— Итак, — сказал он, прилагая неимоверные усилия, чтобы выглядеть дружелюбным и безмятежным, — думаю, остался еще кое-кто, с кем мы не познакомились.
— Нет, — ответил телевизор, — мы все здесь.
— А… электрический плед?
Телевизор отвел взгляд.
— Хозяин больше ими не пользуется. Есть только шерстяное одеяло.
— Но он всегда… всегда…
Плед не смог продолжить. Он утратил все свое мужество и осел на ковер бесформенной кучей.
Квартирные приборы, окружившие плед, испустили вздох удивления, когда осознали, насколько тяжелы его раны.
— Он не пользуется больше электрическими пледами? — повторил тостер с негодованием. — И по какой же причине?
Экран телевизора замерцал, и на нем появилась заставка программы: «В помощь садоводу».
— Хозяин тут ни при чем, уверяю вас, — сказала швейная машинка Зингер тихим чопорным голосом. — Могу даже предположить, что он будет только рад увидеть свой старый плед.
Последний поднял вопросительный взгляд.
— Это хозяйка, — добавила машинка. — Она находит, что под пледом чересчур жарко.
— Хозяйка? — переспросили хором гости.
— Вы не знали об этом?
— Нет, — ответил тостер. — Мы не имели никаких известий о хозяине с тех пор, как он покинул загородный дом вот уже три года назад.
— Два года, одиннадцать месяцев и двадцать два дня, — уточнило радио.
— Поэтому мы и решились прийти сюда. Мы боялись… не знаю чего, на самом деле. Мы просто подумали, что хозяин может нуждаться в нас.
— О, — произнесла швейная машинка.
Она повернулась к экрану, следя за начавшейся передачей.
Как можно незаметней новый тостер возвратился на свое место в кухне на рабочем столе — в муравейник.
— Два года, одиннадцать месяцев и двадцать два дня тянутся очень медленно, когда остаешься в одиночестве, — заявило радио, повышая громкость звука. — Естественно, мы начали беспокоиться. Бедный кондиционер окончательно вышел из строя.
— И за все это время ни единого слова объяснения, — добавила настольная лампа.
Она глянула с упреком на телевизор, продолжавший излагать, какие проблемы доставляют садоводу шпанские мухи.
— Никто из вас не может сказать, почему? — спросил тостер с нажимом. — Почему он больше не приезжал в загородный дом? Какая-то причина должна быть!
— Я вам скажу, — объявил ингалятор, склонившийся вперед. — Видите ли, хозяйка дома подвержена сенной лихорадке. Мне удается немного облегчить ее астму, но когда у нее начинается сенная лихорадка, никто и ничто не может ей уже помочь, и она сильно страдает.
— Я по-прежнему не понимаю, — ответил тостер.
Швейная машинка решила расставить все точки над «и».
— Вместо того, чтобы отправляться за город, где полно травы, пыльцы и всего прочего, они теперь проводят лето на море.
— А наш дом… наш чудесный дом в лесу… что будет с ним?
— Мне кажется, хозяин собирается его продавать.
— А… а мы? — спросил тостер.
— Я так поняла, что будет продажа с молотка, — сообщила им швейная машинка.
Гувер, державшийся очень достойно в течение всего визита, не смог более это выносить. Он испустил стон и вынужден был опереться на ландо.
— Пойдемте, — задыхался он. — Уйдем отсюда. Мы здесь нежеланны. Мы вернемся в… в…
Но куда они пойдут? Где им укрыться? Они стали бездомными приборами!
— На свалку, — завизжал плед в истерике. — Разве не туда должны отправляться выброшенные вещи? И то, чем мы стали… рухлядь!
Он скрутил свой шнур питания в один запутанный клубок.
— И именно так определил нас тот пират. Рухлядь! Рухлядь! Рухлядь! Все мы, а я еще больше, чем вы!
— Успокойтесь, — сухо приказал тостер, хотя и сам чувствовал, что его резисторы вот-вот разорвутся. — Мы не рухлядь. Мы прочные и исправные приборы!
— Посмотрите на меня! — вскричал плед, демонстрируя наиболее ужасные раны. — И эти пятна грязи… видите?
— Ваши дыры можно зашить, — спокойно ответил тостер.
