9/10 шелуха". "Архипошлый и идеалистический вздор". "Переход из количества в качество до того темен, что ничего не поймешь". "Пошло, мерзко, вонюче". Там, где Гегель критикует Эпикура, что тот не постигает конечной цели бытия — мудрости Бога, Ленин раздраженно восклицает: "Бога жалко! Сволочь идеалистическая!". Эти заметки Ленина, конечно, были домашние, личные, не для публикации, но Сталин, видимо, решил, что Ленин именно в такой агрессивной интеллектуальной наготе сослужит ему новую службу в запланированной им инквизиции. Поэтому предложил опубликовать эти "Философские тетради" Ленина. У самого же Ленина ничего случайного и незапланированного не бывало. Массовое разочарование либеральной интеллигенции в революции, "богоискательство" не только среди членов "Религиозно-философского общества" Д.Мережковского, но и в собственных рядах ("Религия и социализм" А.Луначарского, "Исповедь" М.Горького), проповеди свободы личности против тирании социализма, — все это разлагающе действовало и на интеллигенцию, которая примкнула к большевикам. Прямым результатом этого и было появление марксистских "вех" из-под пера названных интеллектуальных лидеров большевизма Богданова, Базарова, Луначарского и "пролетарского писателя" Максима Горького. Если бы это течение мысли победило в партии, то тогда совершенно отпала бы вся ленинская стратегия революции. Поэтому Ленин ставил этих своих единомышленников в один ряд со Столыпиным, называя их новую ревизию марксизма "реакционной". Опровергать "отступников" путем кропотливого анализа и философских аргументов у Ленина не было ни веских данных, ни времени, зато был много раз испытанный метод — дискредитировать противника личными нападками, подвергая сомнению его интеллектуальную честность, политическую благонамеренность. Ленин нещадно топил своих же единомышленников в интересах революции, как он их понимал. Как только провинившийся сдавался, он его прощал и даже возвеличивал, чем он и отличался от Сталина.
Вернемся к Думе. Столыпин подавил революцию, но превентивные репрессии продолжались. Во время открытия сессии Думы 1909–1910 г. даже лидер октябристов Гучков выразил недовольство своей фракции этими репрессиями. Гучков считал, что поскольку в стране наступило успокоение, то надо отказаться от произвола в виде административных ссылок, надо также лишить губернаторов их особых полномочий в отношении печати. Но Столыпин был неумолим. В речи от 31 марта 1910 г. он напомнил об истинном положении в революционном подполье, имея в виду ленинские "эксы" в стране и о своей решимости покончить с ним: "Там, где с бомбами врываются в казначейства и в поезда, там, где под флагами социальной революции грабят мирных жителей, — там, конечно, правительство удерживает и удержит порядок, не обращая внимание на крики о реакции… После горечи перенесенных испытаний, — продолжал Столыпин, — Россия, естественно, не может не быть недовольной. Она недовольна не только правительством, но и Думой, недовольна и правыми партиями, и левыми партиями. Недовольна потому, что Россия недовольна собою. Недовольство это пройдет, когда она выйдет из смутных очертаний…” Происходил кризис так же и в социалистических партиях — идеологический и организационный. Эсеровские лидеры после разоблачения Азефа были в полной растерянности. Меньшевики и большевики больше воевали между собой, чем с капиталистами и помещиками. Большинство меньшевиков решило ликвидировать старую партию заговорщического типа и преобразовать ее в легальную "Рабочую партию” западноевропейского типа, опирающуюся на легальные профсоюзы (Мартов, Дан, Аксельрод, Потресов, Мартынов). Их Ленин окрестил новым прозвищем: "ликвидаторы" (Плеханов к ним не присоединился и Ленин его почтительно называл "меньшевиком-партийцем"). Партии "ликвидаторов” Ленин налепил новый ярлык, назвав ее "Столыпинской рабочей партией"! Идеологический раскол в большевизме перешел в раскол организационный: у Ленина появилась в руководстве партии крайне левая группа, левее самого Ленина. Это группа "Вперед", в которой объединились те самые "ультиматисты" и "отзовисты", которые требовали отозвать из Думы большевистских депутатов, свернуть всю легальную работу партии, вести только подпольные революционные акции (лидеры группы Богданов, Луначарский, Бубнов, бывший депутат в Второй Думе Алексинский, историк Покровский и другие). Эта группа создала две партийные школы — одну в 1909 г. при помощи Горького на о. Капри, где Горький жил, другую — в Болонье (в 1910 г.). Ленина можно было дразнить, но обойти его и обойтись без него, нельзя было, пока носишь имя его политической фирмы: "большевизм”. Ленин ответил открытием в 1911 г. еще более солидной партийной школы в Лонжюмо под Парижем со слушателями из России, среди которых был и такой видный большевик, как Орджоникидзе. Лекторами, кроме Ленина, были Н.А.Семашко, Д.Б.Рязанов, Ш.Ш.Рапопорт, И.Ф.Арманд, тот же Луначарский. Многие из ее слушателей помогли Ленину воссоздать в России развалившиеся было большевистские организации и созвать известную Пражскую конференцию, создать на ней новый ЦК, куда Ленин включил и двух плехановцев, но без ведома самого Плеханова.