Расплачиваясь, Чигринцев услыхал, как громко хлопнула входная дверь и возбужденный голос произнес на повышенных:

— У вас здесь есть телефон? Надо срочно вызвать «скорую» — человеку на улице плохо!

Любопытствуя, Воля оглянулся: в проходе у кассовых аппаратов стоял Княжнин (он тут же признал в нем человека, возившегося с пьяным около урны). Лицо его, обыкновенно сдержанное и спокойное, было теперь возбуждено, глаза сверкали и метались в поисках того, кто откликнется на его зов.

— Пожалуйста, позвоните от директора. — Девушка, ближе всего к нему стоявшая, вышла из-за прилавка и указала на маленькую комнатушку за железной дверью.

Княжнин рванулся туда, Воля подхватил пакет и поспешил за ним. Сергей уже накручивал телефон, рука, державшая трубку, слегка вибрировала. Увидав Волю, он кивнул на его приветствие, причем на лице сразу отразилась невероятная, нескрываемая досада, но тут же и погасла, через доли секунды он глядел уже холодно и деловито.

— Сердечный припадок, люди идут мимо, принимая за пьяного, а человек умирает, — просто пояснил Княжнин. — Внимание, девушка, — он уже дозвонился и говорил в трубку отчетливо и со значением, — на Тишинке (продавщица, поймав его вопросительный взгляд, назвала адрес) человеку плохо: острая сердечная недостаточность. Нужен реанимобиль, и срочно! Нет-нет, не перебивайте, давление падает катастрофически, — не моргнув глазом приврал он. — Вы вышлете машину немедленно. Коллектив бригады получит вознаграждение — сто долларов, если успеет вовремя. Вы меня поняли? Назовите ваш номер… Повторяю, немедленно, иначе у вас будут крупные неприятности. — Дежурная, видимо, повторяла адрес, Княжнин кивнул головой и еще раз с нажимом добавил: — Вы все поняли верно? Жду. — И повесил трубку.

Чигринцев, продавщица и подошедший охранник глядели на Княжнина, не скрывая изумления. Но тот, словно всегда командовал людьми, спокойно и властно распорядился:

— Давайте, господа, на улицу, надо перенести человека в магазин.

Он умел подчинять. Тяжело хватающий воздух ртом, белый как лист бумаги, пожилой работяга в грязном пиджачке и затасканных брюках был перенесен в помещение и заботливо уложен на скамейку. Расстегнули ворот рубахи. Девушка, забыв про свой прилавок, сбегала в подсобку, принесла мокрую тряпку, смочила страдальцу лицо. Тот не произнес ни звука — все силы уходили на дыхание.

Вокруг немедленно собралась кучка посетителей, но тут вмешался охранник и оттеснил зевак на положенное расстоянье. Княжнин и Воля стояли у скамейки — за все это время они не обмолвились ни словом.

Бригада прибыла минут через десять. Княжнин встретил их у входа, протянул врачу зелененькую купюру и указал на больного. Реаниматор, оценив глазом ситуацию, пока разворачивал свой сундучок, поинтересовался:

— Ваш знакомый?

— Абсолютно незнакомый мне человек, теперь, полагаю, я тут больше не нужен? — с достоинством произнес Княжнин.

Врач поднял на него глаза, покачал головой, но ничего не добавил, занялся своим делом.

— Пойдемте, Володя. — Княжнин потянул Чигринцева за рукав.

Воспользовавшись суматохой, они вышли на воздух.

— Сергей, вас подвезти?

— Спасибо, я тут неподалеку… — Княжнин слегка замялся, но подавил смущение, лицо его тут же обрело непроницаемость. — Могу я просить вас об одолжении? Не рассказывайте никому, это… не стоит, правда?

— Да, да, понимаю…

— Ну и отлично, благодарю вас. Пришлось, знаете, сталкиваться в жизни с подобным… Собственно, чего лгать? Отец мой так и загнулся, — с деланной простотой заметил Княжнин и тут же, смутившись вырвавшегося признания, крепко и эффектно пожал Волину руку. — Увидимся вскоре, Ольгина проблема вполне решаема, я работаю в этом направлении.

Не оборачиваясь, прямо неся голову, он зашагал, похоже, в первый попавшийся переулок.

Едва Воля вошел в квартиру, позвонила Ольга. Собранная, всегда по-профессорски отчетливо проговаривавшая слова, она частила, сбивалась с мысли, почти плакала.

