Двое жандармов стремглав бросились туда, откуда раздались выкрики, угрожающе размахивая на ходу дубинками. Несколько молодых людей из колонны замедлили шаги, ожидая, чем это кончится. К ним тотчас подбежал один из жандармов и процедил сквозь зубы: «Чего уставились, не задерживайтесь».

Людская вереница, следуя за жандармами, остановилась перед двухэтажным зданием с облупившейся штукатуркой, обнесенным деревянным крашеным забором. Над калиткой была растянута тряпица с намалеванными вкривь и вкось словами: «Добро пожаловать, заднестровские братья!» Видимо, писавший очень торопился. Пониже, на одном из столбиков калитки, висела табличка: «Ремесленное училище».

Жандармы, подгоняя людей нетерпеливыми окриками, разделили женщин и мужчин и развели по комнатам. Думитру Затыка и Николай Потынга вместе с другими односельчанами оказались в комнате, стены которой были увешаны различными схемами и таблицами. Возле пыльного, плохо пропускающего дневной свет окна пугающе чернела грифельная доска, исчерканная мелом. Пол усеян обрывками бумаги, стружками и другим мусором. Вместо ученических столов стояли двухэтажные деревянные нары.

В комнате было холодно, и люди кутались в ветхие одеяла, которыми были застланы нары. Вполголоса гадали, что их ждет. Разговоры смолкли с появлением жандарма. Что-то недовольно пробормотав, он повел их в столовую. Когда все собрались, пришли несколько офицеров и людей в штатском.

— Дорогие заднестровские братья и сестры! — раздался громкий, хорошо поставленный голос одного из штатских. — Мы рады приветствовать вырвавшихся из большевистского рабства на родной румынской земле. Здесь, в этом доме, вы получите временный приют и еду. Позже каждый, кто желает, сможет построить собственный дом, получит землю.

— Уважаемый господин, — раздался робкий голос. — А сколько мы здесь будем жить?

Оратор немного смешался.

— Это зависит не только от нас…

Сдержанный гул голосов был ответом на его слова. Все заговорили разом. Человек в штатском предостерегающе поднял руку, призывая к тишине, и сказал, что сейчас их накормят обедом. Началась небольшая давка, женщины с детьми стали оттирать остальных. Возникла перебранка. Обед состоял из миски жидкого супа и куска мамалыги. Изголодавшиеся на тюремном пайке люди торопливо поглощали еду и расходились по своим комнатам.

Думитру и Николай вслушивались в обрывки разговоров, которые доносились до них из разных концов комнаты. Люди были явно обескуражены расплывчатыми обещаниями, да и скудный обед отнюдь не способствовал хорошему настроению. Только один, небольшого роста, с бегающими острыми глазками, сохранял приподнятое настроение. Он сновал между нарами, улыбался, отпускал соленые шуточки, подбадривая приунывших людей. Думитру и Николай узнали в нем того самого, что на тюремном дворе кинулся избивать коммунистов.

— Кто такой, не знаешь ли часом? — спросил Думитру Симиона. Они оказались соседями по нарам.

— Как не знать? — ухмыльнулся Симион. — Марчелом его зовут. Вместе Днестр переходили. Через него все и получилось…

Думитру показалось, что его собеседник вздохнул.

— Кто же он все-таки, этот Марчел? — не отставал Думитру. — Откуда он взялся? Не наш, не протягайловский же?

— Откуда, откуда… — передразнил его Симион. — Вот пристал. А черт его знает, откуда он взялся. Говорит, что сам из Молдавии, только где-то в России жил. — Симион замолчал, раздумывая, продолжать или нет свой рассказ. — Все одно, секрета уже нету, вы ведь с Николаем тоже от большевиков сбежали.

Чувствовалось, что Симиону очень хотелось выговориться.

— Чего только не сулили они с Григорием Мугурелом. Рай земной, а что получилось? — тоскливо закончил свой рассказ Симион. — Сначала в тюрьму посадили, словно мы шпионы какие, потом сюда запихали. Тоже не лучше тюрьмы, и кормят, как в тюрьме. Дурак, послушался. Кабы трезвый был, никогда бы на эту сторону не пошел. Все вино проклятое… У них вина было — хоть залейся.

— У кого — у них? — поинтересовался Думитру.

— А тебе какое дело? — почему-то разозлился Симион.

