— Те самые подземные горы? — ужаснулась Таймири. — Я была в одной из мерцающих пещер. Это же настоящая сокровищница!

— Судя по всему, кому-то наши сокровища не дают покоя, — пробормотала Ария. — Но теперь, когда мы вместе, меня уже ничто не заботит. Знаешь, если бы не твоё волшебное письмо-самолетик, не видать бы мне света белого… Это письмо вселило в меня надежду. Запомни, девочка моя, вера и надежда — две великие вещи. Они возрождают падших и укрепляют немощных. Вот и меня, надломленную, укрепили.

Таймири стало стыдно. Ведь она считала Папируса чуть ли не сбрендившим. А тот просто верил в свою затею с самолетиками и никого не слушал.

— Но как ты сюда-то пробралась? Неужто никто не устраивал тебе допросов и церемоний посвящения? — полюбопытствовала она.

К счастью, ни ардикта, ни прочие профессора тетушке Арии не повстречались. Все они заседали в кабинете для совещаний и гадали, что делать с расписанием, которого, в общем-то, никогда и не существовало. Озаботились в кои-то веки!

— Музы свободно разгуливают по мастерской. Никакой дисциплины! Не дай адуляр, возникнет в ком-нибудь надобность! Это ж всё равно, что искать иголку в стоге сена! Магнит нам нужен. Магнит! — настаивал физик Кронвар.

— Вы говорите о музах, как о тиграх, оказавшихся на воле. Куда это годится?! — вспылила Овенарис, хрупкая миловидная женщина, ведущая уроки равновесия.

— Давайте не будем идти на поводу у современности! Расписание ограничивает выбор учениц. У них в принципе не остается альтернатив, — веско заметил Каэтта, сцепив руки в замок.

— Но в ином случае выбора лишаемся мы, — сказал мужчина, закутанный в шарф. — Музы выбирают учителей на свой вкус… Хотя порой это прихоть случая. А-апчхи!

— Ваша лестница, ведущая в никуда, уважаемый Има-Рин, является обязательным этапом в становлении любой музы. Не сочтите за дерзость, но конкретно вас никто из учениц по доброй воле не выбирает. Им, как бы так выразиться, приходит повестка. Вроде повестки в армию, — съехидничал Кронвар.

Има-Рин достал носовой платок и громко высморкался. В последние дни простуда не отступала от него ни на шаг, в каких бы закутках он ни скрывался и каким бы чаем ни лечился.

— А когда починят счетчик эмоций? — спросила у Ипвы легкомысленная на вид дамочка в меховой накидке и обтягивающем платье с глубоким декольте. — На носу акт отречения от колдовства, а…

— Будет, будет вам счетчик, — обнадежила ее ардикта. — Но одеваться, Такрана, я бы посоветовала вам поскромнее. Ваши вульгарные платья нарушают чистоту эксперимента. Не помню случая, чтобы во время акта отречения счетчик не зашкаливал. Ставлю на что угодно, глаза на лоб у муз лезут отнюдь не из-за магического атрибута.

— Ах, вы просите о невозможном! — сказала та и противно захихикала. Кронвар с Ризомериллом одновременно скосили глаза в ее сторону.

Магическим атрибутом преподаватели именовали в своем кругу индикаторную волшебную палочку из оптоволокна, которая светилась и испускала разноцветные искры во все стороны. Волшебства в ней было, что в варёном яйце. То есть ровным счетом никакого.

— Такрана, покажите-ка палочку нашим ученым господам, чтобы ни у кого не возникло сомнений насчет ее безвредности, — попросила ардикта. И вещица пошла по кругу. Ризомериллу редко приходилось сталкиваться с подобного рода предметами, и он пришел в совершеннейшее изумление:

— И вот с помощью этой штуковины вы проверяете учениц?! Интересно, какие эмоции они испытывают, когда палочка начинает искриться?

— Эммм… сейчас припомню, — замялась Такрана. — В прошлый раз где-то около тридцати процентов обеспокоились за мою судьбу, еще двадцать злорадно ухмыльнулись (я это и без счетчика заметила), у пяти процентов взыграло сердце, а остальные музы пребывали в ожидании, чем же закончится эта комедия.

— Глубоко научный подход! — саркастически отозвался Кронвар. — И, надо полагать, за теми пятью процентами, у которых взыграло сердце, вы теперь неусыпно следите?

