КОЗОЭПОПЕЯ
(Наррация)[3]
Жмак примчался в Веселоярск и велел созвать актив. Доклад делал сам. О чем? Конечно же — о международном положении. И все время привлекал внимание к Средиземному морю, где особенно напряженная обстановка. А потом к Греции, где обстановка нормализовалась и проводится последовательная демократизация. А в заключение Жмак ни с того ни с сего перескочил на коз и заявил, что необходимо послать в Грецию за козами опытного специалиста.
Но не все ведь такие уж сознательные. Не расшевелишь их никакими докладами, никакими починами. Пошли песни-перепевы, хиханьки да хаханьки, так, будто перед ними и не сам товарищ Жмак, а какая-то несерьезная игра.
— Послать? — закричали веселоярцы. — А куда же?
— Да куда же? Туда, где коз пасут!
— Так зачем же там еще и специалист?
— Козонька-лебедушка, встань на пороге, на одной ноге — войдешь в хату, будем скакать… Прыг-прыг… Прыг-прыг!..
— Где коза ходит, там жито родит…
— Где коза туп-туп, там жита семь куп…
— Голосовать за коз!
— Козоголосование!
— Козлошумиха!
— Ха-ха-ха!
— Га-га-га!
— Кто же туда поедет? Разве наш завфермой?
— Да он ведь пропьет по дороге всех коз!
— И вагон пропьет!
— И вагон — го-го-го!
Жмак любил, когда смеялись, только чтобы не над ним. А тут получалось так, будто начинают смеяться именно над ним. И это тогда, когда он выдвинул такое предложение! Кто-то когда-то навеял Жмаку, что он всю жизнь должен командовать, хотя был к этому способен еще меньше, чем коровий хвост.
— Тих-хо! — закричал Жмак. — Что за несерьезность? Товарищ председатель сельского Совета, наведите порядок!
— Да пусть люди посмеются, говорится-молвится, — прищурил глаз Вновьизбрать.
— Нам нужно решать серьезные вопросы, а не хаханьки разводить, пристукнул по столу Жмак.
— А мы его в рабочем порядке, — предложил Вновьизбрать. — Подберем кандидатуру, обсудим, утвердим, проинструктируем, а уж потом пускай себе едет…
Сам же задумал по-своему отомстить Жмаку, хотя замысел этот спрятал так глубоко, что не распознать и ему самому. Как сказал один украинский поэт: у пчел учитесь, которые очень удачно умеют применять жало. Избавиться от Жмака Вновьизбрать не мог, вот и задумал хотя бы ужалить его. И уже через день Веселоярск узнал, что сельсовет рекомендует для поездки в Грецию за козами заслуженного колхозного фуражира Петра Беззаботного!
Разговоров было! Как же: Петро Беззаботный — за кордон! Все сходились на том, что это его продвинул сын. В районе ведь, начальство там какое-то, вот и помог отцу. «Тю, — говорили другие. — Да он бы сам поехал, а не Петра туда проталкивал!» — «Сам? — пренебрежительно сплевывали скептики. — А может, тот Иван и так там спит по заграницам? А теперь захотел еще и отца, значит». — «Да он бы лучше свою мать, Вустю!» — не соглашались первые. «Вустя малограмотная и очень крикливая, — объяснили другие. — Могут быть международные осложнения из-за ее языка. А их Иван хотя и бездельник, но сообразительный».
Когда спрашивали Петра, как это он удостоился, тот только кнутом похлестывал. «А мне, считай, все равно. Ехать — так ехать!» — «И что же тебя — вызвали, или как?» — допытывались дядьки. «А куда меня вызывать? Считай, голова наш Вновьизбрать увидел меня на возе, спросил, не поеду ли я, а мне, считай, разве не все равно? Куда пошлют, туда считай, и поеду».
Товарищ Жмак не мог пустить такое важное дело на самотек. Он велел вызвать Беззаботного в сельсовет для инструктажа. Сделал это, разумеется, дядька Обелиск, который неизменно выполнял роль сельского посыльного уже лет сорок, потому что никто не хотел идти на эту весьма непрестижную и немеханизированную должность. Правда, когда Веселоярск стал образцово-показательным селом, дядьке Вновьизбрать удалось раздобыть для сельсовета мотоцикл с коляской. Теперь нужно было бы взять на эту работу комсомольца, но, вишь, мотоцикл был, комсомольца не было. Дядька Обелиск и дальше продолжал выполнять свои привычные функции старинным способом, то есть пешком, без мотоцикла.
