И вот, словно ее в жар бросило от волнения, тихонько стала она приоткрывать кимоно на груди, все шире и шире, чтобы ветром обвеяло. Старик невольно начал посматривать на нее и все чаще ударял топором мимо чурки, прямо по камню. Лезвие топора вконец было испорчено, все покрылось зазубринами.

Проиграл старик заклад. Пришлось ему заплатить по неслыханно высокой цене за вчерашний товар и за сегодняшний. Даром пить чаек не удалось.

120. Стойкий самурай

Случилось как-то раз самураю заночевать в простой крестьянской хижине. Приготовил ему крестьянин постель и спрашивает:

— Не прикажет ли господин прикрыть его чем-нибудь на ночь?

Отвечает ему гордо самурай:

— Это вы, мужики, привыкли в тепле нежиться. А я — воин! Мне случалось ночевать под открытым небом в любую непогоду. Я ли стану бояться ночного холодка!

Под утро стало подмораживать. Проснулся самурай, зуб на зуб у него не попадает. Терпел он, терпел, не вытерпел и спрашивает:

— Хозяин, а хозяин! У тебя в доме мыши есть?

— Как не быть, водятся.

— А вы, мужики, моете на ночь лапки мышам?

— Нет, господин, я про такой обычай никогда и не слыхивал.

— Ах так! Тогда накрой меня поскорее чем-нибудь, чтоб мыши не запачкали моей шелковой одежды!

121. Одеяло за ухом

Жили где-то в старину настоятель со служкой, так они бедствовали, что описать невозможно.

Не было у них даже футона на ночь. Залезут в охапку соломы и спят.

Однажды настоятель строго-настрого наказал служке:

— Придут прихожане в гости, смотри, не обмолвись насчет соломы. Не солома, а одеяло, помни это.

Утром пожаловал богатый прихожанин. Настоятель впопыхах стряхнул с себя солому, быстро оделся и вышел к гостю. Кричит:

— Подай чаю!

Принес служка чай. Смотрит — а у настоятеля за ухом соломинка.

Засмеялся служка:

— Васё-сама, у вас за ухом наше одеяло.

122. Мышиная сутра

В старину жили в деревне старик со старухой. Умер старик, а старуха затосковала и все ходила в храм поклоняться Будде. Однажды постучался к ней в дверь монах:

— Я сбился с дороги, дозвольте у вас переночевать.

Старуха обрадовалась, думает — монах прочтет молитвы. Ласково его приняла и хорошо угостила, а потом и просит:

— Прочитай, сделай милость, молитвы.

Но гость только назвался монахом, никаких молитв он не знал. Что будешь делать? Сел он перед изображением Будды. Тут вдруг увидел он мышь.

— Он-тёро-тёро[168] придет скоро-скоро, — возгласил самозваный монах.

Мышь высунулась из норки и поглядывает.

— Он-тёро-тёро из дырки глядит зорко-зорко, — бормочет монах.

Мышь запищала.

— Он-тёро-тёро, что вещает нам мудро-мудро? — долдонит монах нараспев, будто сутру читает.

Наконец мышь убежала.

— Он-тёро-тёро убегает скоро-скоро.

Старуха тем временем слушала с умилением и, прощаясь с монахом, почтительно его благодарила.

С тех пор каждое утро, каждый вечер старуха читала сутру «он-тёро-тёро».

Однажды в дом к ней забрался вор.

Бабушка по своему обыкновению заголосила:

— Он-тёро-тёро придет скоро-скоро!

Вора оторопь взяла, стал он боязливо выглядывать из дыры в стене.

— Он-тёро-тёро из дыры глядит зорко-зорко, — молится старуха.

Вор еще сильнее струхнул.

— Значит, старуха меня приметила, — говорит он сам с собою.

— Он-тёро-тёро, что вещает нам мудро-мудро? — возгласила старуха.

Вор подумал: «Залезть в этот дом — проститься с жизнью».

Но только он хотел убраться потихоньку, как старуха заголосила:

— Он-тёро-тёро убегает скоро-скоро!

Тут вор убежал со всех ног, не помня себя от страха.

123. Кто на поле пахарь

Ханси из Догурэ был велик ростом, хороший едок, в работе спор. Весной он начал возделывать поля, так за один день вспахал целых три тана, и все соседи хвалили его сноровистость.

