— Простите, а можно по существу?

— Конечно-конечно. А вам так скажу, только по большому секрету. А то у нас, знаете ли, не любят, когда кто-нибудь с начальством откровенничает. Да, я слышал, как эти два юноши переговаривались между собой.

— И о чем же они говорили?

— Да в сущности, почти ни о чем. Осипов только спросил у Харитонова, как он ухитрился попасть в это место. А Харитонов ему очень грубо ответил. Заметьте, очень грубо. Я даже испугался, что может случиться драка, но Осипов только пожал плечами и отошел.

— Больше они ни о чем не разговаривали?

— Не. Точно ни о чем. Знаете ли, молодой человек, в последние несколько лет я сильно страдаю бессонницей, и поэтому…

— Фамилия, имя, отчество?

— Кривопят Евгений Андреевич.

— Судя по повязкам, вы были близко от взрыва. Скажите, вы успели что-нибудь заметить?

— Успел, конечно, успел, ё… его мать. Этот мудак подскочил к тому, как его…

— К Харитонову?

— Вот именно, к Харитонову. Выхватил какой-то пакет, за веревку дернул и тому за пазуху сунул. Сам ломанулся, но споткнулся и упал рядом. Харитонов руку за пазуху сунул, вытащить пакет успел, так он у него прямо в руке и громыхнул. Мне чуть палец не оторвало. Нет, ну что это творится, гражданин начальник? Прямо в камерах уже разборки устраивает эта организованная преступность. Я требую, чтобы простых уголовников сажали отдельно и чтобы…

— Подождите-подождите. Так вы говорите, что Осипов покушался именно на Харитонова?

— Ясный пень. Он же не мне за пазуху сунул…

Осипов взрывчатку принес. И принес специально для того, чтобы убить Харитонова.

— Фамилия, имя, отчество?

— Мы же уже знакомы.

— Простите, но это процедура. Назовите свою фамилию, имя и отчество.

— Ох уж эта бюрократия… Гаспарян Артур Кивович.

— Вы правильно поступили, Артур Кивович, что вернулись. Вот увидите, на суде вам это зачтется.

— Спасибо… Просто нашло что-то. Как дым рассеялся, смотрю, а дверь выбита. Как будто подтолкнул кто-то сзади. Я уже, когда выбежал, пожалел. Но, думаю, не возвращаться же — сокамерники засмеют. Вот и побежал домой. Очень жену повидать хотелось.

— Подождите, не торопитесь. — Игорь вспомнил, о чем просила его расспросить Клавдия. — Как побежали? Куда?

— По коридору.

— И что?

— Потом на лестницу…

— Минутку. В коридоре решетки. На лестницу дверь запирается. Кто вас выпустил?

— Никто. Тут такое творилось, господин следователь! Вертухаи как тараканы бегали. Все нараспашку! На меня даже никто не посмотрел.

— Но как вы нашли дорогу? Тут заблудиться запросто…

— Я ж говорю, господин следователь, вертухаи бежали, а я за ними.

— Подождите. А вот на КПП?

— Ну, тут вообще давка была, как в автобусе. Я взял и вышел. Повезло Зайчишке.

Игорь вздохнул. Никаких чудес — обыкновенное разгильдяйство.

— Ладно, Артур Кивович, расскажите мне, как это все случилось?

— А вам не рассказывали?

— Я бы хотел услышать это от вас. Вы где в это время находились?

— …Под столом.

— Где?

— Под столом. Я, видите ли, сокамернику проиграл в одну игру, вот и вынужден был на час лезть под стол.

— Понятно.

— Это-то меня, знаете ли, и спасло. Правда, видел я мало, но слышал все.

— И что же?

— Ну я слышал, как Осипов подошел к Харитонову и говорит: «Вот тебе подарок от Князя». И сразу хотел отойти, но споткнулся о ножку стола и упал прямо на пол. И сразу произошел этот взрыв.

— От Князя? Он так и сказал?

— Да, именно так.

— А кто это — Князь?

— Этого Осипов не сказал.

— А когда вы выбежали из СИЗО, на улице не заметили ничего необычного?

— Ой, у меня тогда в голове гудело от взрыва, потом вы ведь сами понимаете — побег. Так что не до этого было. Сразу к ближайшей подворотне бросился. Так что…

— Понятно. Скажите, Артур Кивович, как вы думаете, каким образом в камеру могла попасть взрывчатка?

