— Страшно мне, Семейка. Митрия Флегонтыча пужаюсь. Запой у него, поди, прошел, вот-вот сюда нагрянет. А я весь в долгах, как в шелках: Капусте шесть рублев да оброку в государеву казну три рубля и два алтына должен отдать. И опять же за пожилое не заплатил. Перед господином, царем и богом виноват.

— У бога милости много, он — старый чудотворец. А в долгах у нас все село ходит. Помню, в первый год на Юрьев день две полтины за мной было записано, а теперь уже десять рублев. Экие деньги до смерти не отработать. Так что кабала наша извечная, братец, — проговорил Семейка.

— Митрий-то Флегонтыч и убить может, — уныло тянул свое Карпушка. Ежели он в ярь войдет, то никому не поздоровится. В прошлую осень он одного беглого мужика поймал, привел в свой терем и приказал ему долги возвернуть. А беглый — гол как сокол. Насмерть запорол его Капуста.

— Не запорет, милок. В нашу вотчину он побоится сунуться. Князь-то у нас, Андрей Андреевич, в стольниках подле царя ходит. Куда уж твоему Капусте с нашим боярином тягаться, — успокаивал хмурого новопорядчика Семейка.

Пожалуй, и впрямь зря оробел Карпушка Веденеев. Приказчик Калистрат Егорыч, отъезжая в Москву, в верстах трех от деревеньки Митрия Флегонтыча семерых челядинцев с самопалами оставил для дозору и наказал им строго-настрого:

— В княжью вотчину Капусту не впущать. А ежели Митрий вздумает силой на село ворваться — затеять свару. Так князем велено.

Оружные люди согласно закивали головами и остались в дозоре. Соорудили шалаши за княжьими полями и всю неделю поджидали грозного гостя. Но Капуста не появлялся.

Челядинцы засобирались было домой.

— Зря здесь торчим, братцы. Капуста бы сразу беглых мужиков хватился. Укатил он из деревни на цареву службу, а мы тут под дождем мокнем и кормимся впроголодь. Айда в княжьи хоромы. Там и тепло и харч справный подают, — уговаривал челядинцев холоп Никита Кудеяр.

— Верно, ребята. Надоело здесь денно и нощно сидеть, да и без девок тошно, — поддержал Никиту Тимоха Шалый.

Оружные люди, махнув рукой, принялись раскидывать шалаши. Но в это самое время, словно подслушав холопий разговор, на дороге от Подушкина показался наездник, поднимая за собой клубы пыли.

Тимоха перекрестился и затряс самопалом в сторону всадника.

— Резво скачет. И кого это угораздило. А, может, кто из Москвы с недоброй вестью.

Челядинцы оставили шалаши, взмахнули на коней и принялись ждать, съехавшись на дороге.

— Капуста, братцы! — ахнул Тимоха, признав по могутному телу дворянина.

Митрий Флегонтыч перед самыми холопами резко осадил коня, закричал сердито:

— Чего столпились, дьяволы? А ну, прочь с дороги!

— Укроти свой гнев, батюшка. Не велело нам ни конных, ни пеших в вотчину впущать, — смиренно развел руками Тимоха.

Митрий Флегонтыч одет так, словно на ратную брань собрался. На голове — шапка-мисюрка с кольчатой бармицей, на груди, поверх зипуна, берендейка с огневым зарядом, за малиновым кушаком — пистоль в два ствола, сбоку — сабля пристегнута. Лицом грозен, глаза по-разбойному сверкают.

— Отчего нельзя? — рявкнул Капуста.

И Тимоха промолвил, как было приказчиком наказано:

— Смертный мор в вотчине объявился, батюшка, потому пути-дороги на село всякому заказаны.

— Хитришь, холоп. На селе мои беглые мужики укрылись. Сойди с дороги!

Оружные люди подняли самопалы, пытаясь устрашить грозного дворянина. Но не таков Митрий Капуста! Выхватил из-за кушака пистоль, бухнул поверх челядинцев из одного ствола, обнажил саблю, гаркнул на все поле:

— Убью, дьяволы-ы-ы!

Кони шарахнулись в стороны, а Митрий Флегонтыч, едва не полоснув саблей Тимоху, пришпорил своего скакуна и стрелой помчал к Богородскому.

Холопы ошалело уставились ему вслед. Тимоха поднял было самопал, но не выстрелил. Почесывая затылок, изрек:

— Господин все же, не ведьма-лесовица, хе-хе. Не хочу на душу грех принимать. Ну, будет теперь шуму! Свиреп Митрий, братцы. Словно Илья Пророк на колеснице.

