— Возвращаемся! — прошептал хромой, даже не пытаясь продолжать путь в этой мгле. — Туман все гуще, ни черта не разглядишь...

— Спокойно! — велел Сьенфуэгос. — Мы уже на месте.

— Откуда ты знаешь?

— Завоняло из трюма.

— Я тоже чувствую.

Бонифасио повернулся к другу, стараясь двигаться как можно осторожнее, чтобы не перевернуть шаткую лодку, и возмущенно спросил:

— Ты чего это взобрался на самый нос? Еще лодку перевернешь!

— Да я бы и рад пониже, — ответил тот. — Да только, похоже, у нас в лодке вода!

— Да я вижу. Сам в ней сижу. Вот же ты свинтус!

Они продолжали грести, чувствуя себя несчастнейшими на планете существами посреди безбрежного океана, окруженные голодными акулами. Луна не светила, и они сбились с курса и даже потеряли из виду тусклые огни жалких хижин на далеком берегу.

Под конец они и вовсе утратили надежду отыскать в непроглядном тумане корабль или берег, тем временем акулы, что до сих пор опасливо следовали за кормой, теперь начали понемногу окружать лодку, подбираясь все ближе, готовые в любую минуту прокусить хрупкий борт.

Так прошло много времени.

И вдруг неподалеку чей-то голос затянул песню.

Голос был просто ужасен; кто-то столь же бездарно подыгрывал ему на каком-то струнном инструменте, но старая знакомая мелодия, раздававшаяся над морской гладью, показалась им совершеннее, чем целый хор ангелов. Никогда прежде не слышали они ничего прекраснее и чудеснее, чем этот гундосый и фальшивый голос, доносившийся с запада:

О Тринидад, неважно, куда занесет меня ветер,

Неважно, куда я прибуду

И что меня там ожидает,

Какие там ждут меня беды.

Мне важно одно лишь море

До самого горизонта.

И вкус соленого пота.

Еще мне на свете важно твое прекрасное имя...

О Тринидад, предо мною расстилается синее море,

И то же синее море смыкается за кормою...

— Эй, там, на корабле! — крикнули они в один голос.

Музыка смолкла, и их окликнул тот же гнусавый голос:

— Есть кто живой?

— Сьенфуэгос и Бонифасио Кабрера! Только боюсь, это ненадолго.

— Какого дьявола вы хотите этим сказать?

— Мы нахлебались воды и вот-вот потонем, а вокруг чертова прорва акул. Зажгите фонарь!

— Сию минуту! — ответили с корабля. — Капитан! Эй, капитан! Тут люди в опасности.

Спустя пять минут они уже были на борту. После горячих объятий и приветствий они попросили сухую одежду и бросились смывать невыносимый запах пота и пережитого страха.

Потом они жадно пили крепкую и горькую настойку, приготовленную, очевидно, Сораидой из каких -то диких трав, и рассказывали дону Луису де Торресу, капитану Моисею Соленмоу и всей команде о событиях на Эспаньоле, и готовясь слушать их собственные рассказы.

— Да нечего особо рассказывать, — сказал дон Луис. — Мы всего лишь спрятали корабль и ждали, как повернутся события. Жизнь на Ямайке, конечно, спокойна, но беда в том, что слишком многого нам там не хватает — например, одежды. Как видишь, мы совсем обносились и скоро останемся в чем мать родила, как те самые дикари.

От их одежды и в самом деле остались одни лохмотья, и теперь они мало чем напоминали прежнюю гордую команду доньи Марианы Монтенегро полуторагодичной давности. Но несмотря на это, дисциплина на корабле по-прежнему была железной — благодаря твердой руке капитана Моисея Соленого, который крепко держал поводья и не давал команде расслабиться.

— Если не ошибаюсь, Сораида привезла вам одежду, — заметил Бонифасио.

— Только самое необходимое, — ответил капитан. — В такое времечко в городе мало что можно найти.

— Теперь уже можно, — ответил Сьенфуэгос. — Корабли Овандо прибыли нагруженными под завязку, и теперь в городе есть все, чего душа пожелает. Вот только цены и впрямь грабительские. Обычный хубон стоит вчетверо дороже, чем в Севилье, а приличная шпага — аж в десять раз.

