Каждое мгновение в жизни должно вызывать такие ощущение, как сейчас. Сладкая победа. Триумфальное сражение. Потрясающее чувство — получить то, чего желаешь.

Я немного прохожу вперёд и, достигнув коробки на столе, беру свою камеру, не давая ей времени изменить своё решение. Пальцы бесшумно двигаются, открывая крышку, и машинально скользят по кнопкам. Я делал это так много раз, что знаю фотоаппарат лучше, чем своё тело. Будто он часть меня.

— Идём со мной, — требую я, резко подхожу к ней и веду за собой в спальню. Не хочу снимать её в студии. Здесь слишком холодно. Слишком стерильно.

Освещение в спальне мягче. Кровать роскошнее. Идеальный фон.

Я перетаскиваю кресло из угла комнаты к краю кровати и сажусь. Откидываюсь на спинку, широко расставив ноги, и устраиваюсь поудобней.

Холланд стоит в дверном проёме, прикусив пухлую нижнюю губу и держась одной рукой за локоть другой, её шёлковые волосы закрывают часть лица.

Щелчок камеры — будто она срабатывает сама по себе. Мой палец на нужной кнопке, готовый запечатлеть следующий кадр. Мы одно целое — камера и я. Она точно знает, что мне нужно.

Холланд стоит неподвижно, словно статуя, но её глаза прикованы ко мне, глядя прямо в объектив. Я быстро делаю снимок за снимком.

— Всё? — неуверенно спрашивает Холланд, и я, наконец, опускаю камеру.

Если бы…

— Сними одежду.

Мой голос звучит хрипло, и я сам едва узнаю его. Я миллионы раз представлял её обнажённое тело. Мечтал об этом моменте больше, чем могу сосчитать. Я усиливаю захват на камере, крепко сжимая её.

Одна огненная бровь выгибается, посылая мне вызов. Немой признак того, что мне бы стоило поучиться вежливости. Я отвечаю ей тем же. И больше ничего. Разборкам не место в спальне. Это я, и мне не стыдно за своё поведение.

Я прошу лишь раз и только раз. Я предлагаю им выбор, и они принимают решение. После этого, я всё беру в свои руки. Все, кто не согласен, могут уйти. Не хочу, чтобы она уходила, — я так долго ждал этого момента — но я тот, кем являюсь, и я не изменюсь.

Она издает едва различимый рык. И хотя это не характерно для леди, не могу сказать, что мне это не нравится. Наоборот, думаю, я хочу услышать его снова.

— Одежда, Холланд, — произношу я, провоцируя ещё больше недовольного рычания. Это её единственный ответ на мои команды. Секундой позже, она делает несколько медленных шагов, приближаясь ко мне. Без каких-либо колебаний, она даёт мне то, чего я так хочу. Она заводит руки назад и медленно спускает молнию на юбке. Покачивает бёдрами, и юбка падает на пол. Я медленно и удовлетворенно вздыхаю, как только материя касается пола. Она приступает к пуговицам на блузке и начинает расстёгивать её.

Её движения неспешные и дразнящие. Не могу понять, она нарочно это делает или на самом деле не понимает, насколько соблазнительно выглядит.

Я вжимаюсь в кресло и кладу лодыжку на колено, не на секунду не отрывая от неё взгляда.

С каждой пуговицей она всё больше и больше открывает мне себя. Белый хлопчатый бюстгальтер и несоответствующие ему чёрные трусики — невинные и сексуальные одновременно. Она явно не собиралась отправиться сегодня вечером с кем-то домой, но сейчас она здесь, со мной.

Следующим я вижу её подтянутый живот. Мышцы плавно передвигаются с каждым её движением. Гладкая, безупречная плоть взывает ко мне, жаждет, чтобы к ней прикоснулись.

Блузка скользит по рукам. Мягкая шёлковая ткань скользит по коже и падает на ковер, оставляя мурашки там, где шёлк касался кожи.

Чертовски прекрасна.

Я поднимаю камеру.

— Не снимай туфли, — говорю я, — но сними всё остальное.

Холланд опускает зелёные глаза, но обхватывает себя руками, расстегивая крючок на спине и спуская бретельки по плечам. На теле появляется ещё больше мурашек, прежде чем бюстгальтер присоединяется к другой одежде на полу у наших ног. Она захватывает трусики, скользя пальцами по талии. Я наклоняюсь вперёд, жестом приказывая ей замереть.

Я продлеваю момент, поспешно делая ещё ряд снимков.

