Д и н а. Ах, как сыро, зябко… Я побегу.
К о р ч е м н ы й. Дина!
Д и н а. Видите, я вся дрожу…
К о р ч е м н ы й. Вижу… В первый же день, как вы приехали… с первой минуты…
Д и н а. Андрей Васильевич…
К о р ч е м н ы й. Дина, в мыслях я связал с вами свою судьбу. А я от задуманного никогда не отступаю.
Д и н а. Вы же знаете, я… люблю Николая.
К о р ч е м н ы й. Вы не любите его! Вы привыкли к нему. Привыкли думать, что любите. А вот приехали — и вам стало скучно.
Д и н а. Не смейте! Он лучше вас, лучше всех!
К о р ч е м н ы й. Дина, вы не хотите признаться даже самой себе.
Д и н а. Перестаньте! (Убегает.)
К о р ч е м н ы й смотрит ей вслед, потом берет оставленные Диной гитару и корзину и поднимается по ступеням, направляясь к дому.
Появляется К о н ы ш к о в, молодой, высокий, немного неуклюжий. Сбросил рюкзак. Подошел к месту, где выпивали.
К о н ы ш к о в (поднял бутылку). Кислятина… (Смотрит на землю.) Трое мужчин, одна женщина… Нет, женщин было две. Одна из них курит… (Прислушался — где-то засвистела птица. Повторяет ее свист. Потом, явно ища кого-то, направляется к ступеням, ведущим к дому станции.)
Появилась А с я.
Ася!
А с я. Здравствуйте, Петя… Что это у вас?
К о н ы ш к о в. Дудка.
А с я. Играете?
К о н ы ш к о в. На то и делал.
А с я. А что-нибудь такое… настоящее сыграть сможете?
К о н ы ш к о в. Что же вам такое?
А с я. Грустное… но чтоб не очень, с грустинкой.
К о н ы ш к о в. Попробуем. (Играет.)
А с я. Как настоящий инструмент!
К о н ы ш к о в. Главное — легкий. Поиграл, положил в карман, да и пошел дальше.
А с я (приподнимая рюкзак Конышкова). Все кочуете?
К о н ы ш к о в. Нет, нынешнее лето почти оседло живу. Нынче я не в поисковой, а в разведывательной партии. Здесь, в двадцати километрах, железную руду нашли. Лагерь там разбили. Шахты закладываем. Большой завод будут ставить. Тем более что уголь поблизости. А город бы здесь… Смотрите, какой простор… (Кричит.) Ого-го-го!
Откликается эхо. Послышался баян Матвейкина.
А с я. Алешка…
Появляются М а т в е й к и н, С т е п а и М и ш а.
М а т в е й к и н. Геология, привет! Забавляемся?
А с я. Дудочка у Петра Ивановича чудесная.
М а т в е й к и н. У нас погромче… (Играет на баяне.)
Конышков вторит баяну на своей дудке. Матвейкин заметил это, резко оборвал игру.
К о н ы ш к о в. Давайте, давайте, дуэт!
М а т в е й к и н. Нет, товарищ геолог, у нас с тобой оркестра не получится.
К о н ы ш к о в (оценив обстановку, Асе). Может, прогуляемся?
А с я. Нет, Петя, в другой раз.
К о н ы ш к о в (подает ей дудку). Возьмите, если понравилась.
А с я (берет). Спасибо.
К о н ы ш к о в уходит.
М а т в е й к и н (подает знак, и друзья скрываются. Идет за Асей, наигрывая на баяне). Брось эту пищалку!
А с я. Не ты дарил.
М а т в е й к и н. Выискался…
А с я (подзадоривая). А песни как поет!
М а т в е й к и н. Есть такое предположение. Селихов меня в штат забирает… Сотрудник научно-исследовательской станции, электрик Алексей Матвейкин… Звучит?
А с я. Звучит.
Ася подносит к губам дудку. Матвейкин выхватывает и, размахнувшись, бросает в озеро.
М а т в е й к и н. Пускай там на ней караси играют.
А с я (встала). Отелло Кириллыч Матвейкин. Знаешь, для чего я тут с тобой задержалась? Сказать хотела… Не ходи ты за мной, Алеша, не надейся.
М а т в е й к и н. В геологию ударилась?