Челядинцы потрусили за Капустой. А разъяренный Митрий Флегонтыч влетел в село и, едва не подмяв под коня тщедушного псаломщика Паисия, остановил разгоряченного скакуна возле храма. Христов человек в ветхом подряснике, обронив в лопухи плетеную коробейку с рыбой, опустился на колени, часто закрестился.

— Свят, свят! Пронеси силу нечистую. Изыди, сатава!

Всадник оглянулся на Паисия, вложил саблю в ножны, проронил недовольно:

— Протри глаза, отче.

Паисий пришел в себя и сердито затряс худым кулачком:

— Усмерть зашибить мог, нечестивец. Прокляну, крапивное семя!

— Прости, отче, — поостыл Митрий Флегонтыч и, спрыгнув с коня, подошел к Паисию. — Ты подле бога живешь и соврать себе не позволишь. Молви праведное слово, отче. Скажи мне — много ли беглых мужиков на селе укрывается?

Пономарь подобрал запылившуюся свежую рыбу из лопухов, прикрыл коробейку крапивным листом, молвил уклончиво:

— Отколь мне знать, сыне. Яко монах — схимник[85] в молитвах дни свои провожу. Мирские дела мне не ведомы.

— Ой, лукавишь, отче. Церковь каждому новому мужичку рада. Всякая голова в святой книжице прописана. Чай, дары мимо рта не проносишь?

— Ступай, ступай, своей дорогой, сыне. Недосуг мне, — проговорил Паисий и засеменил к храму.

Митрий Флегонтыч снова взобрался на коня и не спеша, зорко поглядывая по сторонам, поехал вдоль села. Мужики должны где-нибудь здесь укрываться. Ишь чего удумали. Не живется им в деревеньке поместной, на княжьи земли переметнуться захотели. И царева указа не устрашились, лапотники. А государь на службу ждет. Ох, разгневается ближний царев боярин Борис Федорович, что Капуста не при деле. И с поместья теперь снова не сойти. Вначале надо крестьян на землю возвернуть. Запустела деревенька. Одни древние старики да беззубые старухи остались. Кормиться нечем. У-у, ироды!

Капуста зло выругался и тотчас приметил знакомого мужичонку возле постройки. Вот один и попался, выходит, и другие здесь. Избу себе новую ладит, подлый!

Митрий Флегонтыч спустился с коня, выхватил из голенища сапога нагайку и, весь наливаясь гневом, подошел к беглому.

Карпушка, оседлав ногами бревно, сидел к Митрию спиной и мирно постукивал топором, старательно вырубая паз для венца.

Капуста стеганул страдника кнутом. Карпушка вскрикнул, выронил из рук топор, съежился всем телом и повернулся к обидчику. Да так и обомлел. Вот тебе и не доберется до села! Не зря всю неделю ждал беды. Теперь в усмерть забьет, осподи! Ты от горя, а оно тебе навстречу.

Бухнулся Карпушка на колени, ткнулся ничком в землю, покорно ожидая кнутобойства.

Спустились со сруба двое плотников с топорами. Подошел к Капусте и Семейка Назарьев, недобро блеснув на господина глазами.

— Пошто кнутом человека увечишь? Неправедное дело вершишь.

— Кнут не бог, а правду сыщет. Не встревай!

Семейка насупился, широким плечом повел и топор к рыжеватой бороде вскинул.

«Ишь какие у князя мужички крамольные. Нешто с кнутом не свычны?» пронеслось в голове Капусты. Однако второй раз Карпушку не ударил. Еще ноги протянет мужичонка. А с мертвого ни пожилого, ни оброка не вытянешь.

Митрий Флегонтыч приметил возле сруба веревку, поднял ее с земли и молча привязал Карпушку к конскому седлу.

— Указывай, чертов сын, где остальные мужики прячутся.

Карпушка жалостливо заморгал глазами, затряс бороденкой.

— Не пытай, батюшка Митрий Флегонтыч. Уж лучше разом меня пристукни. Деньжонок у меня все едино за пожилое нету.

— Умел брать — умей и долги отдать, сатана, — строго произнес Капуста и тронул коня.

Карпушка качнулся всем телом и, низко опустив голову, потащился за наездником.

— Худо дело, братцы. Нелегко придется подушкинским мужикам, — хмуро проронил Семейка и, воткнув топор в комель бревна, добавил: — Надо Исая кликать. Мужик он разумный, может, дельный совет даст. Иначе пропадут новопорядчики.