Но жена его была скупердяйкой, каких мало, и язык у нее был ядовитый.

— Это вовсе не Ханси наработал, а сытный завтрак, — говорила она с издевкой.

Однажды Ханси взял с собой особенно большой завтрак, но почему-то целый день прошатался без дела.

— Ханси, много ли ты сегодня наработал? — спросила жена.

— За меня трудился мой завтрак, — ухмыльнулся Ханси.

Побежала жена на поле поглядеть на это чудо и видит: мотыга воткнута в землю, а к ее ручке привязан узелок с нетронутым завтраком.

124. Кто дольше промолчит

В старину жили, не ведаю где, старик со старухой. Сосед подарил им семь вкусных моти. Вот старик съел один моти, старуха другой. Старик съел еще один, старуха тоже. Съел старик третий, и старуха не отстала.

Протянул было старик руку за четвертым, да видит — остался только один моти. Вот и говорит он:

— Давай на спор. Сыграем в молчанку. Кто дольше промолчит, тот, значит, победил, тому в награду и достанется моти. Согласилась старуха. Вот сидят они и молчат. Соскучился старик, лег и накрылся футоном. Старуха тоже.

Тут в дом забрался вор. Хозяева молчат, как воды в рот набрали. Связал он вещи в узел и хотел было удрать. Но тут приметил он моти, схватил его и собрался было съесть.

Старуха всполошилась. Видит, что сейчас пропадет драгоценная награда, и как закричит во весь голос:

— Эй ты!

Вор перепугался от неожиданности, бросил награбленное и убежал.

Старуха подала голос, значит, проиграла, а старик победил. Ему и досталось лакомство.

125. Как сладкие лепешки в лягушек обратились

Жили в старину свекровь с невесткой. Вот как-то раз в праздничный день случились у них к ужину сладкие лепешки. Съела каждая по одной, по две, и осталось еще несколько лепешек. Принялась старуха убирать их в дзюбако, и тут вдруг одолела ее жадность.

«Утром-то, поди, лепешки покажутся еще лучше… Вот не было печали такую вкусноту скормить ни за что ни про что этой негоднице невестке, этой лентяйке!» — думает она.

— Эй, послушайте, лепешки! Если увидит вас невестка, обратитесь в лягушек. Смотрите не забудьте. Как только попадетесь ей на глаза, сейчас же прикиньтесь лягушками.

Много раз повторила эти слова старуха, а потом запрятала дзюбако с лепешками поглубже в шкаф. Но не знала она, что невестка все слышала. Утром встала невестка ранехонько, достала дзюбако и съела все лепешки, а потом наловила столько лягушек на рисовом поле, сколько было лепешек, да и посадила их в ларец.

Проснулась наконец старуха, дожидается, чтобы невестка ушла в поле работать. Только та за дверь, как свекровь шасть к дзюбако. Открыла она крышку — и вдруг… Плюх, плюх, плюх, плюх! Стали из ящика выпрыгивать лягушки — и поскакали в разные стороны, одна туда, другая сюда.

— Эй, эй, лепешки! Ослепли вы, что ли? Ведь это я! Это я. Не скачите как полоумные, горошек рассыплется! Начинку вытрясете!

Гналась, гналась за ними старуха, расставив руки, да так и не поймала!

126. Как молодо выглядит!

Одна старуха больше всего на свете любила, чтобы ей говорили, как она молодо выглядит. Сама, бывало, напрашивается на похвалу, а кто правду скажет, тот ей первый враг.

Однажды пришел продавец хурмы. Постучался в дверь, старуха выглянула.

— Купите, бабушка, хорошей хурмы.

— Какая я тебе бабушка! Ты посмотри на меня хорошенько. Сколько, по-твоему, мне лет?

Продавец был человек правдивый. Посмотрел на нее и говорит:

— Да лет шестьдесят, должно быть.

— Как шестьдесят? Пошел вон отсюда, убирайся!

Не понял продавец, с чего это старуха так рассердилась. Спросил у ее соседа. Выслушал тот, как все было, и говорит.

— Надо было сказать, что она молодо выглядит. Скостил бы несколько десятков лет, смотришь, купила бы у тебя хурмы.