Прохожий ушел. Пыляй победителем тронулся дальше. Он отыскал эту букву и на следующей, новенькой афише, которую только что распластал на заборе парень с ведерком клея в руках и огромным свертком таких же нарядных листов за плечами.

— А? — спросил его Пыляй с гордостью.

— А! — подтвердил тот.

И вдруг, ослепительно, как молния, блеснула идея в голове мальчишки. Он облюбовал себе нового уродца в ряду букв и, ткнув в него пальцем, спросил, сухо:

— А эта как называется?

— Ж-ж-ж, — прожужжал наклейщик и взглянул на оборванца, — неграмотный, что ли?

Пыляй не ответил, но усмехаясь, ткнул в следующий значок:

— Это что за крендель?

— В! — пояснил тот, — воскресение написано, видишь? Воскресение — в первая буква. А дальше — о — видишь: кружок такой — это о! Понял? Да ты что ни одной буквы не знаешь, что ли?

— Маракую кое-как, — неопределенно ответил Пыляй, уставившись на афишу, — подучиваюсь.

Наклейщик ушел. Пыляй подождал прохожего и спросил его небрежно, указывая на следующую букву.

— Забыл, как вот этого называют?

Прохожий ответил. Пыляй протвердил про себя несколько раз и запомнил со смехом. Девчонка была права — никакой особенной трудности в этом деле не было. Афиш было много, прохожие отвечали с полной готовностью.

Пыляй шел без пути и цели, жевал булку и постигал книжную премудрость со скоростью, самого его изумлявшей. Он не замечал времени за этим занятием, не чувствовал страха перед Коськой и забыл о коварном предательстве девчонки.

К вечеру, после усиленных занятий, он при помощи какой-то молоденькой нарядной барышни прочитал целое слово на вывеске и оторопел от радости:

— Булочная? — взвизгнул он.

— Булочная! — подтвердила она.

— Булки продают тут?

— Булки!

Он исчез в дверях булочной прежде, чем барышня успела расхохотаться над наивным восторгом мальчишки.

Пыляй вышел с булками, как с драгоценным багажом. С крыльца булочной он оглядел улицу с насмешливой снисходительностью. Впервые в нем рождалось ощущение связанности с этим огромным хозяйством, — с домами, с мостовыми, с трамваями, с извозчиками. Он ласково оглянулся на вывеску, которая приобщала его к чужому миру. Маленький оборванец сошел с крыльца гражданином своей страны, — он не чувствовал себя более отрезанным от людей и их жизни.

Кривые уродцы на жестяных вывесках могли ему в одно мгновение открыть тайну того, что было за дверями под ними. Чужой мир при первом усилии распахивал перед ним настежь двери, готовился раскрыть все свои тайны.

Он толкался в толпе на тротуаре с исступленным высокомерием, шел переполненный гордостью, как будто неосторожным толчком встречные могли расплескать чашу его знаний.

Он расположился со своими булками в каком-то сквере и высидел там до его закрытия.

Поиски ночлега не отняли у него слишком много времени. Только что ощутивший себя гражданином шумного города, маленький бродяга с равнодушием философа, постигшего величайшую тайну бытия, добрел до первого встретившегося по пути асфальтового котла и расположился в нем, наслаждаясь теплом неостывшего еще железа.

Над ним было высокое небо, облитое зеленоватым сиянием далеких звезд. Пыляй оглядел их со спокойствием богача, который рано или поздно будет обладать и ими, если того захочет, и заснул, усмехаясь простоте разгаданных тайн.

Глава вторая

У Чугуновых

Девочка заснула с невысохшими слезами на глазах. Сверкавшие капли их долго стыли под длинными ресницами и скатились на горячие щеки, когда Аля вздрогнула от какого-то страшного сна.

Наталья Егоровна тихонько задернула занавеси на окнах. Комната погрузилась во мрак и тишину.

Иван Архипович на цыпочках собрался на фабрику и исчез.

Он пришел днем обедать. Аля еще спала. Крепкий сон заливал теплым румянцем ее лицо. Губы ее перестали вздрагивать от готовых сорваться рыданий.

Отец и мать перемолвились едва слышным шепотом. Наталья Егоровна сидела перед кроваткой дочери, не шевелясь и со страхом ждала ее пробуждения.