Утром Павла Сергеевича забрали с дачи на «скорой». Едва уломали, точнее, откупили машину, чтоб везти в Москву, а не в подмосковную коновальню. Срочно, с колес — кровотечение, задержка мочи — Профессора положили на стол. Резали целых три часа. К вечеру сообщили, что больной переведен в палату. Теперь там что-то затевалось по новой, кажется, грозила повторная операция. Татьяна сорвалась из дома на такси, Ольга и Ларри, закупоренные на приеме у княжнинского дипломата, могли выехать только через час-два. Завтра им лететь в Вашингтон. Ольга билась в истерике.

— Во-первых, успокойся! — строго приказал Чигринцев. — Во-вторых, соберись с силами и жди, помочь отцу сейчас ты не можешь. Дай телефон — я перезвоню, или после — домой. Я выезжаю, надеюсь застать Таню в больнице. Срываться вам — лишнее, спокойно пакуйте вещи, главное сейчас — без паники! Вспомни отца, наконец, как бы он на тебя посмотрел! Все, отбой, еду! — бросил трубку, сознательно резко, не дав ей опомниться.

«Мочеполовой ас», как окрестил его князь, профессор Цимбалин давно пользовал Павла Сергеевича по поводу аденомы. Князь тянул с операцией, и, видимо, зря. Хирург практиковал на Каширке, в длинной, обшарпанной, уродливо-голубой клинике, построенной перед олимпиадой, — Воля возил к нему князя на обследование. Весь район вокруг метро, забитый больницами, психдиспансерами, дурдомами и страшной, все подавляющей онкологической, вызывал у нормального человека смятение и тоску. Чигринцев всегда старался проскочить его, не глядя по сторонам. Теперь гнал именно в центр скопления, где боль и страдания человеческие ощущались кожей и не выветривались сквозняками, гуляющими по бездарно спланированному лабиринту.

Ошеломленный Ольгиным сообщением, Чигринцев твердо понимал: помочь он бессилен. Где-то в полуослепшем здании находился Павел Сергеевич, а быть может, уже и Татьяна, припаянная к стулу или влипшая в помытую хлоркой стену.

Воля вбежал в полутемный вестибюль, оттолкнул дежурного, бросился к лифту.

— По вызову Цимбалина, срочная консультация, — наврал с ходу и уже жал кнопку седьмого этажа.

В коридоре горело ночное освещение, ближайшие комнаты были затворены, на пульте у медсестры — никого. В дальнем конце маячила убредающая фигура.

— Подождите, пожалуйста, где тут персонал найти? — крикнул Воля. Лицо нехотя повернулось: черепашьи морщины, сработанный, щербатый рот, взгляд, полный тупой ненависти. — Дербетева, Павла Сергеевича, не знаете, его сегодня оперировали?

— Тут всех оперирують, — проскрипел больной, — всех, тут оне на диссертации людей режуть и кровь нашу на опыты беруть, а надо — хлебушка не допросишься.

Человек побрел дальше, в туалет. Зашел, оставив дверь открытой, закашлялся там надсадно и противно. Из туалета невыносимо воняло больничной дезинфекцией.

Чигринцев вернулся к пульту и вдруг приметил свет в одной из палат. Заглянул и понял сразу — сюда. Павел Сергеевич голый лежал на боку, как младенец, и, подергивая, пытался притянуть сухие ноги к животу. Из недоступного и надменного Профессора вмиг превратился он в жалкое и жутковатое, но родное до боли существо. Глаза, приоткрытые и пустые, ничего не видели. Правая рука, заломленная за голову, шарила по подушке, левая, безвольная плеть, подключена была к капельнице. В палате царил запах горячей крови. Над койкой завис здоровенный, волосатый и большерукий врач. Внимательно следя за потугами больного, он что-то добродушно ему нашептывал.

— Павел Сергеевич! — позвал Воля тоненько. — Павел Сергеевич, как вы? — Не дождавшись ответа, переключился на врача: — Что, что, доктор? Слышите, как он?

— Ваш больной? — ничуть не сомневаясь, спросил великан важно.

— Конечно, я родственник.

— Очень, очень хорошо! Подержите! — протянул снятую с подставки капельницу. — Да держите же крепко, меньше паники!

Воля засмущался собственной робости, а потому проворно, на цыпочках обежал кровать и тут только заметил каталку.