А с я. Пусти! (Уходит вверх по ступеням, гордо выпрямившись.)
Из-за камня слева возникают С т е п а и М и ш а.
М и ш а. Дела у Алешки нельзя сказать, что блестящие, а?
С т е п а. Чувства.
М и ш а. Тряска нервов и… прострация.
С т е п а. Прострация?
М и ш а. В пространство, значит… и без ничего, впустую. Жалко парня. Он ведь не то что мы с тобой. Ты вот, к примеру, хороший врубмашинист, я — неплохой крепильщик…
М а т в е й к и н. Трепач ты, а не крепильщик.
М и ш а. Оставим эту суровую оценку на его совести. Жалко парня. Талант! Редкий талант. Ты видел, как он математическую задачу решил? Только лоб наморщил — и готово! В институт готовится. Математические книжки, как романы, проглатывает.
С т е п а. Математик-то он, может, и хороший, а вот эту задачу (указывает туда, куда ушла Ася) решает неправильно…
М а т в е й к и н. Много ты понимаешь! Вот увидишь, как она за мной побежит. (Уходит, сопровождаемый друзьями.)
По ступенькам спускаются Д и н а и С е л и х о в.
Д и н а. Коля, давно пора задуматься!
С е л и х о в. Проблемы решают не страсти, а логика, точный расчет… Вечер-то какой. Хорошо!
Д и н а (присела на камень). Со дня моего приезда у нас с тобой не было ни одного хорошего вечера. Нескладно все…
С е л и х о в. Оставим дела. Неужели у нас нет ничего другого? (Пауза.) Дина…
Д и н а. Да?
С е л и х о в (мнется). Вечер-то какой…
Д и н а. Ты что-то хочешь мне сказать?
С е л и х о в. Собираюсь… весь день собираюсь. Пришло письмо от мамы… твоей мамы. (Вынимает из кармана письмо, подает Дине.)
Д и н а. Что пишет? (Берет письмо, читает, возвращает Селихову.)
С е л и х о в (в сильном волнении). Дина… слушай, Дина… Дело, конечно, не в материнском желании. Время идет… а мы с тобой — и вместе и врозь.
Д и н а (растерянно). Коля… Николай…
С е л и х о в. Дина… ты знаешь, как я тебя люблю. Будем всегда вместе, Дина?
Д и н а (испуганно). Нет, нет!
С е л и х о в. Дина?
Д и н а. Николай, прости… не надо. Ты такой добрый, чуткий… я тебя люблю…
С е л и х о в. Любишь?!
Д и н а. Как брата! Как Володю. Я тебя так люблю… Я за тебя жизнь отдам. Поверь мне!
С е л и х о в (обескураженный). Верю, верю. (Пауза.) Что ж это, Дина?
Д и н а. Не знаю.
С е л и х о в. Столько лет…
Д и н а. Годы эти прошли…
С е л и х о в. Я тебя не упрекаю.
Д и н а. И все-таки за каждый год, за каждую минуту… я готова просить прощения.
Поляна возле дома научно-исследовательской станции. Угол деревянного двухэтажного дома. В окнах темно. Вечер. Откуда-то издалека доносится песня. На мостике, перекинутом через овраг, стоят Д и н а и К о р ч е м н ы й.
К о р ч е м н ы й. Вот и еще день… Прошел еще месяц. Так пройдет и год… А время летит. Прошумит крыльями. Там и старость. Гипертония, инфаркт. Ничего не нужно, кроме хороших врачей. Да хочется работать, жить!
Д и н а. Кому не хочется.
К о р ч е м н ы й. Видно, приходит конец дружбе с Николаем… Дина, вы с ним старые друзья. Поговорите с ним, убедите его! В конце концов, его могут просто снять.
Д и н а (сокрушенно). Да, убедишь его… Молчит! Сидит, утонул в бумагах. Молчит и считает.
К о р ч е м н ы й. Поражаюсь его терпению. Так упрямо осторожничает! Впрочем, это не ново. Это — позиция всех оппортунистов от науки.
Д и н а. Андрей, я прошу… я запрещаю вам так говорить о нем: Селихов навсегда, понимаете вы — навсегда! — останется для меня другом. И я никому не позволю говорить о нем плохо. Я сама наговорила ему много обидных слов.