Фильм закончился минут через десять, и мы всей гурьбой забились в небольшой ресторанчик развлекательного центра. Профессор с женой, кажется, не заметили нашего милого петтинга с их сыном, они весело обсуждают с детишками меню, выпытывая у официантки подробности составов блюд, Катя с мужем спорят насчет салатов, а я единственная не могу понять, почему никто не спрашивает, где Олег? Наконец, озвучиваю этот вопрос.

   - Он принимает лекарства, - отвечает Николай Николаевич. - Скорее всего, приходит в себя в туалете.

   - Приходит в себя? - переспрашиваю я.

   - Да, в течение первых тридцати минут наступает сильная вялость и апатия, потом проходит.

   - Так нужно пойти помочь ему! - подскакиваю со стула, думая о том, в каком из мужских туалетов может приходить в себя Олег.

   - Да сиди ты, он в порядке. Он каждый день несколько раз через это проходит, - включается в разговор Катя.

   - А ему обязательно принимать эти таблетки?

   - Обязательно, - вздыхает профессор, - иначе болезнь начинает прогрессировать. И вообще, раз уж мы коснулись этой темы, - кладет руку поверх ладони своей жены. Инна Викторовна, видимо, хотела его перебить или одернуть. Женщина покорно закрывает рот, опускает глаза. - Очень удивлен, что ты доверяешь ему столь ответственную работу. Я люблю своего сына, но не могу не признавать очевидного. Он мыслит намного медленнее обычного среднестатистического человека.

   - Я знаю его способности, скоро год, как он работает под моим руководством. И я бы не сказала, чтобы у меня накопилось много претензий. Конечно, ему еще учиться и учиться, но ребята помогают. Думаю, вы зря списываете его.

   - Мне просто не хотелось бы, чтобы твой бизнес пострадал из-за его ошибки, в которой его нельзя будет обвинить. Ты понимаешь, о чем я? Работа Олега - целиком и полностью твоя ответственность, никто не может за него поручиться, да и он сам не может.

   - Я понимаю все риски, я перепроверяю качество выполненных им заданий. Но, как мне кажется, с тех пор, как он устроился к нам - ему становится лучше.

   Глаза Кати, сверлившие на мне дыру в течение всего вечера, снова округляются. Кажется, она подумала о том, что я не увольняю ее брата исключительно из личной симпатии. Потому что мне нравится спать с ним. Похоже, эта мысль посетила нас обеих одновременно, мы обе отвели глаза.

   Олег действительно появляется минут через десять, садится на углу стола, открывает меню. Никто не реагирует на его появление, только Инна Викторовна погладила сына по руке, кажется, с нежностью, на что он кивнул, слегка улыбнувшись.

   - Как ты себя чувствуешь, сынок? - тихо спрашивает она.

   - Как пациент Ясперса, - теперь улыбается натянуто и очень широко. - Таблетки как ничто другое помогают мне раскрыть страдающую душу для понимания и помощи, - бесцветным тоном бубнит, листая страницы с фотографиями блюд и напитков. Я особо ничего не поняла из речи мужчины, но судя по выражению лиц профессора и его жены, она (речь) имела некоторый смысл.

   - Я думаю, что тебе достаточно помогают, кроме того...

   - Тоже так думаю, - неестественно громко соглашается он, - как говорил Кьеркегор, страх - это головокружение свободы, только во время страха проявляется истинное существование. Что ж, я могу утверждать, что благодаря «помощи» я, наконец, познал себя. Чего никогда и никому не пожелаю.

   - Я всегда говорил, что твое увлечение экзистенциализмом до хорошего не доведет, - нарастающим голосом произносит профессор.

   - Теперь я с тобой согласен. Одно дело подозревать, что с тобой что-то не так, другое - знать абсолютно все о том, что с тобой происходит, и как тебя от этого лечат. Знание не всегда бывает во благо.

   - Какие таблетки ты сейчас принимаешь?

   - Гуманизм - основа нашего бытия, отец, - вместо ответа на прямой вопрос Олег кого-то цитирует. - Надеюсь, когда-нибудь она станет основой моей профессии.

