108

Слабый, больной. Нужна подпитка!»

Я обвел комнату взглядом и, увидев, что мама уже практически успокои-

лась, а Макс больше не горит желанием меня убить, я решил, что даем таки кот-

лету с гарниром, а кольцом займусь позже.

- Мам… Наташа кушай же, остынет. Ты самая лучшая, и чтобы не про-

изошло тогда, это неважно, если не хочешь рассказывать, то я так и быть пере-

бьюсь.

За окном завыла чья-то сигнализация, видно мальчишки опять мячом по-

пали. Макс откинулся на спинку стула и отодвинул пустую тарелку. Он молчал, давая нам возможность разобраться самим. Я был ему благодарен. Мама при-

несла чашки и заварник, от которого потянуло детством. Я люблю чай с кусоч-

ками цитрусовых и гибискусом. Макс называет его компотом, но пьет. Я поню-

хал чашку и с удовольствием отпил горячего напитка.

- Я заканчивала школу. Была весна. Мы с Милкой пошли в лес за подснеж-

никами. По дороге встретили Петьку, парня Милки и они, бросив меня, убежали

в кино. А я, назло им, все равно отправилась в лес.

Теплая и солнечная погода была просто создана для прогулки. Пятница,

впереди куча выходных. Хорошо. Весеннее солнце рисовало веснушки на моем

лице, а я, смеясь, подставляла его под ласковые лучи. Я мечтала о будущем, о

выпускном бале, о поступлении в институт. И так замечталась, что и не заме-

тила, как забрела достаточно далеко. Наш лес хоть и хоженый перехоженный, но

не маленький, можно и потеряться, и поплутать порядочно. Вот и я опомнилась

только тогда, когда вышла к прогалине, а там как будто ураган прошел. Деревца

молоденькие сломаны, земля взрыта, страшные бурые пятна и несколько мерт-

вых мужчин, среди белеющих первоцветов. От ужаса я даже закричать не могла.

Все цветы выронила. Стояла, замерев и даже моргать боялась.

А потом, потом возникла мысль, а вдруг кто жив, надо поискать, помочь. И

я пошла, щупала пульс, закрывала уже никогда больше не уводящие весну глаза.

Они были молодые, сильные и… мертвые и холодные. А на краю поляны в ов-

ражке, так сразу и не увидишь, лежал он – Олег. Я тогда еле заставила себя к

нему спуститься и дотронуться. В животе и груди были раны. Он, скорчившись в

клубок, лежал на боку. Я же, дотронувшись до руки, не сразу и сообразила, что

пульс есть, просто рука тоже была холодной, хотя и не ледяной. А затем я попы-

талась заглянуть ему в глаза, понять живой ли или просто мне так кажется. Пере-

катила на спину, убрала рукой прилипшие к лицу прошлогодние листья и землю.

Наклонилась, почувствовать, дышит или нет, а он… он глаза открыл. Они как

небо сине-серые, а в них такая боль, что я рядом с ним и шлепнулась наземь. За

руку держу и шепчу: «Потерпи, миленький, сейчас я что-нибудь придумаю, лю-

дей позову, врача…»

А он: «Не надо… людей… не надо» - хрипит еле слышно.

109

- А как же не надо, ты ж ранен, умрешь сейчас без помощи. Я сейчас сбе-

гаю!

- Не умру… не сейчас… не бойся. Они все мертвы?

- Э… Кто? – не поняла я.

- Те, на поляне…

- Да. Все пять человек.

- Хорошо… Дай платок… пожалуйста, помоги живот перетянуть.

И я, как идиотка, вместо того, чтобы, сломя голову, бежать подальше, или

хотя бы за помощью, сняла свой шелковый шарфик и стала помогать перетяги-

вать ему живот. А парень хрипит, на губах пузыри розовые, а сам все мне пыта-

ется помочь. А потом, откинулся и забылся не на долго. Придя в себя, попросил.

- Ты видно не из пугливых… сходи, забери оружие, если найдешь и все

деньги с документами.

- Я трупы обирать не буду! Не хорошо это.

- Ты не будешь. Менты будут, а мне бы пригодилось… Потом. И может

еще, что из тряпок. Грудь перевязать.

