В вечернем тумане вокзал казался ещё мрачнее, чем всегда; туман, как пар, клубился под высоким железным навесом платформы, обволакивал вокзальные фонари, превращая их в расплывчатые опаловые пятна. К зданию вокзала то и дело подкатывали машины, они разворачивались и уносились прочь, и было похоже, будто пучеглазые рыцари гарцуют на турнире, пригнувшись к двум длинным светящимся копьям, которые бесшумно сшибались и перекрещивались с такими же парными копьями.

Поезд южного направления, на Милуоки, прибывал в 6:52, с расчетом, чтобы пассажиры могли поспеть на восточный экспресс. Паровоз, волоча за собой вагоны, вползал под своды вокзала, как чудовищное насекомое, прокладывавшее себе путь длинным белым щупальцем, торчащим из циклопического глаза – головного прожектора; насекомое с шипеньем выбрасывало за рельсы гибкие лапки – белые струйки пара. Окна тянувшихся сзади вагонов казались жёлтыми сегментами туловища гусеницы; каждое окно отбрасывало на землю бледно-золотой квадратный отсвет.

Вики, Дэви и Кен в дождевых плащах неподвижно стояли на платформе, поеживаясь в клубах сырого тумана. Все трое молча глядели на приближавшийся поезд. Кен в последнюю минуту заставил Дэви пойти с ним на вокзал, и Дэви понял – брат не хочет прощаться с Вики наедине. Презирая его в душе, Дэви согласился. Они заехали за Вики и, здороваясь, оба смотрели на неё одинаково виноватыми глазами, хотя провинились перед ней совсем по-разному. Из всех троих только Вики сохраняла полное самообладание: она сидела между ними в машине бледная, но с высоко поднятой головой.

Ожидание на перроне казалось им нескончаемой пыткой, хотя они спокойно говорили о погоде, о том, с какой точностью прибыл поезд, и чьи часы показывают верное время.

– Я, пожалуй, пойду в вагон, – сказала Вики, как только поезд остановился.

– Вздор, – резко ответил Кен. – До отхода целых десять минут, и ты ещё успеешь насидеться.

Вики бросила на него взгляд, который можно было бы назвать уничтожающим, но Дэви показалось, что она заставила себя напоследок произвести окончательную оценку Кена, взглядом вобрать сущность всего, что она в нем любила, и унести с собой. А в поезде, оставшись одна, она попытается определить, драгоценный ли это камень, или простой булыжник…

Дэви почувствовал, что ему уже не под силу служить барьером между ними. Он отошел в сторону, решив хоть на несколько последних минут оставить их наедине, не представляя, впрочем, о чём они могли бы говорить без взаимной обиды – разве только пожелать друг другу счастья. Лучше всего, подумал Дэви, если б Кен этим и ограничился, но сказал бы это искренно, сознавая, что они, быть может, никогда больше не увидятся, что он любил её по-настоящему, так как она чудесная девушка, а если разлюбил, то виноват в этом только он один. Вики не нуждается в утешениях, решил Дэви, а вот Кену необходимо вернуть себе уважение младшего брата.

– Я схожу за сигаретами, – сказал Дэви, на ходу придумав предлог. – И, если найду, куплю вам «Ярмарку тщеславия».[9]

– Давай лучше я сбегаю, – тотчас предложил Кен. – Я сделаю это быстрее. Через минуту вернусь.

Дэви и Вики молча поглядели ему вслед, и, когда они обернулись друг к другу, Дэви заметил на её лице еле уловимую ироническую усмешку.

Взяв Вики под руку, Дэви крепко прижал её к себе.

– Слушайте, Вики, имей я на брата влияние, всё было бы по-другому. Вы – лучшая девушка из всех, кого он знал, да и не только он. И вам это известно, правда?

– Он ужасно растерян, – сказала Вики. – Я не хотела, чтобы он провожал меня. Но он настоял, – добавила она утомленно. – Я хочу пойти в вагон.

– Не дождавшись его?

– Вы думаете, он огорчится? – спросила Вики, подняв на Дэви усталый и умный взгляд.

