Среди знакомой обстановки комнаты Аввакум различил два силуэта. В одном он сразу узнал Ирину. Она сидела у окна и как будто дремала, склонив голову на стол. Ее темные волосы рассыпались по плечам. Другой силуэт принадлежал мужчине, высокому и худому, в темном пиджаке. Заложив руки за спину, мужчина расхаживал по комнате.

Аввакуму почудилось, что сквозь шум ветра слышится женский плач. Но возможно, что слух обманывал его, потому что кругом скрипели ветви и листва под порывами ветра шумела, как водопад.

Мужчина остановился посреди комнаты, и Ирина тотчас подняла голову. Он вынул что-то из бокового кармана пиджака и показал ей. Она вскочила со стула и, словно отпущенная пружина, метнулась к его руке. Мужчина размахнулся, ударил ее по лицу, и она упала на пол. Потом подползла к нему, обхватила его ноги, бессильно опустив голову на ковер.

Аввакум закусил губы. Он готов был ворваться в комнату, схватить негодяя за шиворот и разбить ему голову о стену. Но он продолжал сидеть на дереве, ошеломленный, подавленный: лицо мужчины, завуалированное частой сеткой занавески, худое и длинное, показалось ему знакомым. Правда, шевелящиеся от ветра занавески не позволяли рассмотреть его черты.

Мужчина вырвался из рук Ирины, грубо рассмеялся и, наклонившисьпохлопал ее по спине. Он сел на ее место, а она подползла на коленях к кровати, вытащила из-под матраца небольшой пузатый саквояжик, с которыми обычно ходят врачи, бросила его к ногам мужчины и закрыла лицо руками.

Ее платье высоко вздернулось над коленями, но на мужчину это не произвело никакого впечатления. Весело насвистывая, он поправил у зеркала галстук, поднял саквояжик и направился к двери.

В тот же миг Аввакум соскользнул на землю, перемахнул через забор, пробегая мимо машины, плеснул еще раз из пузырька под левое переднее колесо и скрылся во мраке. Подождав с минуту, он снова зашагал к машине. Владелец «москвича» включил подфарники и в их тусклом свете засуетился около левого переднего колеса.

Аввакум шел неторопливо и, чтобы заглушить звук шагов, старался ступать по траве. Мужчина заметил его лишь шагах в десяти от «москвича». Аввакум включил фонарик, и мужчина, попав под сноп ярких лучей, оторопело заморгал глазами. Он резко отвернулся, но было поздно — Аввакум сразу же узнал его. Это был не кто иной, как Светозар Подгоров, начальник Центрального управления по борьбе с эпизоотиями. Аввакум, догадываясь, кто был запоздалым гостем Ирины, готовил себя к столь неожиданной встрече, но все же фонарик дрогнул в его руке.

— Что — резина спустила? — спросил он равнодушно. Саквояжика не было видно — он, конечно, уже лежал в багажнике.

— Да и погодка подходящая, — ухмыльнулся Аввакум. — В самый раз чтоб менять скаты. Запаска есть?

— А тебе какое дело? — не оборачиваясь, грубо ответил мужчина. Аввакум погасил фонарик.

— Думаешь — набиваюсь в помощники? — хрипло засмеявшись, ответил он. — Как бы не так! — И, чтобы хоть немного облегчить душу, выругался так смачно, как никогда еще в жизни.

Мужчина ничего не ответил и снова склонился над колесом.

— Идиот! — сказал Аввакум и плюнул себе под ноги.

Он едва удержался, чтобы не съездить кулаком по этому знакомому надменному лицу, и медленно побрел дальше.

Пройдя шагов двадцать и убедившись, что тьма снова надежно прикрыла его, Аввакум вдохнул побольше воздуху и пустился к шоссе. Возле троллейбусной остановки был телефон-автомат. Набрав номер лейтенанта Маркова, Аввакум приказал ему немедленно явиться на остановку с собакой-ищейкой. Затем позвонил к себе в Управление дежурному и потребовал тотчас же сообщить ему домашний адрес Подгорова. Записав адрес, Аввакум присел на скамейку, стоявшую на остановке, чтобы немного передохнуть. Он сидел и считал проносящиеся мимо машины. Необходимо было отвлечься — день выдался такой трудный, было столько острых переживаний, что от усталости Аввакума даже затошнило.

Минут через пятнадцать подъехал лейтенант Марков с собакой. Гроза приближалась, все чаще слышались раскаты грома. Каждую минуту мог хлынуть проливной дождь.

Аввакум протянул лейтенанту листок с адресом.

