Отсрочив милосердную отраду,

Слепою жаждой сердце поражая,

Мгновенья бередят мою досаду,

И речь моя вредит мне, как чужая.

Какая тень расти мешает саду,

Плодам обетованным угрожая?

Что там за зверь грозит в загоне стаду?

Кто не дает собрать мне урожая?

Подобным упованием строптивым

Амур меня казнит не без причины:

Надеяться больней нетерпеливым;

И нахожу совет я справедливым:

Пока не дожил смертный до кончины,

Не называйте смертного счастливым.

Мгновенья счастья на подъем ленивы,

Когда зовет их алчный зов тоски;

Но, чтоб уйти, мелькнув, — как тигр, легки.

Я сны ловить устал. Надежды лживы.

Скорей снега согреются, разливы

Морей иссохнут, невод рыбаки

В горах закинут, там, где две реки,

Евфрат и Тигр, влачат свои извивы

Из одного истока, Феб зайдет, —

Чем я покой найду иль от врагини,

С которой ковы на меня кует

Амур, мой бог, дождутся благостыни.

И мед скупой — устам, огонь полыни

Изведавшим, — не сладок, поздний мед!

На первый дар, синьор мой, отдохнуть

Склоняйтесь вы щекой, от слез усталой,

И на Амура сердце как попало

Не тратьте, сколь суров он к вам ни будь.

Вторым вы прикрывайте слева грудь

От стрел его, которых здесь немало

И летом и зимою пролетало,

Один и тот же пролагая путь.

Чтоб утолить сердечные печали,

Из третьего травы вкушайте сок:

Он сладостен в конце, горчит вначале.

И — дерзости б вы тут не увидали! —

Стигийский не страшит меня челнок,

Питай лишь вы приязнь ко мне и дале.

Мой слабый дар в тени своих ветвей

Питало благородное растенье,

Хотя ко мне не знало снисхожденья

И мукой не тревожилось моей.

Жестокостью я ранен тем сильней,

Что в доброте его не знал сомненья, —

И вот я устремляю помышленья

К тому, чтоб горе высказать полней.

Ужель меня помянет добрым словом,

Кому мой стих в любви опорой был,

Но кто утратил все свои надежды?

Тот лавр не наградит поэта пыл,

От молний не послужит он покровом,

И солнце жжет ветвей его одежды.

Благословен день, месяц, лето, час

И миг, когда мой взор те очи встретил!

Благословен тот край и дол тот светел,

Где пленником я стал прекрасных глаз!

Благословенна боль, что в первый раз

Я ощутил, когда и не приметил,

Как глубоко пронзен стрелой, что метил

Мне в сердце Бог, тайком разящий нас!

Благословенны жалобы и стоны,

Какими оглашал я сон дубрав,

Будя отзвучья именем Мадонны!

Благословенны вы, что столько слав

Стяжали ей, певучие канцоны, —

Дум золотых о ней, единой, сплав!

Бессмысленно теряя дни за днями,

Ночами бредя той, кого люблю,

Из-за которой столько я терплю,

Заворожен прекрасными чертами,

Господь, молю — достойными делами,

Позволь, свое паденье искуплю

И дьявола немало посрамлю

С его вотще сплетенными сетями.

Одиннадцатый на исходе год

С тех пор, как я томлюсь под гнетом злым,

Отмеченный жестокою печатью.

Помилуй недостойного щедрот,

Напомни думам сбивчивым моим,

Как в этот день ты предан был распятью.

Когда, являя знаки нетерпенья,

Смыкая взор, качая головой

Иль торопясь быстрей любой другой

Избавиться от даней преклоненья,

Могли бы вы бежать без сожаленья

Из груди, где разросся лавр младой

Листвой любви, — я б счел побег такой

Естественным итогом отвращенья.

В сухой земле изысканный росток

Не может жить — и тянется законно

Куда-нибудь, где край не так суров;

Но так как вам не позволяет рок

Уйти отсюда, — постарайтесь, Донна,

Не вечно ненавидеть этот кров.

Я не был к нападению готов,

Не знал, что пробил час моей неволи,

Что покорюсь Амуру — высшей воле,

Еще один среди его рабов.

Не верилось тогда, что он таков —

И сердце стойкость даже в малой доле

Утратит с первым ощущеньем боли.

Удел самонадеянных суров!

Одно — молить Амура остается:

А вдруг, хоть каплю жалости храня,

Он благосклонно к просьбе отнесется.

Нет, не о том, чтоб в сердце у меня

Умерить пламя, но пускай придется

Равно и ей на долю часть огня.

Завидев левый брег в Тирренском море,

Где стонут волны неумолчным стоном,

Листву, давно мне ставшую законом,

Там распознал я вдруг с тоской во взоре.

Напомнив кудри, светлые на горе,

Амур повлек меня к заветным склонам,

Там был ручей, невидимый в зеленом,

И я в него, как мертвый, рухнул вскоре.

Среди холмов, не знающих тревоги,

Ожить мне стыд помог в моем уделе,

И я бы не хотел другой подмоги.

Я жил, не осушая глаз, доселе,

А лучше было промочить мне ноги,

Когда бы только мне везло в апреле.