Вспомнив все это сейчас, Банзаракцаев с горечью подумал: «Все-таки сволочь я порядочная! Какой черт меня дернул засмеяться тогда, глядя на Ендона. Он тогда поглядел на меня с такой обидой, облокотился о стол и прикрыл глаза ладонью. Хоть я и послушался его, привез сюда старика Бизью, но мою дурацкую выходку дядюшка Ендон, конечно, не забыл, хранит в душе обиду. Когда вернемся, схожу к нему домой, поговорю по-хорошему и попрошу прощения».

Меж тем доклад окончился, объявили перерыв на обед.

—

Будет быстрее, если поднимемся на второй этаж и на ходу перекусим, — заметил председатель, когда они выходили. Бизья промолчал. Да и что он мог сказать, если ничего здесь не знал и ни в чем не разбирался? Ему оставалось лишь послушно следовать за Банзаракцаевым.

—

Не отставайте от меня. Надо успеть, пока народу еще немного, — и председатель, ловко проскальзывая меж людьми, устремился наверх.

Старик, никогда в жизни не бывавший в толпе и не знающий, что такое теснота, тотчас отстал. «Не в тайге же я заблудился, как-нибудь найду его на втором этаже», — успокаивал он себя.

Люди ели стоя, окружив круглые столики на одной ножке. Банзаракцаев уже ждал — он успел взять бульон, чай с молоком, нарезанное кусочками мясо, яйца и по паре поз.

Доедая мясо, старик озабоченно размышлял: «Вечером, утром и вот сейчас ем и пью за счет председателя. Неудобно как-то получается. Как отдать ему долг?»

—

Еще чаю выпьете, дядюшка?

- Можно бы…

—

Две чашки… хватит?

Для старика, который за один присест опоражнивал по десять чашек, прибавить к двум еще две было плевым делом.

—

Две хватит, — кивнул он.

Банзаракцаев отправился за чаем. Бизья достал платок и, вытирая морщинистый лоб, внезапно вспомнил про свои деньги, спрятанные в сундуке. «Что же делать, если стоимость денег начнет вдруг падать? — старик обмер. — Ну нет, если их надёжно хранить при себе, то что с ними сделается?.. Большой начальник Мункоев говорил с неким скрытым смыслом, конечно… Где хранить мои деньги — это мое дело. Куда приспособить заработанное своими руками добро, на что его употребить— это тоже мое дело. Деньги-то у меня есть. Есть! Но жизнь моя, считай, уже прошла. Роскошных одежд и легковых машин мне не нужно… И дальних разъездов мне не осилить. Когда придет пора собираться на тот свет, кому же я деньги-то оставлю? Норжиме? Нет, конечно, нет. Другое дело, если б всю жизнь вместе с ней прожили… Дочери, что ли? Дочери… Дочь с зятем за мной не смотрели, не заботились, почета от них я тоже не видел… Почему мои немалые сбережения должны попасть в руки чужого парня?.. Дочь с зятем и без моих денег, наверно, живут богато». Сгорбленный, с обвисшими щеками, он казался сразу постаревшим на несколько лет.

Подошел Банзаракцаев и с ним улыбающийся парень, на плече которого висел какой-то черный ящик. «Это еще кто такой? — подумал Бизья. — Друзей и знакомых у председателя не перечесть. Мне-то что…»

—

Здравствуйте, Бизья Заятуевич, — вежливо поздоровался парень и, улыбаясь, наклонил голову.

«Экие у тебя подхалимские повадки», — осудил про себя старик и холодно ответил:

—

Здравствуй, — после чего принялся прихлебывать чай.

- Это репортер из радио. Не думайте, что он здоро

вается со всеми подряд, — засмеялся Банзаракцаев.

Старик сделал вид, что не слышит: «Тоже, наверно, замышляет какой-то обман, как тот фотограф». Если б не председатель, он даже близко не подпустил этого репортера. Но делать нечего, пришлось вслед за ними тащиться на третий этаж. Там было тихо, сумрачно, прохладно. Присели на диван с низенькой спинкой. Бизья устало вытянул ноги, испытывая большое желание скинуть сапоги. Привыкший ходить босиком по мягким полевым травам, под жарким солнцем, он чувствовал сейчас ноющую боль в суставах и мышцах ног.