— Цена не имеет значения, — спокойно ответил дон Луис де Торрес. — В реках Ямайки достаточно золота, и туземцы нисколько не возражают против того, чтобы мы его добывали... — в доказательство он открыл тяжелый сундук и извлек из него несколько туго набитых мешочков из пальмового волокна. — Так что у нас достаточно золота, чтобы сделать жизнь вполне комфортной.

— Вот только где взять женщин? — напомнил кок.

— А туземки?

— В конце концов они все нас покинули. Осталась лишь парочка, а это еще хуже, чем ничего: из-за них в команде сплошные раздоры.

— Женщин всегда можно найти, а вот из-за золота случаются раздоры куда более серьезные, — заметил Сьенфуэгос.

— Возможно, но женщины нам нужнее, — настаивал кок. — Нам нужны крепкие девушки, чтоб могли обустроить семейный очаг, ловить рыбу и рожать детей.

— Сомневаюсь, что вы найдете таких в Санто-Доминго, — заметил канарец. — Там незамужние — как правило, шлюхи.

— А я ничего не имею против шлюх, — заметил один мурсиец. — Сораида тоже была шлюхой, но трудно найти лучшую спутницу для той авантюры, что вы затеяли.

— Таких, как Сораида, слишком мало, — заметил Бонифасио Кабрера. — Тем более, в Санто-Доминго.

— Значит, придется поискать в других местах, — заключил Сьенфуэгос. — Сколько времени потребуется, чтобы сплавать в Испанию и вернуться обратно? — спросил он, повернувшись к капитану Соленому.

— Месяца два, — ответил моряк после недолгих раздумий. — Самое большее — три.

Сьенфуэгос какое-то время молчал, вглядываясь в лица матросов, которые, в свою очередь, смотрели на него, и наконец с улыбкой ответил:

— Итак, полагаю, что если кто-то из вас не обзаведется невестой в течение месяца — значит, ему суждено навсегда остаться холостым, — улыбнулся он. — Хотите попытаться?

Гул одобрения пронесся по палубе, и Сьенфуэгос повернулся к Луису де Торресу.

— А вы что скажете? — спросил он. — Думаю, нам стоит сплавать в Испанию, закупить там все необходимое, отобрать несколько крепких здоровых девушек, а затем подыскать какой-нибудь красивый остров, где мы сможем основать мирную колонию.

— Звучит заманчиво, — заметил тот, переглянувшись с капитаном Моисеем Соленым. — Как вы считаете?

— Если так, то надо отправляться немедленно: первые циклоны могут обрушиться на нас в любую минуту.

— Меня беспокоит донья Мариана, — заметил дон Луис. — В конце концов, корабль принадлежит ей.

— Ей в любом случае потребуется четыре месяца, чтобы родить ребенка и прийти в себя после родов, — напомнил канарец. — Мы с Бонифасио останемся с ней, а в середине августа будем ждать вас в Харагуа.

— Мне бы не хотелось уезжать без нее, — понизил голос бывший иудей. — У Инквизиции длинные руки, и если ее поймают, немедленно отправят на костер.

— Анакаона обещала нам защиту.

— А кто защитит саму Анакаону? — спросил де Торрес. — Судя по тому, что вы рассказали, на острове теперь дует расистский ветер, а ее королевство — самое крупное на острове.

— Не думаю, что Овандо осмелится ее тронуть. Посмей он это сделать — и не избежать ему самого страшного индейского бунта.

— Вот как раз по этой причине донья Мариана в опасности, — заметил Луис. — Возможно, Овандо из тех, кто считает, что Эспаньола никогда не станет нашей, пока не исчезнет с лица земли последний индейский вождь. Чего в этом случае нам следует ожидать?

— Не знаю, — честно признался Сьенфуэгос. — Но могу ручаться, что за эти четыре месяца ни Овандо, ни кто-либо другой не сможет захватить Харагуа. Для этого необходимо целое войско, которого у них нет.

— Пока нет, — подчеркнул Луис. — Но будьте уверены: как только Овандо его получит, он тут же нападет на Харагуа. Санто-Доминго — ключевая точка, из которой можно сделать бросок в любую часть острова, и Овандо должен быть уверен, что является ее единоличным владельцем, а потому не может рисковать подвергнуться нападению изнутри. Бунты Франсиско Рольдана наглядно показали, чем могут грозить подобные вещи, так что дни Анакаоны как правительницы сочтены.