лечить. Но когда я попросил прийти ее как-то днем, и она застала мой приступ
во всей красе, на предложение оказаться на моем месте и так же посимулиро-
вать, отчего то убежала, и ко мне стал ходить совсем другой педагог.
Мама Наташа перестала улыбаться и стала часто замирать, и молчаливо
смотреть в пространство, как будто там хотела увидеть мое будущее. Больше не
ходила в театры и кафе, от нее даже перестало пахнуть парфюмом, потому что, меня раздражили резкие запахи. К нам домой перестали захаживать даже ма-
мины подруги, которые радостно щебетали у нас дома почти каждый день
раньше.
Только растения, которых всегда был полон дом, продолжали радовать
глаз своими цветами и мама, возясь с ними опять на несколько минут станови-
лась сама собой. Так тянулись дни, сливающиеся в недели, а недели в месяцы. И
если в начале моя температура поднималась до 37-38, то к концу 2 года она под-
нималась уже до 39-40. Иногда мне казалось, что кровь густеет как сироп и пла-
виться мозг, растекаясь жидкой лавой по моему телу, сжигая все на своем пути.
Я просыпался утром и знал, что меня ждет днем. Каждый день, не имея
возможности убежать и спастись я ждал, когда мне станет так плохо, что я смогу
только тихо сидеть или лежать на своем продавленном диване и молча смотреть
в потолок, скрипя зубами от безысходности и тоски. Тоски по свободе, по безза-
ботному времени детства, которое бегает и смеется на улице, и уже вряд ли вер-
нется ко мне когда-нибудь. Я бы хотел убежать от этой боли, но не мог.
25
– От себя не убежишь! От собственного тела можно избавиться только пу-
тем смерти.
Я ждал этой пытки с обреченностью ягненка на заклании. Мая боль, мой
личный палач приходил всегда вовремя, не зная праздников и выходных, и
только летом иногда делал себе передышку. Я боялся засыпать. Боялся нового
дня и новой пытки, новой волны жара и боли, когда крутит кости, а боль в го-
лове не позволяет нормально моргать и дышать, когда любое движение дается с
трудом. Не спрашивая моего согласия, жизнь отдала меня в обучение к Морд-
Сит5.
Я смирился и потом благодаря моей маме научился сосуществовать со
своей болью. Я научился максимально занимать себя по утрам, забивая голову
пока можно формулами, стихами, книгами, чтобы не думать… Не ждать. Чтобы
хоть чем-то порадовать маму я старался убраться в квартире и приготовить что-
нибудь вкусное. Я встречал и провожал учителей улыбкой. Вечерами мы часто
разговаривали с мамой обо всем, о моих уроках, о книгах, что я прочитал, о ком-
пьютерных играх, о любви и жизни вообще. И это было мое спасение.
От лекарств результата не было, таблетки не сбивали температуру, и мама
перестала их мне давать. Зато начала возить меня к бабкам и дедкам. Они шеп-
тали на воду, обносили свечами, катали яйцом, читали заговоры… Иногда это
приносило облегчение, но ненадолго, а потом все возвращалось обратно, на
круги своя. Я превратился в худого, бледного, высокого, но сутулого паренька с
синяками под глазами и хмурым взглядом. Я старался быть приветливым с учи-
телями, но как только они уходили я уходил в себя или в комп.
Мамина жизнерадостность ушла, а красота поблекла. Больше ей не зво-
нили домой друзья, а подруги только и квохтали над ее горькой долей. Я сидя
дома, научился неплохо готовить, чинить краны и сантехнику, стирать и уби-
рать, но это зажигало улыбку в ее глазах. Не думайте, что мама меня заставляла
делать хоть что-то, нет. Я просто хотел быть нужен. Просто ХОТЕЛ БЫТЬ!
Учился я хорошо, даже слишком, так говорили педагоги. Комп был моим
спасением от скуки. Я начал учить языки, пытался влезть и переделать теги иг-
рушек, заинтересовался восточной культурой и подсел на аниме. Так шли мои
подростковые годы. Но общение с ровесниками было только онлайн, а про деву-
шек я даже и не думал, хотя мои одноклассники уже вовсю флиртовали.
