— Но вы же лечите их. Это что — не поможет?

— Этого не достаточно, — Ворринджер сдвинул брови. — Без лечения вы бы все не протянули и недели.

Дженкинс попытался сглотнуть сухой комок:

— А я?

— Счетчики редко ошибаются, мистер Дженкинс. Ваши анализы показывают ту же самую степень поражения.

Темные глаза Ворринджера, казалось, излучали злость на каприз людей, желающих усмирить сити.

— Однако, — добавил он, — вам повезло немного больше, чем остальным. У вас есть один шанс из десяти на выздоровление.

Наклонившись вперед, Дженкинс облизнул губы и внимательно слушал.

— Никаких гарантий, мистер Дженкинс, — Ворринджер отрицательно покачал голой. — Я экспериментировал в области радиационной терапии: сильные поражения интенсивными частотами. Иногда это стимулирует перерождение пораженных тканей. Но чаще всего это ускоряет общее разрушение организма. Результат пока что непредсказуем.

Он поднял глаза на Ника.

— Большинство пораженных пятой степени охотно идут на этот риск.

Дженкинс облизнул пересохшие губы.

— Но я не могу, — хрипло прошептал он. — «Мне нужны эти восемь-двенадцать дней.

Ворринджер резко бросил:

— Не говорите глупостей, мистер Дженкинс. Вы рискуете только неделей. В случае же удачи вы останетесь жить. Игра стоит свеч.

Дженкинс выпрямился в кресле, борясь с оцепенением, которое постепенно захватывало его.

— Мне нужна эта неделя, — слабо пробормотал он. — Мне важен каждый день. Мы не закончили работу на Фридонии. Я должен продолжить ее, пока другие инженеры не смогут сменить меня.

Ворринджер опять грозно нахмурился.

— Какая работа может быть важнее жизни?

Дженкинс молчал, слишком долго было рассказывать Ворринджеру, несколько ему было важно найти восемьдесят тонн кондюллоя. Если бы он смог достать этот металл к моменту, когда другие будут выведены из комы, передатчик Бранда мог быть запущен прежде, чем война смете целые народы. Ник сглотнул и спросил:

— Сколько у меня есть времени?

— Уладить свои дела? — Ворринджер испытующе посмотрел на него. — При облучении, которое вы получили, вы будете способны на среднюю активность в течение четырех-шести дней.

Дженкинс тяжело опустился в кресло с невысказанным протестом. Этого было мало! Он уставился на бородача, оцепенев от отчаяния.

Исчезновение ракет и оборудования с Фридонии, измена Лазарини представлялись его уставшему мозгу своего рода сити-шоком, поразившем все человечество. Люди еще не ощутили его, как и его собственный организм. Но час смерти уже пробил.

В этот момент — он знал это наверняка — в далеком уголке космоса украденными сити-ракетами оснащается эскадра Венеры, Марса или Юпитерианского Совета. А может, это затевает сама Земля?

Лазарини — землянин, но это еще ни о чем не говорит. Один из немногих ведущих инженеров-землян, не работавших по контракту с ассоциацией, он иногда подрабатывал на Венере, Марсе или в Юпитерианском Совете.

Дженкинс выпрямился в большом кресле с отсутствующим видом, вытирая пот со лба, и заставил себя слушать:

— …Посоветовать вам вернуться в клинику при первых признаках ухудшения, — мрачно продолжал Ворринджер. — Например, кровотечении при рвоте. Будет слишком поздно для экспериментов, но мы можем, по крайней мере, облегчить финальную стадию.

— Я буду занят, — хрипло сказал Дженкинс. — Я не надеюсь вернуться сюда.

Ворринджер скривился.

— Молодой человек, вы знаете, что такое лейкемия?

— Я… — Дженкинсу стало не по себе. — Думаю, что да.

— Во-первых, это слепота, — Ворринджер моргнул за стеклами очков. — В вашем случае это может произойти через шесть-семь дней.

Дженкинс похолодел.

— Распад тканей, — голос врача был размеренным и громким. — Пораженные клетки умирают. Усиливается кровотечение из носа и горла. Малейший порез, легкий удар послужат причиной кровоизлияния. Тем временем, кровотворящие клетки отмирают.

Дженкинс слабо кивнул.