— Гони машину по этому адресу. Узнай, в какой квартире живет этот тип и вернулся ли он домой. Если не вернулся, установи наблюдение за домом. Мне надо знать, привезет ли он с собой небольшой саквояж, или же вернется с пустыми руками. Возможно, что он подъедет на светлом «москвиче». Номер машины тоже записан на листке.

Аввакум погладил собаку.

Лейтенант все еще с удивлением всматривался в Аввакума.

— Монтер — хоть куда! Не правда ли? — сказал Аввакум, ухмыльнувшись.

Он взял поводок и энергично зашагал к улице Брод.

Остановившись там, где стоял светлый «москвич», он дал псу обнюхать землю, погладил его и, наклонившись, шепнул в ухо: «Ну, Ингус, ищи!»

Пес тихонько заскулил, приник носом к земле, прижал уши и, весь напрягшись, как тетива, пошел по следу.

Они пересекли улицу Настурции, затем другие улицы и вышли на пустынную, без фонарей дорогу, ведущую в Симеоново. Стояла такая непроглядная тьма, что Аввакум не различал даже собаки, хотя она сопела в двух шагах от него.

Гроза внезапно стихла, и лес справа от дороги, казалось, вдруг онемел и заснул.

Вскоре за железнодорожным переездом Ингус свернул вправо, повертелся на месте, и Аввакум почувствовал, как пёс тянет его в какой-то двор. В эту минуту над Витошей блеснула молния, разодрав нависшее над лесом небо. Аввакуму было достаточно этого мгновения, чтобы сориентироваться. Он приметил название улицы, цвет калитки, против которой они стояли, номер на эмалированной табличке. На сетчатке глаза сохранились очертания дома: островерхая альпийская кровля, второй этаж с эркером, опущенные шторы, две сосны спереди. Окна дома были темны, ни один лучик света не проникал из-за штор.

Пошел дождь. Крупные капли, словно бичом, хлестали пересохшую землю.

Аввакум натянул поводок и с трудом оттащил собаку от калитки. Не останавливаясь, он пересек квартал и вышел на бульвар Яворова. Мокрый и грязный, с отяжелевшими ногами, он дотащился до телефона-автомата, позвонил дежурному и вызвал машину.

Приехав домой, он отправил Ингуса с шофером. Не успел он войти к себе в комнату, как зазвонил телефон. Лейтенант Марков сообщил, что владелец «москвича» вернулся с пустыми руками.

— Жаль, — усмехнувшись, заметил Аввакум и спросил: — Ты очень устал? Нет? Тогда приезжай ко мне на чашку кофе!

Пока закипала вода, он успел принять душ, облачиться в халат и набить трубочку.

Лейтенанту было поручено немедленно установить наблюдение за домом с островерхой крышей, узнать, кто в нем живет, когда и какие люди посещали его. Кроме того, сделать выписку из личного дела Светозара Подгорова и проверить, живет ли кто-нибудь еще у него в квартире Аввакум вынул из шкафа бутылку коньяка и две рюмки. Кофейник вскипел.

За окном по-прежнему шел дождь.

13

Утро сияло улыбкой. Светлая радость, казалось, наполнила весь мир, и, может, именно поэтому Аввакум еще острее ощущал охватившую душу тревогу. Новости, которые принес лейтенант Марков, не сулили ничего хорошего. Он узнал, что обе подписи под фальшивым письмом были первоначально набросаны простым карандашом. Подпись доктора была скопирована — в этом не было никакого сомнения. А подпись Ирины? Почему были сделаны незначительные, еле заметные изменения в некоторых буквах?

Все было подстроено очень наивно. Отклонения в написании некоторых букв навязчиво говорили: «Вот видите, некто пытался подделать подпись Ирины Теофиловой, но не совсем удачно». А что мешало этому «некто» скопировать ее подлинную подпись, так же как подпись Петра Тошкова? Ведь у него под рукой были десятки писем, подписанных Ириной.

Было ясно, что автор поддельного письма, умышленно изменив очертания букв в подписи Ирины, хотел тем самым выгородить ее в случае, если подделка обнаружится.

Лейтенант Марков установил, что двадцать восьмого августа ни Христина Чавова, ни Ирина Теофилова не уходили с работы между десятью и одиннадцатью часами. Следовательно, Ирина невиновна, ибо не могла же она быть одновременно и в управлении и в кабинете Венцеслава! Алиби Ирины разбивало в пух и прах все умозаключения Аввакума. Но под конец лейтенант подчеркнул и такую небольшую подробность: между десятью и одиннадцатью часами Ирина Теофилова выходила из канцелярии, чтобы принять душ. Услышав это, Аввакум развел руками и лицо его омрачилось.