Марченко Геннадий Борисович

Кукловод

Кукловод

Геннадий Борисович Марченко

Пролог

Яна легкокрылой бабочкой впорхнула в полупустой салон троллейбуса, насквозь пронизанный солнечными лучами, словно золотыми копьями. Пылинки, подобно стайкам мелких, беззаботных рыбешек хаотично носились в воздухе. Не снимая ранца, она примостилась у окошка, поджидая кондуктора -- толстую тетку с усиками над верхней губой, которая явно страдала от внезапно нахлынувшей майской духоты, то и дело промокая лоб и шею носовым платком, приобретшим из белого уже сероватый оттенок. Сунула кондукторше мелочь, быстро посчитала циферки на полученном билетике... Нет, несчастливый. Вздохнув, отвернулась к окну.

Домой ехать не хотелось. Мать, как обычно, будет зудеть, что она только на проезд в школу и обратно тратит половину ее зарплаты. А в стране очередной кризис, и отец-сволочь уже несколько лет как исчез, ни копейки алиментов от него не получила. Как и на сводного братишку Лешку от его отца - второй хахаль тоже не задержался в их семье.

Потом накормит жареной картошкой на прогорклом масле, и заставит зубрить домашнее задание. Вечером отправит на улицу выгуливать 3-летнего Лешку -- непоседу с визгливым голосом, каких еще поискать.

А вот Лерку из их 4-го "Б" мамуля сама забирает из школы. Привозит и отвозит на красивой красной машине. Лерка хвалилась, что папуля ей недавно на день рождения подарил крутой iPad. А у них дома даже захудалого компьютера нет. Да что там говорить, она уже как три года ходит со стареньким мобильником, который и одноклассникам-то стыдно показать. О ноутбуке или планшете остается только мечтать. Мать вон плачется, что лучше бы вместо Лешки девчонка родилась, хоть было бы кому Янины платья донашивать. А так приходится покупать новое, ведь в сэконд-хэнде не всегда удается найти приличную одежду. Но Яна любила братишку, несмотря на его отнюдь нелегкий характер.

В этот момент она поймала на себе взгляд сидевшего напротив розовощекого мужчины с родимым пятном на лбу, лет тридцати -- тридцати пяти. Тот ехал спиной вперед, держа на коленях черную кожаную сумку-портфель. На его пухлых губах застыла легкая полуулыбка, а в мутных, серо-голубых глазах, ощупывавших ее с ног до головы, плескалось нечто непонятное, и оттого таившее в себе опасность, которую она ощутила каким-то шестым чувством, на уровне подсознания. Ее кожа покрылась мелкими пупырышками, и девочка непроизвольно вздрогнула.

Яна снова отвернулась к окну, но собрать воедино разбежавшиеся мысли уже не могла. Тем более что вскоре водитель объявил ее остановку. Домой она шла не торопясь, наслаждаясь кратковременной свободой между школой и зубрежкой уроков. Легкий ветерок игриво колыхал огромный розовый бант, вплетенный утром матерью в копну ее густых волос. Она не любила банты, но еще меньше ей нравилось спорить из-за этого с матерью.

Вот и ее дом -- стандартная панельная 9-этажка с мозаикой на торце в виде голубя с веточкой в клюве и надписью "СССР -- оплот мира во всем мире". Яна только из рассказов матери знала, что такой Советский Союз, и как было хорошо до того, как к власти пришел Горбачев, разваливший такую сильную страну. А потом вместо СССР появилась Россия, которую возглавил Президент-алкоголик.

На полу подъезда, как обычно, засохшие плевки и окурки. Она нажала на прожженную сигаретными бычками кнопку вызова лифта. Где-то наверху натужно загудело, и через полминуты двери, ведущие в полусумрачную коробку, с грохотом разошлись в стороны.

Только перешагнув порог, Яна поняла, что находится в лифте не одна. Кто-то еще, бесшумный, шагнул за ней следом. Краем глаза увидела чей-то палец с аккуратно обработанным ногтем правильной овальной формы, нажимающий на кнопку девятого этажа и, стараясь придать голосу серьезность, сказала:

-- Мне нужно только до шестого.