Однажды летом мама потащила меня к очередной целительнице куда-то на
Полесье. Ехали мы очень долго, и за рулем был Макс. Так и состоялось наше
первое знакомство с этим мужчиной, плотно вошедшим в нашу жизнь.
Дорогу я помню плохо, а все что происходило потом забыть уже невоз-
можно. Небольшое село встретило непривычными запахами навоза и сена. Мы
оставили машину на окраине, и пошли по тропинке в лес. Мне как всегда было
плохо, голова нещадно болела, но я шел молча, чтобы не расстраивать мать. Сам
же себе дал зарок, что это последний раз я еду к какой-то бабке. Все усилия не
26
давали результата. Я крепился сколько мог, но видно и здесь дошел до предела.
Бессмысленность происходящего накатывала волной безысходности, а боль ли-
шала здравого смысла.
- Все, шабаш. Лучше прыгнуть с крыши, чем так жить… Это реально
лучше, чем медленно умирать самому и видеть, как убивается твоя мать от горя.
А так… она оплачет и с годами станет жить как раньше, - думал я.
Мысли тягучими соплями облепливали голову не давая поднять ее от до-
роги, в груди разгорался привычный костер. Тягучие мысли, тягучая кровь не да-
вали мне даже проявлять любопытство.
- Хоть бы не упасть, не опозориться перед чужими. Хотя, кому какая раз-
ница, ну вымажусь я в навозе или нет, – стучалось в висках острыми молоточ-
ками.
Вдруг я услышал голос Макса: «Пришли». Возле ворот нас поджидала
крепкая, высокая и еще не старая женщина с пронзительными глазами. Одета
она была просто, но опрятно. Я поднял голову и встретился с ее взглядом. Каза-
лось, меня пригвоздили к месту, как муху к стене. Взгляд пугал и завораживал
одновременно. Она смотрела прямо в душу и видела все мои мысли и боль, тер-
завшую меня все сильнее и сильнее.
Не отрывая взгляда, она обратилась к Максу: «Ты его отец?». Но ответила
мама: «Нет, его отца я видела последний раз, когда мне было 18. Где он сейчас я
не знаю».
- Как давно это с ним? – указав пальцем на меня, спросила женщина.
- Уже три года, - выдохнула мама.
- Вы можете помочь? - раздался голос Макса…
- Идите в дом,- не ответив на вопрос пригласила знахарка и посмотрела
опять на меня. Реальность меня покинула, и я упал в банальный обморок.
Очнулся под шум голосов за стеной. Мама что-то спрашивала, Максим ее
успокаивал, а Устинья, так звали нашу хозяйку, тихо отвечала. Полежав пару ми-
нут, я понял, что боль ушла, и жара тоже нет. Я пошевелил головой, руками, но-
гами и сел. Поежился, поерзал и слегка успокоился. Комната, где меня поло-
жили, была большой и чистой. Добротная мебель, говорила о благосостоянии хо-
зяев, а печь в углу навевала покой и умиротворение. Дача в деревне, да и
только… Мой слух и зрение как-то обострились. Я различал все, хоть и была
ночь, а слова из-за стены заставили встрепенуться.
- Если, обряд ему поможет, то я согласна, – мамин голос был наполнен ре-
шимостью.
- Я тоже буду участвовать, хоть и не верю… - пробасил Максим.
– Тогда, пойдем будить! Время… - сказала Устинья.
Зашаркали шаги. Я сжался от нахлынувшего предчувствия чего-то необыч-
ного и пугающего, и одновременно мистического, и притягательного. Распахну-
27
лась дверь и свет резанул по глазам, а когда я проморгался, знахарка уже ощупы-
вала и рассматривала меня, как ветеринар разглядывает блох у какого-нибудь
пса… Я дернулся и встал.
- Хорошо-о-о… - протяжно выдохнула женщина.
- Одевайтесь и берите фонари, - дала указания Устинья.
- Он сильный мальчик. Может у его отца было что-то необычное, какое-то
физическое свойство или умение? – продолжала разговор она.