—

Я хотел бы немного поговорить с вами, Бизья

Заятуевич, и эту беседу нашу записать на пленку. Иначе говоря, взять у вас интервью, — по-прежнему улы

баясь, сказал репортёр.

—

Ей-богу, сказать мне нечего.

—

Не надо, дядюшка. Помогите колхозу: скажите, что нам нужен трактор «К-700», — и Банзаракцаев ободряюще похлопал его по плечу.

—

Ну… будет ли прок-то от моих слов?

—

Кое-какой смысл есть, дядюшка Бизья, — председатель лукаво подмигнул. — Слово простого труженика звучит по-особому… Ну, скажите же несколько слов, ведь язык у вас от этого не отвалится…

—

 Хорошо, тогда начнем, — репортер незаметно включил магнитофон. — Бизья Заятуевич, вы уже сколько лет плотничаете?

—

А вот как образовались артели-колхозы, с тех самых пор и стучу по дереву. Кажется, уже больше сорока лет.

—

Сколько домов и помещений для скота вы построили за это время?

—

Вот уж не знаю. Но многовато наберется.

—

Бизья Заятуевич, сколько вам лет? И продолжаете ли вы трудиться?

—

Шестьдесят пять, считая по-бурятски. Ноги не отказали, поэтому зачем мне дома сидеть? Начальство меня пока еще на пенсию не гонит. Видимо, я еще нужен. Никто не запрещает работать себе потихонечку. Когда уж сил совсем не станет и придет время собираться на тот свет, тогда я и сам оставлю работу. Правильно? Ха-ха.

—

Конечно. Совершенно верно. Ну, а не бывает иногда желания отдохнуть?

—

Отдохнуть? Я устаю, когда сижу без работы. Вот такой я бестолковый человек. Сидеть без дела, ей-богу, тяжело. Вот вы, молодой товарищ, разве сможете сидеть без дела?

—

Бизья Заятуевич, что вы сейчас строите?

—

Сейчас мы с парнем Данзаном возводим сруб дома. Данзан приходится мне свояком. Он отпрыск дядьев моей жены Дугармы, то есть из рода бодонгутов. А я сам из хусайского рода.

—

Многих вы обучили своему ремеслу?

—

Да не сказать, чтобы я кого-то там обучил. Только вот этого Данзана пытаюсь немного научить. По своей тупости школу-то он не смог осилить. Да и не всем же колхозным ребятам наукам обучаться, кому-то выпадает доля делать сельскую работу. Поскольку родственник, взял я к себе этого Данзана. Все же иметь какое-то ремесло, чтобы прокормить себя, — это ведь большое дело. К тому же Данзан, хоть не был силен в школе, топором владеет неплохо. Из парня выйдет приличный мастер.

—

Бизья Заятуевич, в докладе товарища Мункоева было сказано о передаче молодым опыта знатных мастеров. Что вы об этом думаете?

—

Я-то? Скажу, что это дело хорошее. Очень хорошее дело. Если бы мне поручили нескольких парней, я бы постарался кое-чему их научить. Правда, не знаю, что думает вот он, Андрей Дармаевич… И опять же, какова будет оплата за это? Я ведь какой-никакой, а человек, мне тоже не хочется терять лишний заработок… Ха-ха…

—

Мы все это обдумаем, обязательно, — сказал председатель.

—

Бизья Заятуевич, значит, вас надо понимать так, что вы готовы возглавить молодежную бригаду или, допустим, звено, правильно?

— Не скажу, что готов. Но если начальство доверит, что ли… или прикажет, тогда, наверно, не откажусь. Пока болезнь не свалила с ног, отчего бы и не поучить молодежь… Вот только бы с оплатой все по-другому…

Банзаракцаев поморщился, словно у него вдруг заболели зубы.

—

Ну, спасибо, Бизья Заятуевич. Значит, поговорили мы с вами. Вы какую песню любите? Радио по ва

шей заявке может передать любую песню. Так какую песню вы закажете?

—

Песню?! Я не большой любитель песен, поэтому не хочу обманывать. Вот если б ты с таким вопросом обратился к моему ровеснику Ендону Тыхееву, как бы он попрыгал! Ха-ха! Уж очень он песни любит, косоглазый. Да и сам не прочь надрывать голос.

—

Тогда мы передадим какую-нибудь старинную бурятскую песню, посвятив ее вам. Можно?

—

Можно, можно. Погоди-ка… «Песня об осиротевшем верблюжонке» Генинова годилась бы…