– Думаю, что да. Я всё ещё надеюсь, что он скажет или сделает что-нибудь такое, за что я смогу уважать его по-прежнему. – Он глядел на неё грустными, умоляющими глазами. – Вики, окажите мне эту услугу, хорошо? Иначе я долго буду думать о нем плохо.

– Ничего, это пройдет, – сказала она.

– И у вас тоже.

– Вы уверены? – В голосе Вики зазвучала беззлобная ирония. – У других девушек это тоже проходило?

– Да, – сказал Дэви. Теперь он вовсе не был намерен покрывать Кена. – Всегда проходило и впредь будет проходить. И довольно безболезненно.

– Что ж, это хороший признак. – Вики протянула ему руку. – Прощайте, Дэви.

Дэви взял её руку и задержал в своей.

– Значит, вы его не подождете?

– Незачем. Что бы он ни сказал и ни сделал, всё равно ничего не изменится. А я замерзла.

Дэви не выпускал её руки: ему казалось невероятным, что Вики больше не будет жить в одном городе с ним. Пусть она никогда не думала о нем, но, живя в Уикершеме, она была близко. И что бы она ни делала, что бы ни происходило в её жизни, он всегда знал об этом.

– Вики, а писать вы мне будете?

– Если только вы станете отвечать. Теперь ведь у вас будут работать два техника. Пожалуй, скоро вы заведете себе секретаршу. Она будет писать за вас письма.

Дэви всё ещё держал её руку.

– Можно вас поцеловать, Вики?

Вики подставила губы, и он поцеловал её. Прикоснувшись к её губам, он забыл о своем намерении только чуть-чуть обнять её и прижал к себе с такой отчаянной страстью, что Вики, отступив назад, посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Это накапливалось давно, – сказал Дэви. – Так поцеловать вас мне хотелось ещё полтора года назад, когда я пришел на вокзал встречать самую прекрасную девушку в мире.

– Ах, Дэви!.. – воскликнула она с тоской. И он не понял, чем вызвана эта бесконечная горечь, звучавшая в её голосе, – сожалением о том, что могло быть, или о том, что утрачено. Голос её дрогнул, но в глазах не было слез. Она взяла один из чемоданов, самый тяжелый – как в день своего приезда, – и шагнула на ступеньку вагона. Дэви пошел за ней, глядя на её стройные ноги и спрашивая себя, сможет ли он когда-нибудь разлюбить её. Бремя этой любви было ему ненавистно, он изнемогал под его тяжестью, но в душе его, даже в самые горькие минуты, ни разу не шевельнулось желание, чтобы Вики навсегда ушла из его жизни.

– Ну, прощайте, – сказала она тем же усталым тоном, но на этот раз улыбнулась.

– Прощайте.

Вики вошла в вагон. Дэви проводил её глазами, всё ещё чувствуя на своих губах теплоту её губ. Он порылся в памяти, стараясь припомнить, было ли у него когда-нибудь такое же ощущение, и лишний раз убедился, что все прежние поцелуи занимали его, только пока они длились.

Повернувшись, он быстро зашагал сквозь туман к залу ожидания и у дверей столкнулся с Кеном, который выходил на перрон со свернутым в трубку журналом подмышкой. Лицо Дэви осунулось, а глаза как будто запали ещё больше.

– Она уже села в вагон, – сказал Дэви. – Велела тебе кланяться.

– Не подождала меня? – медленно спросил Кен, и даже придирчивый слух Дэви не мог уловить в его тоне ни малейшего облегчения. – Она ничего не просила мне передать?

– Ничего, – отрезал Дэви. – А чего ты, собственно, ждал?

– Да, пожалуй, ничего, – тусклым голосом сказал Кен. В нем как будто что-то надломилось, но Дэви не хотел ни сочувствовать, ни даже замечать этого.

Он прошел мимо растерянного Кена и направился к стоявшей на улице машине, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, идет ли за ним брат. Он не ручался, сможет ли скрыть озлобление, ибо он только что потерял единственную девушку, которую любил, и потерял её, так и не узнав взаимности. Даже сейчас она думала не о нем, а о Кене.

Поезд с пыхтением и ревом двинулся вперёд. Всё было кончено.