Энки следовало бы проявить изобретательность, как-то перехитрить своих стражников, но внезапные частые вспышки внутри сферы обороны подстегнули его. Находившиеся внутри щитов корабли загорались как свечки, неестественно слабые водородные взрывы перемалывали их в пыль, поглощая в себя ближайшую авиацию. И малая часть таких вспышек обеспечила крушение линии щитов, во многих местах прорыв оказался настолько глубоким, что напрямую вёл к гражданским судам внутри сферы. Несколько взрывов коснулись и их. Заметив это, Энки необдуманно скользнул в пространство. Его перехватили практически сразу после неудавшегося перемещения. Поймавший его удар был не таким сильным, как предыдущий. Стиснув зубы, наёмник совершил ещё один скачок. На сей раз он достиг цели. Оказавшись внутри постепенно теряющей обороноспособность сферы, Энки дотянулся до не среагировавших на его появление Слепней. Устроенные ими взрывы истощили существ, никто не сопротивлялся, никто даже не заметил его приближения. Сила наёмника коснулась каждого. Убил ли он их или только ранил, этого Энки уже не видел. В него впились сотни острых импульсов, обволакивая, сжимая.

Облегчение пришло ненадолго. Слепни слегка ослабили давку, но лишь затем, чтобы проворнее вцепиться в наёмника. Перемещение. Миг, и Энки погрузился в почву, сминая и плавя выбросом землю не хуже небольшого метеорита. Едва оглядевшись, он заметил груды разбитого Аккада. Уродливая поверхность ещё недавно красивой планеты пыхтела гулким жаром. Десятки Слепней испускали его, кружась в воздухе, исчезая и возрождаясь красочными всплесками энергии. Все их помыслы, каждый удар были обращены вниз. Интуитивно Энки напрягся, ожидая порции и для себя, но слившиеся воедино Слепни, казалось, не заметили появления наёмника.

Всего доля секунды потребовалась, чтобы вглядеться внутрь сдавленного, похожего на энергетический кокон шара.

– Энлиль, – одними губами прошептал наёмник.

Командир был там, совсем рядом, отделённый и такой же недоступный мыслям. Энки не ощущал его, будто друга по-прежнему не существовало вовсе, но это был он.

– Энлиль!!!

Энки во всё горло позвал напарника. Он успел заметить лишь вялое движение командира. Тот отбивался от нависавших рядом существ. Его заслонили. Стена из мелькающих Слепней сгустилась.

Метнувшись к другу, Энки уже не смог ничего рассмотреть. Он не сделал и шага, уткнувшись в свою собственную стену. В момент всё заволоклось, отрезая пространство вокруг, словно остался только этот жалкий кусок. Ударив, Энки практически раскрошил преграду, но собравшиеся вокруг него Слепни быстро стянули трещинки, ещё надёжнее запирая наёмника внутри.

Он не успел закрыться. Волны объединённой силы обрушились чередой нарастающих гребней. Они срывали с его души последние слои защиты, заставляя купаться в боли. Энки не слышал собственного крика. Ни связной мысли, ни одного образа, как слепой, он отбивался, но замкнутая внутри энергия редко попадала в цель, всё чаще раня своего же владельца.

В какой-то момент его существование свелось к одному единственному инстинкту – выжить.

Всё смешалось, утратило краски.

Рёв набирал мощи, как юный ветер, распирающий басистые лёгкие. Этот шум казался диким на фоне отблесков в небе. Далёкое немое сражение в космосе искрилось разноцветными огоньками, но никто и не думал смотреть на них. Начавшееся истребление не занимало разъярённых Слепней.

Для них существовали лишь две цели.

Две ненавистных сломленных цели…

Глава 18

Течение времени никак не замечалось внутри раскалённого кокона. Энлиль не был уверен, пробыл ли он под атакой минуту, или же этот беспрерывный поток чужеродной энергии вскрывал его душу уже часами. Боль – то немногое, что он ещё осознавал, и её медленное возрастание косвенно указывало, что это избиение началось недавно, ведь наёмник ещё мог хоть как-то закрываться и отвечать, но недавно относительно чего? Энлиль с трудом удерживал в памяти ближайшие события, боль была такой сильной, что он даже толком не помнил, как попал в западню. Всё необъятное мироздание сейчас сдвинулось для него до этого места, а за его пределами, казалось, больше ничего нет, только эти рыхлые стенки чужой силы и новые удары.