— Да любым. Знаете, этот Осипов ведь с собой радиоприемник принес. Но так ни разу и не включил. Его просили вчера, но он все равно не включил. Наверняка в нем и принес. Простите, господин следователь, а вы не можете мне сказать, долго ли еще продлится расследование по моему делу? А то, знаете ли, у меня с сокамерниками не очень хорошие отношения. И потом, эти… Комары…

— Это зависит от Клавдии Васильевны, как она решит.

— Простите, а вы не могли бы ей передать…

— Не положено. Вы извините, но я ничего не могу передавать.

— На словах.

— Даже на словах. Вот она к вам придет, и вы ей все сами скажете.

— Жаль. Очень жаль. Ну да ладно.

— А вообще-то, как вы думаете, возможно пронести взрывчатку в радиоприемнике, чтобы ее не заметили надзиратели?

— Запросто. Просто в корпус вставляется приемник поменьше, а все остальное — место для взрывчатки. А вообще, надзирателю если заплатишь, он и пушку пронести разрешит. Вот и всех делов.

— Поня-атно. Ну ладно, большое спасибо. Допрос окончен…

И снова:

— Фамилия, имя, отчество?

— Карев Александр Иванович… Щедрин Петр Вадимович… Лобин Гаврила Леонидович… Кущ Илья Ильич…

Результатами допроса Игорь был доволен. Хотя и не узнал больше никаких подробностей. Он, по крайней мере, прояснил для себя ситуацию.

Взрывчатку в камеру пронес Осипов. И пронес, судя по всему, в приемнике. Вполне возможно, что ему помогал кто-то из надзирателей. Но может быть, и нет.

Пронеся взрывчатку, Осипов просто дождался удобного случая, когда Харитонов окажется у стены, и сунул пакет ему за пазуху, вырвав чеку. Наверняка он рассчитывал, что сам сможет нырнуть в пролом после взрыва и убежать, возможно, его даже ждали снаружи. Только теперь этого проверить нельзя.

Но случилось совсем не так. Он просто упал, споткнулся по-глупому и свалился. Это его и погубило. Теперь лежит в реанимации. Врачи говорят, скорее всего — умрет.

Но самое главное, что Игорь узнал, — есть еще некто третий… Наверняка этот самый «князь» и подослал Осипова к Харитонову.

Гаспаряна Осипов наверняка не заметил, иначе вообще ничего не говорил бы. А больше никого рядом не было.

Но самое главное — это допрос. Первый самостоятельный допрос в жизни. Да еще блиц. Прямо как в «Что? Где? Когда?».

Выйдя на улицу, Игорь надел подаренные Чубаристовым солнцезащитные очки и быстро зашагал к метро. Хоть солнца-то никакого и не было. Луна уже светила…

ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ

Понедельник. 09.25–10.11

— Дежкина, ты что, платить не собираешься? Касса взаимопомощи! Завтра последний день! — гневно кричала Патищева вслед Клаве.

Но Клаве было все равно. Она летела по коридору, и ей было плевать на то, что завтра последний день уплаты, что Игорь так долго возится с сосисочным «мерседесом»; что сегодня нет газет и Федя снова весь вечер будет ворчать, как старый ветеран в очереди; что на небе потемнело от туч и скоро пойдет дождь. Ей было наплевать решительно на все вокруг, потому что в правой руке, в кулаке, у нее были крепко зажаты две хрустящие зелененькие бумажки. Каждая достоинством сто долларов. А летела она в маленький магазинчик напротив. Как раз там, в дальнем левом углу над прилавком, висит то, что не дает ей покоя вот уже неделю.

Клава решила это еще утром, как только проснулась. Открыла глаза, уже зная, что сегодня она во что бы то ни стало купит это пальто.

Это было ни хорошо, ни плохо — это был факт. Как-то даже немножко грустно стало от того, что все так ясно и понятно. Только на работе, когда нужно было все-таки произнести слова: «Виктор, ты говорил, что можешь одолжить мне двести долларов», — опять пришло чувство дискомфорта. И не потому, что раньше никогда не приходилось брать деньги взаймы, нет. Потому, что было чувство, будто ты хочешь сделать что-то недозволенное. То, что дозволено только Юпитеру. Сколько раз слышала, как это делала Люся-секретарша, как это делал Левинсон, как это делал, наконец, и сам Чубаристов. У них получалось как-то естественно и натурально. Но чтобы она… «Ты сказал, что можешь одолжить мне двести долларов»… Из ее уст это будет звучать примерно так, как если бы геликон попытался сыграть колыбельную мелодию. Все вроде и правильно, но ребенок все равно с перепугу ненормальным станет…