Я молча встала и пошла. Вроде помутнения на меня нашло. Так мне его

жалко стало, аж жуть! Собрала. Много всего собрала и бумажники, и автомат, и

пистолеты, и пару ножей, и рубаху с одного белую стянула. На повязки.

Сгрузила я рядом с ним весь арсенал и стала раной на груди заниматься. А

рана сквозная, как только жизнь в нем теплиться, кровью же истечь должен был, а лужа под ним небольшая совсем. Когда я его кое-как перевязала, уже вечер на-

стал. А этот бедолага и просит, помоги, мол, отсюда убраться, а то если не менты

добьют, так свои же упокоят. И встать пытается.

А у нас в лесу неподалеку детский пионерлагерь раньше был. А сейчас уж

нет его, одни развалины. А раньше там домики дощатые были и туалет квад-

ратно-гнездовой на улице. Но летом еще дети отдыхали, а сейчас то, весна была, никого нет, даже сторожа. Вот туда мы и посунулись. Да не просто так, а со всем

арсеналом. Он на меня и на палку (березку, то есть, молодую срубленную) опи-

рается. Ножи за пояс запихал. Пистолет тоже куда-то сунул. А на мне автомат

болтается, да узелок из рукава белого, от рубашки оторванного, с остатками аму-

ниции да портмоне висит. Жуть просто. Как партизаны во время войны. Стем-

нело уже, когда мы кое-как пришли. Нашла знакомую дырку в заборе, и мы в ла-

гере. В один из домиков и потащились, а как уж Олег вскрывал дверь, я сразу и

не поняла, да и не смотрела. Там, на кровати панцирной без матраса я его и уст-

роила.

Сама грязная, в крови, исцарапанная вся, а он вообще на зомби свежепод-

нятого похож, но улыбаемся. Счастливы - добрались. Тут и познакомились.

Хорошо, что была почти ночь, и завтра выходной. Родители на день рож-

дения к знакомым ушли, а я отпросилась в кино сбегать. Очень я уходить не хо-

тела, но Олег просил воды и лекарств принести. Побежала домой, переоделась, 110

схватила еду, воду, бинты, лекарства и обратно. Родителям записку, что «с Мил-

кой в кино на последний сеанс пошла, а потом у нее заночую» написала. Может, не хватятся… Первый раз не дома ночевать собиралась.

А, страшно то в лесу ночью просто жутко! Мысли в голову разные лезут, и

нет, чтоб умные, а так глупость всякая. Хоть бы жив был к моему приходу! Стра-

шилки разные. А вдруг те убитые оживут и на меня набросятся… А я бегу, и

только под ноги смотрю, не зацепиться бы за корни, ни упасть бы. Сама как оси-

новый лист трясусь, но бегу.

А он жив! Поставила еду (а есть то ему и нельзя - рана в животе), только

губы водой смочила. Раны обработала, как смогла и чистым перевязала. А

одеяло то взять и забыла. Его трясет всего, толи от холода, толи от лихорадки.

Только я уже не соображала ничего, легла рядом, прижалась, согревая и… за-

снула. А утром… Утром он мне улыбнулся и сказал: «Привет! Все нормально, малыш. Беги домой».

Мама замолчала. Молчали и мы. Я не знал, что сказать, а нужны ли мои

слова. Что думал Макс, даже пытаться понять не буду. А мама, рассказав, как-то

повеселела вся. Глаза опять стали, как раньше – живые с хитринкой.

- Вот так и было, Тим, наше первое свидание.

- Круто. Мам. Прям, боевик какой-то…

- Да, Тим, раньше таких боевиков много было, во многих лесочках. Я ж

тебе примерно об этом и говорил. Братком твой отец был, да видно в другой за-

варушке такой Наташи не попалось…

- А потом, что?!

- А что потом… Я бегала к нему два раза в день, аж три дня. Кормила, пе-

ревязывала, а на четвертый он встал и сказал, что надо уходить. Как раз менты

на той поляне покойников нашли. Но особо никто разбираться не собирался, списали на бандитские разборки, трупы увезли, по городу пошлялись, да и уе-

хали. Московские… А мы перебрались в здание старой водокачки. Она разру-

шенная сверху – не действующая, но кирпичная и нижние этажи с вентилями и

каморкой смотрителя целые были.

- А как же раны? С такими на четвертый день не пойдешь?!