- Нет, это вы послушаете. Вы оба. Вы сейчас меня выслушаете и выслушаете внимательно. Раскройте пошире уши, потому что сегодня я вас поучу Святому Писанию, и вам же лучше, черт подери, если вы все хорошенько зарубите на своих настырных носах.

- Следи за языком! - прошипел пастор Тим.

- Точно! Дельное замечание. Вот с этого я, пожалуй, и начну. С языка. Лично ваш - меня вообще не волнует. Мне просто не нравится ваша пренебрежительная манера общения с Ро. После всего вылитого на него дерьма он с места сдвинуться не может. Вы стараетесь внушить ему, что он отвратителен, что причиняет своей семье боль, говорите ему, что он грешник и что попадет в ад из-за того, кого любит. Да вы сами в это верите? Хоть на секунду? Вы что, настолько черствы в душе? Он приехал домой с любимым человеком. А вы? Единственное, что нашли ему сказать, это пара дурацких, брошенных сквозь зубы фраз? Я весь день с вас глаз не спускала - вы смотрели на него так, будто пред вами явился сам сатана, и вы готовы самолично сжечь его на костре и запихнуть обратно в преисподнюю. Ро замечательный. Такого парня надо еще поискать. Он добрый. Чуткий. Терпимый, сильный. И я люблю его. В «Неизвестности» нет никого, кто бы его не любил. Любовь… Мня учили, что это основа христианской веры. Иисус хотел, чтобы мы всех любили. Он был первым хиппи на этом свете, перевернул все правила и устои, чтобы мы могли открыться и любить друг друга не только сейчас, но и всегда. Не чурался ни шлюх, ни прокаженных, ни сборщиков налогов. Парень, в чьих историях об отвергнутых обществом повествуется, словно о героях и героинях. Он - тот, кто проповедовал: «Возлюбите последнего из них как меня самого». Тот, кто поведал нам о блудном сыне. Любовь!.. - Она покачала головой, окинув пастора и Кайлу тяжелым взглядом. - Вы не любите Ро. Так не поступают с тем, кого любят. То, что вы с ним творили и продолжаете творить — это не любовь.

- Иногда любить трудно, - раздраженно возразил пастор Тим, красный как рак. - Бог негодовал, когда его люди отворачивались от истины. Как и он, мы…

- Тимми, это в Ветхом Завете Бог капризный и обидчивый. Если Вы сейчас начнете мне тут заливать, что нельзя делить Библию на части, то я хочу знать, какого черта вы делаете с теми немногими заповедями, что сформулировал Иисус, первая из которых: «Возлюби ближнего своего»! - Хейли тоже раскраснелась. - И я хочу знать, сколько бекона вы забрасываете в свою утробу. Вы - лицемер!

- В Третьей книге Моисеевой сказано…

- Не ерничайте! - Она угрожающе нависла над пастором и уже буквально зажала его в угол. - Вы не имеете права сжигать ведьм, устраивать гонения на гомосексуалистов и одновременно жрать свинину и обряжаться в какие угодно тряпки, вместо власяницы! Не можете решать за Ро, кого любить, а кого нет, и указывать ему, что он должен стыдиться своей любви! Не имеете никакого права утверждать, что «любить» - означает так обоснованно настроить против человека семью, чтобы отрезать все пути к возвращению домой и примирению с отцом! Даже не вздумайте мне сейчас заикнуться, что это сам Господь вдохновил вас на такое видение Библии, что он глаголет вашими устами и это дает вам право вливать в сердца людей яд и внушать им ненависть к Ро!

- Отойди от него! – взвизгнула Кайла, кидаясь к Хейли.

Тут я очнулся.

С той самой секунды, когда Хейли начала свою речь, я впал в своего рода прострацию. Все это напоминало сон, я был уверен, что сейчас проснусь и снова окажусь на похоронах, но на сей раз уже без поддержки беременной Чудо-Женщины. Пока она орала на пастора Тима, а тот брызгал слюной, я просто стоял как пришибленный, не соображая, что делать.

Но я слышал. Слышал, как она меня защищала. Даже не веря в реальность, я слышал. Слышал все ее слова о Тиме, о Боге и о любви. Я не был уверен, что это абсолютно верная трактовка, считая, что в Хейли просто взыграло возмущение, и она стремилась напасть первой, не давая им никакого шанса. Но тогда, - думал я, - разве они сами не действуют также? Если им верить, раз гей – значит, плохой, и плевать, какой человек есть на самом деле. Я для них дьявол по определению, как она сказала. Однако Хейли тоже не совсем права. Конечно, хорошо, когда кто-то встает на твою защиту. Но не таким путем. Ответной ненавистью и криками не поможешь. Должен существовать какой-то другой способ.