— Где, в самом деле, этот скверный мальчишка, который ее привел домой?

Иван Архипович пожал плечами.

— Не понимаю.

— Она вспомнит о нем, как проснется!

— Найдем его, я думаю, как-нибудь.

Аля пошевелилась и, замерев на мгновение, Чугунов проворно и опять на цыпочках снова ушел.

— Утро вечера мудренее! — шепнул он в дверях.

Странная история, однако, заинтересовала его настолько, что вечером, возвращаясь с работы, он несколько раз прошелся по набережной, мимо бескрышей башни, выдержавшей накануне памятную ему осаду, затем прошел под стеной по Мокринскому переулку, долго стоял у шатровой башни.

Пролом в стене, служивший лазейкой, теперь был наглухо заложен кирпичами. Бородатый мужичонка торопливо кончал работу, заплескивая известью кирпичные щели. Он не похож был на привычного к работе каменщика. Чугунов, повертевшись возле него с видом прохожего, ожидающего у трамвайной остановки, обернулся к нему.

— Замазал? — спросил он.

— Велено и замазал.

— Кто велел?

— Из милиции приходили…

— А ты откуда?

— Дворник на аппретурной. А того не понимают, — грубо заговорил он вдруг, — что каждый должен свое дело справлять. Что я за печник? Ну замазал, а долго ли тут разобрать. Гляди, вот, утром — опять будет по-старому… Они, как крысы — везде пролезут!

— Кто?

— Ребяты же.

Иван Архипович подошел поближе.

— А где они теперь?

— Разбежались все до единого. А ночью, гляди, опять сойдутся…

Дворник кончил работу, забрал лопатку и ведро с известкой. Чугунов спросил:

— А верно, что они тут девочку держали?

Мужик покачал головой, поднял ленивые, бесцветные глаза на любопытного прохожего и ответил с уверенностью:

— Слыхал я про это. Врут все.

Иван Архипович улыбнулся.

— Почему же врут? Может быть и правда!

— Не может того быть. Брешут на ребят этих много. Конечно, заступиться за них некому, коли родителев нету. А сказать по совести — ребяты, как ребяты, хорошие парнишки есть, только что с пути сбившись… По голодному времени много народу по миру пошло. Дитев растеряли. А им что? Разум у них маленький.

Иван Архипович со вниманием оглядел своего словоохотливого собеседника.

— Ты может быть знаешь кого из ребят?

— Как не знать, коли их тут кишмя кишит в стенах. Деваться некуда. И то приют.

— А такого не знаешь парнишку — Пыляем его звать?

— По прозвищам не знаю. Да они, чай, и сами-то свои имячки позабыли. Другой родитель и ищет может своего, а как его найти, коли он и имячка не знает, под новым прозвищем ходит и места родные забыл! Нет, милый, что с возу упало — то пропало! А ты что, ищешь паренька?

— Ищу, да.

— А в лицо его знаешь?

— В лицо не видывал.

— Ну где же найти! — махнул рукой дворник и, перекидывая ведерко из уставшей руки в другую, решительно заключил, — никак не найти.

Он подвигал шапку на голове в знак прощания и тихонько поплелся прочь.

Иван Архипович проводил его взглядом и задумчиво пошел вдоль стены, приглядываясь к встречным мальчишкам. Он и сам понимал, что поиски будут напрасными, и если еще думал о том, чтобы найти, то больше рассчитывал на случай.

Случая однако не было. Разгромленная с вечера бескрышая башня была пуста. Ребята исчезли или скрывались в каких-то им одним доступных тайниках Китай-города.

Иван Архипович настойчиво прошелся несколько раз под стеной, подежурил напротив у чугунной решетки набережной и, махнув рукой, пошел домой.

Он вернулся позднее, чем всегда. Аля сидела на кровати, точно держалась за одеяло, чтобы не сбежать тотчас куда-то.

Она взглянула на отца свежими от сна; блестящими от света и влажными от невыпавших слез голубыми глазами, но не двинулась к нему навстречу.

Иван Архипович подошел к ней.

— Надо его найти, — тотчас же вскрикнула она, — надо его найти, папа. Убьют его мальчишки! Надо сейчас искать! Зачем вы позволили мне спать?