— Загадками говоришь, Симион, — равнодушным голосом ответил Думитру. — Я, понимаешь, загадок не люблю. Никто тебя за язык не тянет. Не хочешь, не надо. Подумаешь, секрет какой.

— Да какой там секрет! — чуть ли не в голос вскричал Симион. — Нету никакого секрета, понял? Нету! В доме у Василия Мугурела пили. Брат его, тот, который еще давно за Днестр ушел, объявился… ну и Марчел этот проклятый неизвестно откуда. Он же… — Симион осекся и быстро взглянул на Думитру. Тому показалось, что Симион чего-то недоговаривает. — А вас-то чего сюда занесло?

— Хотим жить хорошо на собственной земле. Говорят, землю дают, дом… Ты же сам слышал.

— Мало ли чего сказать можно, — недоверчиво протянул Симион. — Пока что хорошего мало. Если так и дальше пойдет, назад подамся, в Протягайловку. Там хоть какой, но все же родной дом. Пусть накажут. Не пропаду. А после в колхозе можно жить, если, конечно, не лодырничать, вот что я вам скажу, — тихо, озираясь по сторонам, закончил он.

Не дождавшись ответа, Симион улегся на нары и задремал.

Потекли дни, похожие как две капли воды, монотонные, однообразные. Изредка появлялись хорошо одетые люди. Они невидящим равнодушным взглядом скользили по лицам беженцев и, брезгливо поводя носами, исчезали.

Допросы продолжались. Симиона держали особенно долго. После допроса он улегся на нары, вытащил из кармана грязный платок, приложил ко рту. На платке расплылось красное пятно. Бросив взгляд по сторонам, Симион быстро спрятал платок в карман, однако Думитру все видел.

— Кто это тебя, мэй? — участливо спросил Думитру.

Симион не ответил, даже не обернулся в его сторону. Думитру уже решил, что ответа не последует, когда вдруг Симион подал голос.

— Сволочи, — сквозь зубы пробормотал он, едва сдерживаясь от душившей его злобы, отчаяния и обиды. — Так мне и надо. Убить меня, дурака, мало. И тебя тоже, и Николая, и всех нас, баранов безмозглых. — Он, наконец, поднял глаза на Думитру. — Не понравилось господам, как я разговариваю с ними. А как я разговаривал? Обыкновенно. Они спрашивают — я отвечаю…

— Да о чем они тебя расспрашивали? Рассказывай поскорее.

— Сначала по-хорошему: кто отец, какое у него хозяйство, вступил ли в колхоз. Я, конечно, отвечаю все как есть: отец единоличник, хозяйство безлошадное, у меня лично ничего нет и не предвидится, потому и перешел на эту сторону, чтобы хозяином стать. Тут один из них говорит: «Чтобы твоя мечта исполнилась, нужны деньги, много денег. Запомни, никто даром тебе ничего не даст. Но мы готовы помочь, если ты нам поможешь». Я очень удивился. Спрашиваю: «Какую такую помощь могу оказать важным господам начальникам?» Они засмеялись, а тот говорит: «Очень большую, дорогой Симион». По имени назвал, сволочь. «Ты, говорит, парень молодой, крепкий, смелый, по-русски хорошо говоришь…»

— Они с тобой по-русски разговаривали? — уточнил Думитру.

— И по-русски тоже. Слушай дальше. «Мы дадим тебе письмо: перейдешь на ту сторону, поедешь на поезде в один город в России, — какой, не сказали, — передашь это письмо одному человеку, возмешь от него пакет. Получишь много денег».

— Похоже, не согласился? — Думитру взглянул на вспухшую губу своего собеседника.

— Как видишь, — невесело усмехнулся Симион. — Я же понял, к чему клонит. Сказал, что не затем сюда пришел, чтобы в шпионы записываться. И потом, знаешь, Думитру, — доверительно сказал он, — боязно снова Днестр переходить. Хватит и одного раза. Этого, конечно, я им не сказал, зато спросил, долго ли будут нас под замком держать, словно преступников. Он как заорет: «Молчать, красная сволочь! Я тебя научу держать язык за зубами. Это тебе не колхозное собрание». И вот, сам видишь. — Он снова приложил платок к окровавленному рту. — Одно слово — сигуранца. Я тебе как другу скажу. — Он припал к самому уху Думитру и зашептал: — Если так и дальше пойдет, обратно убегу. Врут все они — насчет работы, земли, дома. А ты что думаешь делать? Если что, давай вместе.