Я не только слушал, но и смотрел. Наблюдая за Тимом, за Хейли и за Кайлой, я все подмечал. Заметил, как опасно вспыхнули ее глаза. Заметил, с каким выражением она буравила ими Хейли. И довольно странно при этом глядела на пастора Тима: словно та посягнула на ее собственность. «Ого», - поразился я.

А затем увидел, как сжимаются ее кулаки, тело напрягается… я предугадал ее намерение и опередил.

Быстро встал между ней и Хейли. Поднял руку и принял удар, который предназначался моей подруге. Он пришелся мне на левое плечо и частично на шею — достигни тот своей цели, Хейли бы вылетела в коридор прямиком к лестнице. Когда до меня дошло, чем это могло закончиться для нее и ребенка, я пришел в ярость:

- Убирайся. - Лицо Кайлы перекосилось от гнева, и она отступила назад. Я повторил. Громче: - Убирайся из моей комнаты. Пошла вон из моего дома. И не смей больше никогда поднимать руку на мою подругу.

На плечо опустилась тяжелая ладонь. Пальцы знакомо впились в ключицу, и я догадался, кому она принадлежит. Трэвис. Я немного расслабился.

Пастор Тим взял Кайлу за руку и принялся увещевать:

- Нам пора. У нас еще будет время. В другой раз.

- Нет, не будет, - выплюнула Хейли, все еще кипя негодованием, но Трэвис тихо прервал их решительным «хватит», и Кайла с Тимом покинули комнату, без дальнейших инцидентов направившись вниз по лестнице. Едва только хлопнула парадная дверь, мы с Трэвисом тоже спустились.

На нижней площадке стояла мама.

Провожая, она нам ничего не сказала, но когда я быстро и неловко обнял ее, то увидел, что мама опять смотрит на Хейли широко раскрытыми глазами — и знаете, по-прежнему голодными. Моя невестка тоже наблюдала за Хейли, но как-то светло, что ли - я даже удивился. Сара широко улыбнулась, поцеловала меня в щеку и с сердечной искренностью попросила не пропадать.

Руку брата я пожал, стараясь избегать прямого взгляда. По пути в отель мы молчали. В основном. Наконец Трэвис нарушил тишину:

- Это, было довольно глупо, Хейли.

- Мне все равно, - отозвалась та, глядя в окно. - Они заслужили и большего.

- Да, - сказал он, - Ведь если бы не Ро, то ты вполне могла пострадать. Вы оба: и ты, и ребенок

Пожав плечами, она откинулась назад и положила голову на мою руку, протянутую над сиденьем. Я поцеловал ее в макушку и закрыл глаза, вдохнув запах ее волос.

* * *

В отеле Хейли сразу удалилась в свою комнату, чтобы принять ванну. А Трэвис, едва войдя в номер, достал бутылку виски. Плеснул в два гостиничных пластиковых стакана по щедрой порции и передал один мне со словами:

- Когда умирает отец, требуется выпить.

- Это такое правило? – спросил я.

- Это то, что сделал я. – И он опрокинул свой стакан.

Я тоже. Следом – еще три, а потом сказал:

- Я забыл, что твой отец тоже умер. Наверное, мы слишком мало говорим о твоей семье. Жаль. - Я потерся ногой о его ногу.

Он вытянулся и погладил мое бедро, затем вылил в меня еще виски.

Уговорив полбутылки, мы забрались в постель. Я пьяно признался ему, что люблю. Он пососал мое ухо и сказал, что любит меня больше. Мы целовались еще некоторое время, потом опять приложились к бутылке, а потом он сделал мне минет. После мы снова выпили.

Когда в бутылке осталась лишь четверть, я вдруг расплакался.

Слезы появились откуда ни возьмись и, если честно, напугали меня самого. Я совал большой палец ноги Трэвису в подмышку, нечленораздельно бормоча и хихикая, потому что пытался рассказать ему о том, как в детстве упал с велосипеда и так сильно поранил ногу, что кожа ошметками висела. Но я не мог думать ни о чем другом, кроме того, как рассердится папа из-за погнутой рамы. Я как раз перешел к тому, как всю дорогу до гаража у меня ручьем текла кровь и я до потери сознания корячился, выправляя эту проклятую раму клещами — и тут меня начали душить рыдания.