Он повернулся к швейной машинке.
— Не так ли?
Зингерша склонила голову в молчаливом согласии.
— Ваши пятна можно вычистить.
— А потом? — горестно спросил Гувер. — Предположим, что наш друг починен и почищен, мой силовой кабель и мешок для сбора мусора приведены в нормальное состояние, а ваш корпус отполирован. Согласен, предположим все это… и что дальше? Куда мы пойдем?
— Не знаю. Куда-нибудь. Мне нужно подумать.
— Извините меня, — сказал телевизор, прерывая передачу: «В помощь садоводу». — Мне послышалось, вы говорили о… о пирате?
— Да, — нервно добавила швейная машинка. — Какого пирата вы имели в виду? Надеюсь, в доме нет никаких пиратов?
— Не пугайтесь… не стоит больше беспокоиться по этому поводу. Он нас захватил, но мы сумели сбежать от него. Хотите послушать, каким образом?
— Великий Создатель, конечно, — ответил телевизор. — Обожаю хорошие истории.
И все приборы расселись вокруг тостера, который начал рассказ об их приключениях с того момента, как они решили покинуть загородный дом, и до того, когда позвонили в дверь квартиры. Это была очень длинная история, как вы уже знаете, и пока тостер ее рассказывал, швейная машинка штопала разрывы и прорехи электрического пледа.
На следующий день, когда плед вернулся от Джиффи, пункта чистки и глажения, расположенного на другой стороне Мэдисон Авеню, приборы квартиры устроили торжественный прием в честь пятерых гостей. Елочная гирлянда развесилась между двух светящихся кувшинов и принялась мигать самым развеселым образом, в то время как радио и стереокомбайн дуэтом исполняли арии из популярных мюзиклов. Тостер был отполирован до блеска, Гувер тоже приведен в полный порядок. Но самым чудесным казалось то, что плед теперь выглядел как новенький. Его желтый цвет, возможно, стал не таким ярким, как когда-то, но это был приятный желтый цвет. Тот самый желтый, по мнению телевизора, что и у крем-брюле, примул и самых красивых махровых полотенец.
В пять часов радио переключилось, и все замерли, кроме пледа, который продолжал радостно порхать и кружится посреди гостиной, пока не заметил, что музыка прекратилась.
— Что происходит? — спросил он. — Почему такая тишина?
— Помолчите, — сказало радио. — Время Биржи Обмена.
— Что такое Биржа Обмена? — спросил плед.
— Как и указывает ее название, это передача, в которой слушатели обменивают разные вещи, — объяснил тостер возбужденно. — Сейчас мы найдем себе новое жилище! Я ведь говорил вам не беспокоиться, верно? Я сказал, что займусь этим.
— Тихо! — потребовало радио. — Начинается.
Радио увеличило громкость, чтобы все приборы в комнате могли слышать.
— Добрый вечер, — произнес глубокий голос ведущего. — И добро пожаловать на Биржу Обмена. Нашу сегодняшнюю программу открывает мало обычное предложение, полученное с Ньютон Авеню. Кое-то выставляет… послушайте весь список! Пылесос Гувер; радио с будильником (без частотной модуляции); электрический плед; настольную лампу и тостер Санбим. И все это в обмен… итак, я читаю: «на что хотите». Важно иметь настоящую подлинную потребность во всех пяти приборах, поскольку нынешний их хозяин выдвигает непременным условием, чтобы они оставались вместе. По сентиментальным соображениям! А мне казалось, что я уже всякое слыхал! Как бы там ни было, но если вам нужны эти пять приборов, звоните по номеру: 485-9120. Я повторяю: 485-9120. Наше следующее предложение менее необычное. Оно поступило к нам от слушательницы с Сентрал стрит, которая желает отдать в хорошие руки, ничего не прося взамен, пять обворожительных маленьких…
Радио прервало передачу.
— Разве не удалось добиться впечатления, что мы представляем собой исключительный случай? — воскликнуло радио, забывая в своей экзальтации сменить тон, которым вел программу диктор.
— Подойдите к телефону, — сказал Гувер радио. — Думаю, лучше будет ответить вам, когда позвонят. Я чересчур взволнован, чтобы сделать это.