Пока он нашел Петра Беззаботного, слово «инструктаж» вылетело у него из головы, осталось лишь какое-то жужжание, потому он и не сказал Петру ничего, а только взобрался к нему на телегу и махнул рукой в направлении сельсовета.
— Подвезти? — спросил Беззаботный.
— Давно бы уже следовало ликвидировать твой транспорт, как класс, сказал Обелиск. — Да вези уж.
Жмак долго переливал из пустого в порожнее.
— Вы понимаете, какое ответственное дело вам поручают?
— Да разве я, считай, не знаю!
— Вы должны знать, что теперь в Греции идет демократизация общества, а еще недавно господствовала диктатура черных полковников!..
— Да я, считай, вон уж сколько лет работаю фуражиром. И коней, и коров, и свиней кормил. Мне, считай, все едино: черные полковники или белые.
— Вы должны до конца осознать.
— Да я, считай, уже… Говорят, там коз забрать?
— Это козы не простые. Это валютные козы. Вы знаете, что такое валюта?
— Так у нас в селе бабка Валюта есть.
— Это не то. Валюта — это наивысшая ценность. Государственное достояние.
— Тогда, считай, не видел. Наверное, проспал…
Одним словом, заграница — это не то, что фуражиром на возе: сел, прикрикнул, дернул вожжами и поехал. Заграница — это тебе не свинячий хвост, который всегда закручивается вверх, а не вниз. Есть над чем подумать.
И все же Петро Беззаботный отправился. И не просто в путешествие, а в легенду, в миф и в эпопею.
КОЗОЭПОПЕЯ
(Интермедия)
Услышав про коз, в Веселоярск примчался Хуторянский Классик Весеннецветный. Это словно бы двойник автора, или, как говорят ученые люди, его alter ego. Автор любил показательные села, а тут вдруг такая радость: показательное село и в нем показательные козы!
Боже, как встречали в Веселоярске Хуторянского Классика! Несли орифламы[4] с его цитатами, цветы, плоды, разную закуску в стыдливо прикрытых рушниками корзинках. Хуторянский Классик упал на землю, обнимал ее, восклицал жарко: «Земелька родная! Приникаю к тебе грудью и коленами! Когда-то бегал тут ножками маленькими, как козьи копытца. А теперь что? Люди добрые, что теперь? Тракторищи и огромные комбайны тысячепудовой тяжестью обрушиваются на святую земельку, уничтожают, разрушают структуру почвы. А вы снова козочек, чтобы спасти землю. Спасибо вам, дорогие земляки!» И вдобавок процитировал то ли свое, то ли заимствованное, но такое уместное для него и такое абсолютно глупое по мнению веселояровцев: «О хутора, кто выпьет сон и грусть вашу давнюю?»
Дядьки стояли, переступая с ноги на ногу, покуривали, покашливали, украдкой посмеивались. Громко смеяться никто не посмел, ведь все-таки Классик, хотя и Хуторянский. А что человек книгодурствует лукаво, так об этом пусть уж в столице подумают.
Автор тоже вмешивается в интермедию только для того, чтобы известить, что Хуторянский Классик (то есть автор же!) отбыл на свой парнас, так и не дождавшись коз.
Да и кто бы их дождался?
КОЗОЭПОПЕЯ
(Кульминация)
Дальше все спутывается, перепутывается, закручивается и заверчивается. С одной стороны — естественное развитие событий, а с другой — комментарий Петра Беззаботного к этим событиям.
Петра спрашивали:
— Так как же ты поехал тогда?
— А как? — зевал Петро. — Взял, считай, веревку, топор, поддевку ватную, плескачей, сала, пирожков с фасолью, свиных кишок с пшеном и шкварками на дорогу — и айда! Сел в вагоне и сидел, считай, пока приехал. А там говорят: вот твои козы, пересчитай. Ну, пересчитал. Двадцать две козы и два козла. Один белый, другой черный. Волосатые и рогатые, как черти.
Дальше у Петра было какое-то затмение или помрачение, как иной раз в кинофильмах. Еще помнил, как ехал то ли через три, то ли через четыре государства. Сидел в вагоне, ел плескачи с салом и свиные кишки с пшеном и шкварками. Животом Петро выдался крепкий и терпеливый, это как раз именно о таких сказал один наш поэт: «О желудки хлеборобов! Сложить им цену в состоянии разве лишь те, кого катар или еще какие-нибудь напасти терзают непрерывно в животе»…