Однако в ответ промолчали, и она, посмотрев наверх, непроизвольно вздрогнула. Вплотную к ней стоял не кто иной, как тот дяденька из троллейбуса, обладатель черной кожаной сумки. Улыбнувшись своей попутчице, он снова потянулся к пульту, но на этот раз нажал на кнопку с надписью "Стоп". Лифт судорожно дернулся и остановился. В наступившей тишине она почувствовала, как ее горло моментально пересохло, а сердечко бешено заколотилось. Говорила же ей мать, чтобы она опасалась незнакомцев, не заговаривала с ними, не покупалась на приглашение куда-то пройти, где якобы ее могли ожидать игрушки или сладости... Она ничего этого и не делала. Просто какой-то дядя сам вошел в лифт, и что ей оставалось делать?

Между тем незнакомец свою сумку на ремне переместил себе за спину, и по-прежнему улыбаясь, мягко произнес:

-- А ты хорошенькая. Я буду звать тебя Мальвиной.

Чувствуя надвигающуюся на нее волну темного ужаса, она хотела закричать, но потная ладонь крепко зажала ей рот, прижав затылком к стенке лифта. Вторую руку он запустил ей под юбку, нащупывая пальцами ее даже еще не тронутое легким пушком лоно. В последнем порыве, собрав все силы, она замолотила кулачками по улыбающемуся лицу.

-- Давай, давай, Мальвина, я так люблю, когда девочки делают это...

Неожиданно он высвободил руку из-под юбки, и принялся стаскивать с ее головы бант. Ловко орудуя одной рукой, расправил шелковую ленту, обмотал вокруг худенькой шеи. Душил он девочку не торопясь, то затягивая, то слегка ослабляя узел. Она уже предчувствовала страшный финал, надвигавшийся с неотвратимостью Молоха. Душа ее смирилась с уготованной для нее участью, тогда как тело еще боролось, рвалось в бесплодных попытках вернуть тающую жизнь в оболочку из плоти и крови...

Когда изувер снова полез к ней в трусики, на этот раз решительно стягивая их на ее подгибающиеся колени, Яне это казалось уже не столь важным по сравнению с застилавшей глаза пеленой. С последним проблеском мысли она подумала о матери, как та будет недовольна, что дочь не выучит уроки.

"Я выучу, мамочка, обязательно выучу..., -- билось ниточкой боли в гаснущем сознании. -- Только позволь мне немного отдохнуть. Я так устала..."

Глава 1

Алексей Клест открыл глаза, возвращаясь в реальность холодной, мрачной утробы морга. Как обычно после сеанса, его бил озноб, а по лицу стекали крупные капли пота. Стараясь проглотить застрявший в горле ком, убрал ладонь с поседевшей головы девочки, и повернулся к замершему в напряженном ожидании следователю областной прокуратуры Виктору Леонченко:

-- Это мужчина 30-35 лет, с небольшим родимым пятном на лбу, вот здесь, -- он прикоснулся пальцем к левой стороне своего лба. -- С собой он может носить черную сумку через плечо, кожаную или из кожзама. Сейчас поедем к криминалистам, там я нарисую его портрет.

-- Я могу убирать тело? -- робко вмешался молодой патологоанатом, закрывая лицо девочки простыней.

-- Да, да, конечно...

Леонченко, пряча протокол осмотра в потертую кожаную папку, кивнул в сторону двери:

-- Кстати, там, в коридоре сидит мать девочки. Привозили на опознание, мы ее уже допрашивали, может, и тебе стоит с ней поговорить?

Алексей на мгновение задумался, затем отрицательно покачал головой:

-- Все, что она может сказать, не имеет к убийству ее дочери никакого отношения. Идем отсюда, мне здесь не нравится.

-- Да уж, а кому здесь понравится, -- грустно пошутил Леонченко.

И все же, увидев в холле сгорбившуюся на лавочке женщину со стаканом воды в руках, Клест не выдержал и подошел. Выглядела она на все пятьдесят, хотя вряд ли ей было столько на самом деле. Он уже не раз сталкивался с подобными ситуациями и знал, как горе (тем более, когда теряешь очень близкого человека) старит людей. Женщина смотрела мимо него пустым, безучастным взглядом.