— Мог бы, не спорю, — согласился Сьенфуэгос. — Но вряд ли он сможет убедить Луиса де Торреса, капитана Соленого и всех остальных основать новую колонию, где до нас не дотянутся руки Инквизиции и монархов.

— Ты полагаешь, так будет лучше для нас? — спросила она, готовая принять любое решение главы семьи.

— Уверен, что и ты думаешь так же, — спокойно ответил он. — А что нам еще остается? Вернуться в Европу?

— Нет, — снова покачала она головой. — Никогда. Ни Гаитике, ни Арайя, ни даже Бонифасио не смогут там жить. — И это не то место, где бы я хотела видеть своего ребенка. Наше будущее — здесь, остается лишь решить, где именно.

— Это зависит от того, сколько нас будет и кто захочет последовать за нами, — Сьенфуэгос сделал широкий жест рукой, словно хотел обнять весь мир. — В этом море множество прекрасных островов, где горстка мужчин и женщин, решивших бросить вызов обществу, вполне могла бы жить свободно и счастливо. Вопрос лишь в том, чтобы найти такой остров.

— Возможно, найдется достаточно мужчин, которые захотят последовать за нами, — согласилась Ингрид. — Вот только где взять женщин?

— Думаю, их тоже можно найти.

— Как? Купить или захватить силой? — безнадежно пожала она плечами. — И то, и другое кажется мне одинаково мерзким.

— Возможно, Анакаона могла бы их нам предоставить, — без особого смущения предположил Сьенфуэгос.

— Я не стану просить ее об этом, — возмутилась Ингрид. — Еще несколько лет назад, когда мы только приехали сюда, сотни девушек посчитали бы за честь принять участие в столь благородном деле, да еще в компании «отважных испанских кабальеро», — тут она глубоко вздохнула. — Но теперь все изменилось, и те немногие, что смогли выжить, не став при этом рабынями или проститутками в Санто-Доминго, хорошо уяснили, что никакие это не «отважные кабальеро», а просто злобные и крайне эгоистичные существа, которые считают их не более чем обезьянами.

— Возможно, мы смогли бы убедить их в том, что существуют совсем другие испанцы, способные любить и уважать их так же, как любую европейскую женщину.

— Слишком поздно, — снова вздохнула она. — Слишком поздно — на этом острове. К тому же, после той бойни, что мы здесь устроили, после всех болезней, которые мы сюда принесли, Анакаона нуждается в каждой женщине, способной рожать детей, чтобы ее народ мог возродиться и обрести прежнюю власть, — после этих слов донья Мариана показалась ему необычайно уставшей, словно эта речь стоила ей неимоверных усилий. — Нет, — снова вздохнула она. — Даже не думай просить женщин у Анакаоны. Лучше поищи другой выход.

Сьенфуэгос честно попытался найти другой выход, но вскоре вынужден был признаться, что, как и Ингрид, не видит иного пути, кроме как заключить контракт со шлюхами или, напав на какую-нибудь индейскую деревню на одном из соседних островов, захватить женщин силой, пролив при этом реки крови. Сьенфуэгос невольно улыбнулся, представив себе, как экипаж «Чуда» осаждает поселение карибов с их деформированными ступнями, острыми, как бритва, подпиленными зубами и каннибальскими привычками.

— Быть может, нам стоит отправиться в Европу и привезти женщин оттуда? — спросил он в тот же вечер у своего доброго друга, Бонифасио Кабреры. — Уверен, что там найдется немало желающих поселиться в маленьком раю.

— И кто же, по-твоему, это будет? — рассмеялся тот. — Если ты думаешь, что все женщины одинаковы, то на самом деле это совсем не так. Много ли найдется таких, кто захочет разделить рай с хромым бедолагой, к тому же почти карликом?

— У нас в команде есть немало славных ребят, которые могут предложить им новую жизнь, полную радости, вдалеке от непосильных трудов и страданий. Сколько девушек на Гомере предпочли бы уехать сюда, чем до самой старости гнуть спину на чужих людей, относящихся к ним не лучше, чем к тягловой скотине, погоняя до полного изнеможения.