   - У тебя нет профессии. В любом случае, копаться в чьей-то голове - это не профессия, это придурь.

   - Намного проще разрезать и зашить, или же напичкать таблетками и забыть, - горячо возражает Олег и резко замолкает, захлопнув рот. Секунд пять они с отцом смотрят друг на друга, выпучив глаза. Олег первый опускает свои, ссутулившись, зависает взглядом на одной точке. Впечатление, что он потерялся между своим собственным внутренним миром и реальностью.

   - Олег, Олееег, - зову я, коснувшись его плеча, но он не реагирует.

   - Оставь его, - махнула рукой Катя. - Скоро придет в себя. Давайте уже спокойно поедим, - и обращается к детям: - Какой момент в мультике вам больше всего понравился?

   Пока те наперебой рассказывают свои версии, несколько дополненные и приукрашенные, я смотрю на Олега, который, так и не шевелится, лишь изредка медленно моргает. С трудом борю острое желание поводить рукой перед его глазами, побоявшись, что этот жест может быть воспринят как издевательство над больным человеком.

   Через какое-то время он возвращается в наш мир, удивленно оглядывает присутствующих, затем пытается вникнуть в тему разговора, но слушает рассеянно, ничего не комментируя, в конце концов, сухо прощается и уходит домой.

   - Не нравится мне, что он живет один, - вздыхает жена профессора, провожая сына взглядом. Поджимает губы, когда тот останавливается, что-то говорит воздуху, потом дергает как будто за руку невидимого человека и тащит его к выходу.

   - Он действительно кого-то видит или притворяется? - робко интересуюсь я.

   - Никто этого точно не знает, но нейролептики должны блокировать слуховые и зрительные галлюцинации. Хотя, может, и они уже не помогают, - вздыхает женщина.

   - А вы не хотите поговорить с ним по душам? Спросить напрямую?

   - Я пробовала много раз. Он отвечает туманно, в духе своих философских теорий, которые его и погубили. Тот же Ясперс считал, что достижение предела бытия и мышления прозревается человеком в пограничных ситуациях, таких как страдание, борьба, смерть. Иногда мне кажется, что Олег решил провести эксперимент над собой, познать свой предел.

   - Что ты несешь, Инна! - рявкает профессор. - Хочешь сказать, что он специально сделал это с Алиной, чтобы через свои страдания подтвердить или опровергнуть эту, без всяких сомнений, лжетеорию? Жаль этого философа нацисты не расстреляли, когда была возможность!

   - Там была ошибка, да? Он ошибся в дозировке лекарства для Алины, так? - решаю, что самый момент все узнать из первых уст.

   - Давайте не будем об этом! - восклицает Катя. - Мы уже пережили этот кошмар четыре года назад, сейчас только-только все стало хорошо. Не знаю как вас, но меня вполне устраивает сложившаяся ситуация. Олег работает, тянется к людям, - она многозначительно смотрит на меня. - Только, я бы не хотела, - продолжает смотреть, - чтобы он подвергся еще одному стрессу, понимаешь? Хватит ему уже испытывать «свои пределы».

   Мне ничего не остается, только кивнуть. Кажется, родители Кати решили, что мы говорим сугубо о работе, что становится большим облегчением.

   Беда Олега наложила отпечаток на всю семью. Его трагическая ошибка в расчете дозировки лекарства, затем болезнь нанесли колоссальную травму Балям, на долгие годы оставляя рану открытой, нерв оголенным. Невозможно делать вид, что ничего не случилось, и обсуждать несчастье до сих пор невыносимо сложно. Очевидно, что Бали не представляют, как вести себя со своим сыном или братом, а он не знает, как выстраивать отношения с ними. Наблюдая за их неловкостью, спорами и даже короткими вспышками агрессии, я размышляла, почему мне всегда с ним так легко и уютно. Как будто бы я провела десятки, сотни часов в его объятиях, наизусть зная свои ощущения от прикосновений его рук, его губ. Знала и нуждалась в них.

***

   Слухи, долгое время ничем не подпитываемые, имеют свойство переставать обсуждаться. К сожалению, это не мой случай.