— Эти пять процентов, как оказалось, отчаянные музы-камикадзе! И они ежедневно носятся в вашем атомном разделителе в виде корпускул! — сказала Ипва. — Кстати, я собираюсь наведаться к вам с инспекцией, так что проверьте на досуге всякие там генераторы, сепараторы и прочую лабораторную утварь.

Кронвар промакнул платком лоб. Только инспекции ему недоставало! Если Ипва вздумает что-либо проверить, сделает она это со всей въедливостью и дотошностью, и велик риск, что после ее визита тебя лишат кафедры. Потом Кронвар вспомнил, что и сам ужасно въедлив, а главное, изворотлив и умён. Сторговаться с ардиктой для него пустяк.

«Конечно, пустяк. Плёвое дело!» — убеждал себя Кронвар. Коллеги, которые, все без исключения, тихо его ненавидели, с удовольствием отметили, как он побледнел.

Физической лаборатории срочно требовался капитальный ремонт — от покраски стен до замены оборудования, поскольку прежнее оборудование безнадежно устарело. Более или менее исправно работал пока только атомный разделитель. Да и тот в полнолуние барахлил.

— А чего мелочиться-то? — вдруг взбодрилась ардикта. — Я вас каждого по очереди навещу! Не отвертитесь! Поэтому приготовьтесь встречать меня с пирогами, хлебом да солью. Возражения не принимаются!

У Такраны от потрясения задергался глаз, Има-Рин раскашлялся, Ризомерилл съежился, а жилистый азиат, специалист по «Памяти о смерти», который в течение собрания не проронил ни слова, молитвенно сложил руки. Этого узкоглазого преподавателя величали не иначе, как Катори-сан, и его предмет был окружен таким же ореолом таинственности, как и он сам. Поговаривали, будто у него под кроватью хранится ритуальный кинжал, который его дедушка-самурай использовал отнюдь не по назначению: вместо того, чтобы однажды вспороть себе живот в знак верности своему сюзерену, дед Катори рубил этим кинжалом овощи для салата. И с тех пор легло на прославленный род проклятие. Хотя, может, насчет проклятия это всё выдумки, но тогда чего ради японец затачивает своё оружие, причем еженощно в одно и то же время?

Из-за холодящего кровь скрежета, что доносился из его комнаты каждую ночь (а жил Катори-сан прямо над лабораторией Ипвы), у подопытных мышек начиналась паника, и к утру ардикта не раз находила их в плачевном состоянии.

Она предостерегающе посмотрела на самурая, отодвинулась от стола и добавила:

— В общем, готовьтесь. На этой неделе я проведу тщательную проверку, а для провинившихся изобрету какое-нибудь зверское наказание.

«Управлять теми, кто тебя до колик боится, проще простого, — думала Ипва, спускаясь в подземелье. — Иное дело Каэтта. Он вроде бы и зависит от меня, но держится наравне. Не замечала, чтобы он заискивал перед Кронваром, как прочие. Хотя Кронвар тот еще негодяй. Не похож Каэтта и на мелочного Ризомерилла. А этот стоик, я знаю, мелочен до невозможности.

Но не стоит тебе лишний раз высовываться, Каэтта! Потому как я в любой момент могу сдать тебя с потрохами. Твой драгоценный свиток перейдет к Терри, и город Цвета Морской Волны падёт».

С грохотом захлопнулась за ардиктой проржавелая железная дверь, дрогнуло пламя свечей на столике с картой.

«Надо сообщить Терри, что дело сделано и горы в этом регионе разобраны по кусочкам», — Она задула свечу-флажок у мастерской счастья Лисса и провела пальцем по карте.

— Не может быть, чтобы я пропустила такое крупное месторождение! Здесь определенно нужна толстая свеча! — воскликнула она, ткнув в точку где-то на юге. Эта точка робко посвечивалась голубым и, казалось, совсем не хотела, чтобы ее нашли. — Хороша была идея использовать заколдованную карту в качестве адуляроискателя, — вслух похвалила себя Ипва. — За информацию я получаю немалые деньги из дворца. Наука в мастерской процветает только благодаря моим стараниям. Что ни говори, но в любом предприятии главное найти себе щедрого спонсора.