— Повышается температура, — продолжал бородач. — Обезвоживание. Истощение. Облысение. Некроз тканей. Мертвые ткани отслаивают во рту и горле. Смерть — как-будто вам перерезали горло. Вот ваше будущее, мистер Дженкинс, если вы не останетесь на лечении.

— А есть выбор?

— Да, — Ворринджер кивнул темноволосой головой. — Контррадиация в некоторых случаях способствует выздоровлению больных. Менее сложные случаи иногда лечатся старыми методами — рутин для ослабления кровотечения, питание через капельницу, синтетическая плазма — для замены отмирающей крови. Препарат, который вам сейчас вводили, содержит вещества, в какой-то мере повышающие сопротивляемость организма и отодвигающие распад. Но самое большее, что мы можем вам гарантировать, мистер Дженкинс, — это безболезненная смерть.

Ворринджер вздохнул и посмотрел на настольные часы.

— Мы говорим о победах медицины! — выкрикнул он в сердцах. — И это все, чего мы достигли через два с половиной столетия после Хиросимы.

Он хрипло откашлялся.

— Если вы решите остаться, мы немедленно начнем лечение.

Дженкинс встал, колени его дрожали, но он старался скрыть это. Он вздохнул и покачал головой.

— Нет, доктор, — его удивило спокойствие собственного голоса. — Я должен буду продолжать работу на Фридонии до тех пор, пока кто-то не сможет сменить меня. Пожалуйста, выведите их из комы как можно скорее. Думаю, что большинство из них решит попробовать ваше лечение, но наверняка некоторые…

Ворринджер сухо прервал его:

— Ерунда, мистер Дженкинс. Эти паникеры получили слишком большую дозу аметина — в шесть раз больше допустимой. Вывести его из организма даже при нашем интенсивном лечении… К тому времени уже будет поздно пробовать применить радиационную терапию.

Он мрачно посмотрел через очки.

— Боюсь, вам придется работать одному, мистер Дженкинс, — добавил он угрюмо. — Или подыскать других помощников. Потому что аметин будет противодействовать клеточному стимулятору, который лежит в основе радиационной терапии. Я могу лишь облегчить предсмертные страдания этих людей. Они проснутся как раз вовремя, чтобы умереть.

Дженкинс сел в кресло.

— Я понимаю, — хрипло прошептал он. В глазах у него потемнело, но вскоре туман рассеялся. Он услышал свой собственный голос, как бы со стороны: — Только, пожалуйста, у меня одна просьба.

Вставая, Ворринджер помедлил.

— Пожалуйста, — попросил Дженкинс, — не говорите никому, что я скоро умру.

— Я не болтаю на такие темы, — резко бросил Ворринджер. — Это профессиональная этика. Он вздохнул и протянул Нику руку. Надеюсь, что вы успеете завершить свою работу.

10

Дженкинс вышел из госпиталя с тяжелым сердцем: он должен был сообщить печальное известие родственникам. Город Обания представлял собой единственную улицу с заброшенными ржавого цвета зданиями, притулившимися у черных скал голого железа под еще более черным небом — черным потому, что тонкий слой синтетической атмосферы, удерживаемый притяжением терробразующего поля, был слишком мал для рассеивания холодного солнечного света.

Карен Дрейк была в грязной от краски рабочей одежде зеленый платок поддерживал ее рыжие волосы. Она покрывала алюминиевой краской маленький домик в конце улицы. Он позвал ее, заставив свой голос звучать как можно спокойнее. Женщина отложила распылитель и грациозно спрыгнула с лестницы-стремянки. Он захлебнулся от теплоты ее улыбки; ему пришлось отвернуться.

— Что случилось, Ник? — Ее гортанный голос сохранял земной акцент. — Тебе пора отдохнуть! Рик писал мне, что ты изводишь себя работой на этой машине. Ты выглядишь очень усталым. Мы найдем тебе что-нибудь поинтересней, чем мысли о сити-шоке!

Дженкинс угрюмо покачал головой. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но понял, что не сможет погасить теплый свет ее улыбающихся глаз. Не сейчас.

— Как Рик? — донесся до него ее вопрос. — Он писал, что приедет в следующем месяце, — весело щебетала она. — Он сказал, что работа на Фридонии почти закончена, и теперь он не будет отлучаться надолго. Анна помогает мне по дому, она сейчас там — красит мебель.