Скольких ему удалось достать, скольких прикончить, кто вставал на их место – всё это ускользало от командира. Тактика Слепней была новой, они не делали передышку все одновременно, часть из них, свежая, всё время оставалась на подхвате, готовая сменить выдохнувшихся собратьев. Их конвейер вертелся вокруг уже редко встававшего с земли наёмника. Каждая цепкая нить энергии ближе и ближе касалась самого истока жизни Энлиля. Цель была достижима, она дурманила существ, как сводил с ума запах крови дикое животное. Некоторые, поддавшись опьянению смерти, сами умирали, становясь порывистыми, глупыми, нарываясь на ответный удар. Но чем дольше продолжался этот тёмный вихрь вокруг Энлиля, тем меньше он предпринимал контратак. Попытки вырваться прекратились, постепенно все остатки сил командира перешли в защиту.

Спрятаться. Закрыться, хоть немного ослабить натиск, остудить этот жар боли внутри, подумать, найти решение. Но каждый раз, когда Энлиль был близок к построению плотной защиты, рабы жертвовали самих себя, переступали все возможные черты – лишь бы разбить новые преграды. Панцирь один за другим разлетался вдребезги, оголяя уязвимое физическое тело наёмника. Счёт гибелям своей оболочки Энлиль даже не начинал вести. Со стороны казалось, что его тело только и делало, что распылялось, рвалось на куски, сгорало или сплющивалось, а потом вновь появлялось. Физическая боль была ничем по сравнению с тем, когда удары касались разума, вторгались в душу, били в самое средоточие поддельного бессмертия наёмника.

Он терял своё превосходство. Его душа всё больше оголялась, превращаясь в ничем не защищённый голый ствол дерева. И каждый удар заставлял её чернеть, кукожиться, покрываться новыми шрамами. Мучение безраздельно властвовало в его мыслях, резало любую здравую идею, не давая выхода.

В какой-то момент Энлиль ясно понял, что осталось недолго. Ход обратной эволюции оказался беспощадно быстрым, и недолговечное бессмертие в любой момент было готово оставить наёмника.

Мысль о смерти не испугала, но придала последней решимости. Догадываясь, что на большее ему уже не хватит сил, Энлиль вновь попытался закрыться. Избивавшие его существа уже явно не приписывали ему подобных запасов энергии. Они наслаждались медленным крахом своего врага, не заметив нечётких перемен в нём.

Один рывок. Всего одно действие, тяжёлое, словно он толкал вперёд не свою энергию, а весь Аккад. Выходило всё так медленно, что Энлиль уже успел поставить крест на своём решении, но погружённые в бесноватое настроение Слепни ещё не замечали его потуг. Последние резервы убийственно вяло и не спеша оседали вокруг наёмника, формируя защиту. Лишь капля внимания, и этот неготовый панцирь мог отправиться вслед за уже десятками ему подобных. Медленно его границы уплотнялись, энергия начинала преображаться, жить своей кратковременной жизнью, защита поглощала чужие удары, и часть из них впитывала в себя, чтобы ещё более срастись. Слепни продрали глаза, но было уже поздно. Энлиль находился внутри своего последнего рубежа.

Поняв свою ошибку, Слепни подняли складный ор, их движения стали сбивчивыми, связи непрочными. Будь у Энлиля хоть ещё немного сил, лучшего момента, чтобы воспользоваться слабостью противника, он бы ни придумал. Но вместо попытки контратаковать, вместо того, чтобы попытаться разорвать ослабленные сети его ловушки, наёмник безвольно упал на землю. Тонкая и пока ещё прочная защита облегчила его боль, как холодная вода ненадолго могла утолить жар обожжённой плоти.

Это ненадолго. Энлиль уже замечал первые бороздки поверх своей преграды. Частично построенная оборона подпитывалась за счёт ударов чужеродной энергии, но большое количество этих ударов всё равно вело к её разрушению. Этого командир изменить не мог, ни замедлить, ни исправить. Он лежал на расплавленной чёрной земле, бессильно смотря вверх. Зрение немного прояснилось. Энлиль уже мог видеть и замечать движения Слепней, особенно тех, кто вертелся рядом, внутри кокона. Твари скреблись, извивались, лезли со всех сторон его небольшой защиты, зарывались под него, наскакивали сверху, но преграда ещё сохраняла относительную однородность.