— Повернись.

Она колеблется, моё требование застало её врасплох. Она встречается со мной взглядом, в глазах читается невысказанный вопрос. Я сужаю глаза, ожидая пока она решится, но ничего не спрашиваю. Я не привык к этому и уже делал это сегодня. Больше это не повторится. Я знаю, чего я хочу. Я никогда не сомневаюсь в себе и не терплю, если кто-то другой это делает.

Молчание затягивается между нами. Не важно, как сильно я этого хочу, как жажду этого, меня сможет удовлетворить лишь её подчинение. Другого смысла в её нахождении здесь нет.

Будто осознав это, Холланд втягивает воздух и разворачивается. Я знаю, насколько это тяжело. Стоя ко мне спиной, она не знает, чего ожидать. Не имеет понятия, что я делаю. И ни малейшего осознания того, что собираюсь сделать.

Страх, ожидание — вот что делает фотографии захватывающими. Это то, что я делаю. Я в этом хорош. Я нахожу невидимые, скрытые до этого эмоции, которые мы прячем от самих себя. Вытаскиваю их на поверхность, где могу схватить и добавить к своей коллекции.

— Сними трусики, но не поворачивайся, пока я не скажу, — произношу я, мой голос больше напоминает шёпот. — Ты понимаешь?

Она решительно кивает. Поддевает край трусиков и начинает опускать ткань по дрожащим ногам. То, как чёрный шёлк скользит по молочно-белой коже, сводит мой разум с ума. Достигнув середины бедра, она вынуждена нагнуться, чтобы завершить начатое. Она награждает меня видом на свою самую интимную точку. Абсолютно гладкая кожа. Я вижу каждую восхитительную складочку.

Из моего рта вырывается резкий выдох. Я отвожу лицо от камеры. Мне нужно увидеть её своими глазами, а не через линзу.

— Не двигайся, — мурлычу я. Мой голос низкий, хриплый. Голодный.

Очень, очень голодный.

Я дико хочу её. Хочу съесть её. Хочу всосать каждую её складочку, прежде чем мои зубы доберутся до них. Хочу дразнить её клитор, лизать его, посасывать, щёлкать по нему, попробовать на вкус, а потом лизать всё больше и больше, пока все её соки на окажутся на моём языке. Хочу упиваться её соками, а после проникнуть в неё своим членом. Затем хочу поцеловать её и дать ей почувствовать свой собственный вкус на моих губах.

— Расставь ноги. Широко. Сейчас.

Она сразу выполняет команду. Вся её броня спадает в тот же миг. Её дыхание становится поверхностным и натянутым.

Возбуждённым.

Я глажу себя поверх брюк, пока наблюдаю за ней.

В ней нет ни единого, мать её, изъяна. Такой я себе её и представлял.

Я встаю, медленными уверенными шагами подхожу к ней и, слегка касаясь её, открываю тумбочку. Моя рука едва ли касается её бедра. Она вздрагивает и дрожит, но не меняет позу. Я замираю, её реакция мгновенно оказывает влияние на мой член. Запах её возбуждения обволакивает нас. Я глубоко вдыхаю с благодарностью. От знания, что я могу просто подойти и взять её, твёрдый, как камень член начинает болеть.

— На кровать, — командую я, вытаскивая кожаные наручники из столика. Те самые наручники, которые я использовал много раз. Она залезает на матрас, поворачиваясь ко мне лицом. Я становлюсь коленом на край кровати и размещаю её руки там, где они мне нужны, широко разведя в стороны.

— Я собираюсь связать тебя, — сомнение заставляет её прижать руки к телу, и на лбу появляется складочка. — Тебе придётся мне довериться, — добавляю я.

— Довериться тебе? Я тебя даже не знаю.

Я ухмыляюсь.

— В ином случае было бы скучно.

Холланд изучает меня мгновенье, приоткрыв рот, с мягким розовым румянцем на щеках. Её глаза широко открыты, и она впитывает каждое моё движение, когда я беру её запястья в свои руки и размещаю их там, где им и место. Я чувствую запах другой женщины на наручниках, застёгивая их на ней. Что-то цветочное и слишком сильное. Я резко останавливаюсь и отбрасываю наручники на пол. Не хочу, чтобы что-то испортило момент.

Импровизируя, я поднимаю её трусики и бюстгальтер с пола. Они купаются в её запахе. Снова фиксирую руки и привязываю их, её же бюстгальтером над головой, а трусики прячу себе в карман.