— Моя сестра, например, — согласился хромой. — Но кто знает, быть может, она давно уже замужем и нянчит пятерых сорванцов, — он пристально посмотрел на друга. — Но если говорить серьезно, то я думаю, что твоя мечта — не более, чем пустая химера. Создать поселение, где все живут, как братья, вместе работают и отдыхают, где нет денег, а есть лишь общая собственность — не такое простое дело, как тебе кажется.

— Но ведь туземцы именно так и живут. Я сам это видел — там, на континенте, — канарец недолго помолчал, после чего добавил: — И здесь они тоже так жили, когда мы сюда приехали.

— Вот именно: когда мы приехали! — повторил тот. — Так всегда и бывает: стоит нам где-то появиться, как все кругом меняется, потому что мы сами несем с собой дух перемен. А раз здесь речь идет о золоте, жемчуге, изумрудах, бесхозных землях, которые многие будут рады присвоить, то все оказывается еще сложнее, ведь многие предпочтут мешок совершенно бесполезного золота мешку пшеницы, которой можно питаться целый месяц.

— Вот почему в этом мире все так? — вздохнул Сьенфуэгос.

— Ни ты, ни я не сможем найти ответа на этот вопрос, — честно признался Бонифасио. — Мы оба недостаточно умны и образованны, чтобы постигнуть суть такой сложной проблемы; остается только признать, что она существует и, видимо, не имеет решения.

— И все-таки я не могу поверить, что если человеку дать возможность стать свободным и счастливым, он откажется от этого по той лишь причине, что в новом обществе не будет денег, — задумчиво протянул Сьенфуэгос.

— Я лишь бедный полуграмотный гомерский пастух, — ответил Бонифасио. — Но всегда считал, что деньги и власть дают людям возможность возвыситься над остальными, и если ты надумаешь лишить общества этих двух вещей, тебя попросту возненавидят. Что тогда будет пересчитывать скупец? Чем будет похваляться франт? Кого будут унижать власть имущие? То, что ты предлагаешь — столь же неосуществимо, как пытаться выжить на дне морском.

— А я и не думал, что ты такой пессимист.

— Наверное, это потому, что тебе не довелось близко иметь дело с конкистадорами, а я провел среди них много времени, — просто ответил хромой. — Мне не так много лет, но я уже видел рождение и гибель двух городов, почти полное вымирание целой расы и такое количество всевозможных интриг, преступлений и злодеяний, что не хватило бы целой ночи, чтобы их все перечислить. Да ты и сам видишь, как вице-короли, епископы и губернаторы ради власти и почестей готовы идти по трупам, как женщины, что прежде считались порядочными, начинают торговать собой за жалкий кусок золота. Тут поневоле станешь пессимистом.

Он кивнул в сторону спящей Ингрид.

— Она — единственная женщина, которой можно безгранично доверять.

— Я собираюсь убить капитана де Луну, — неожиданно и некстати заявил Сьенфуэгос.

Но несмотря на внезапность этого заявления, хромой, казалось, ничуть не удивился.

— Нам давно уже следовало это сделать, — проворчал он.

— Это только мое дело.

— Я был бы рад тебе помочь.

— Когда в поединке участвуют двое против одного — это уже не поединок, а просто убийство, — заметил Сьенфуэгос. — Я убью его в честном бою, лицом к лицу и без посторонней помощи.

— Он превосходно владеет оружием, — напомнил хромой. — Намного лучше, чем Турок. Ты можешь никогда не вернуться назад.

— Я знаю.

— И что же?

— Нужно поразмыслить о том, как это можно сделать.

Хромой не смог удержаться от кривой улыбки.

— Меня пугает, когда ты слишком много думаешь, — заметил он. — Не хотел бы я оказаться на месте капитана. Так когда мы отправимся?

— На заре. До того, как проснутся Ингрид и дети.

— Почему?

— Ненавижу прощания.

11  

Санто-Доминго изменился.

Они заметили это с первого взгляда, даже не обменявшись ни с кем ни словом. Число жителей не просто возросло, но вновь прибывшие изо всех сил старались позабыть, что буквально еще неделю назад это вонючее местечко было ни чем иным, как жалким шахтерским поселком.