Видный русский поэт XIX века Алексей Николаевич Плещеев (1825—1893) выступил в печати со стихами в середине 40-х годов, когда русская поэзия, потеряв двух гениев — Пушкина и Лермонтова,— переживала нелегкую пору и, по решительному утверждению Белинского, стала играть «второстепенную в сравнении с прозою роль». Именно в эту пору на двадцать первом году жизни Плещеев выпускает первый стихотворный сборник, который был замечен и довольно высоко оценен критикой, в частности авторитетным Валерьяном Майковым, заявившим, что в том сложном положении, в котором оказалась русская поэзия со смерти Лермонтова, «г. Плещеев — бесспорно первый поэт в наше время…» [1]. Это сказано, конечно, с преувеличением, но если вспомним, что к тому времени Тютчев еще не был признан, Некрасов, Фет, Ап. Майков и Ап. Григорьев только-только начинают торить свои дороги в поэзии, а Жуковский и Языков почти замолчали, то можно признать в словах В. Майкова определенный резон.

В те же 40-е годы Алексей Плещеев выступает и с прозой, опубликовав в журнале «Отечественные записки» рассказ «Енотовая шуба». Затем последовали публикации в других журналах и газетах рассказов «Папироска», «Протекция» и повести «Шалость». Первые прозаические опыты Плещеева тоже получили весьма благосклонную оценку современников — словом, начало литературной карьеры складывалось для молодого автора счастливо.

Детство и отрочество Плещеева прошли в Поволжье. Родился он 4 декабря (22 ноября по старому стилю) 1825 года в Костроме, где его отец, Николай Сергеевич,— потомок старинного русского дворянского рода — исполнял обязанности чиновника особых поручений. Спустя два года Николай Сергеевич переехал на службу губернским лесничим казенной палаты в Нижний Новгород. А через четыре года отец Плещеева неожиданно скончался…

В Нижегородской губернии, где у Плещеевых было родовое имение, Алексей прожил с матерью до 1839 года. Дав сыну прекрасное домашнее образование (к тринадцати годам Алексей свободно читал в подлиннике сочинения немецких и французских авторов), мать Плещеева, исполняя волю покойного мужа, переехала в Петербург и определила Алексея в 1840 году в Санкт-Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

Однако первое «казенное» учебное заведение стало для юного Плещеева настоящей пыткой. Военная муштра с утомительными и однообразными строевыми учениями, непрерывные смотры, бессмысленная зубрежка уставов, наставлений, полное отсутствие каких-либо духовных интересов у большинства воспитанников, пренебрежительное отношение офицеров — все это представлялось любознательному, прекрасно развитому и жадно тянущемуся к знаниям Алексею Плещееву жестокой игрой, насилием над человеческой личностью. На второй год учебы Алексей настойчиво просит мать вызволить его из школы и в 1843 году добивается желанного отчисления из нее. В том же году Плещеев, с ранних лет испытывавший влечение к словесности, поступает на восточное отделение филологического факультета Петербургского университета.

В начале 40-х годов русская общественная и литературная мысль переживает небывалый подъем. Этому способствовали в первую очередь — вдохновенные статьи Белинского, философские трактаты Герцена-Искандера, с одной стороны, а с другой — огромный интерес к идеям европейских мыслителей Шеллинга, Прудона, Кабе, Фурье, Луи Блана.

Споры о путях развития русского общества, русской культуры переносятся со страниц журналов в литературные салоны и кружки Петербурга и Москвы. Алексей Плещеев становится активным посетителем таких петербургских кружков, жадно интересуется всеми литературными и философскими вопросами, волновавшими общество. Как раз в этот период он всерьез пробует свои силы на литературном поприще, опубликовав в 1844 году первые стихи на страницах журнала «Современник». В пору своего литературного дебюта в печати Плещеев особенно близко сходится с братьями Андреем и Николаем Бекетовыми (будущими знаменитыми русскими учеными), а через них — с литературным критиком Валерьяном Майковым и чуть позднее — с Михаилом Петрашевским.

Круг друзей-единомышленников расширяется: у Майковых Плещеев знакомится с Гончаровым, Салтыковым-Щедриным, Григоровичем и другими будущими крупными литераторами. С 1845 года Плещеев становится деятельным участником революционного кружка Петрашевского, активным посетителем его «пятниц», где взволнованно обсуждались вопросы будущего развития России, необходимость радикальных изменений в государственном строе страны. Пропаганда идей западноевропейского утопического социализма (в первую очередь учения Фурье), резкая критика крепостничества и самодержавия — такие первоочередные задачи ставили перед собой петрашевцы в своей практической деятельности. Именно в этот период Алексей Плещеев принимает решение оставить университет, объясняя свой уход не только материальными затруднениями, но прежде всего стремлением совместить учебу с живой действительностью. «Я бы поскорее желал разделаться с университетским курсом, во-первых — для того, чтобы на свободе заняться науками, которым я решил посвятить себя, науками живыми и требующими умственной деятельности, а не механической, науками, близкими к жизни и к интересам нашего времени. История и политическая экономия — вот предметы, которыми я исключительно решился заниматься» [2],—писал Плещеев ректору университета П. А. Плетневу 8 июня 1845 года. Оставив университет, двадцатилетний поэт целиком отдается литературной деятельности, пробуя свои силы в прозе, критике, журналистике (в газете «Русский инвалид» он вел в 1846—1948 годах раздел «Петербургская хроника»). Но главной потребностью творчества остается пока поэзия.

В течение 1844—1846 годов Плещеев создает ряд стихотворений, выдвинувших его в число ведущих поэтов своего времени. Наряду с абстрактно-романтическими мотивами, присущими ранним стихам поэта, в новых его стихотворениях все сильнее и сильнее начинают звучать ноты протеста против существующей действительности, страстные призывы к изменению сложившегося миропорядка. Неприятие социальной несправедливости и вера в торжество добра, человечности, свободы, равенства и братства людей — этот коренной лейтмотив гражданской лирики поэта определяет образ его лирического героя — борца, трибуна, пророка, возвещающего «утесненным» «свободу и любовь». В таких стихотворениях, как «Поэту», «Сон» и особенно в горделиво-призывном «Вперед! без страха и сомненья…», в полный голос звучат идеи жертвенности, подвига во имя революционного дела. А когда в 1846 году вышел стихотворный сборник Плещеева, то гражданская направленность многих его стихов воспринималась радикально настроенной молодежью как возрождение традиций поэзии декабристов и Лермонтова. Не случайно тогдашний студент-первокурсник Петербургского университета Чернышевский отметил в письме к родным, что многие из стихов Плещеева «в самом деле очень хороши» [3].

В 1846—1847 годах Плещеев знакомится с Федором Достоевским и поэтом Сергеем Дуровым, которые тоже становятся активными посетителями «пятниц» Петрашевского, поддерживает товарищеские отношения с поэтом и прозаиком Александром Пальмом, с приятелями по университету Александром Ханыковым, Дмитрием Ахшарумовым. Значительное влияние на развитие взглядов молодого литератора оказал революционно настроенный Николай Александрович Спешнев, лицейский приятель Петрашевского, начавший посещать его кружок с 1847 года. Впоследствии, в письме Добролюбову, Плещеев назовет Спешнева «самой замечательной личностью» среди петрашевцев.

И все-таки Достоевский и Дуров становятся особенно близкими Плещееву в этот период. Достоевский посвящает повесть «Белые ночи» Плещееву, а тот, тоже начавший пробовать силы в беллетристике, посвятит Достоевскому свою повесть «Дружеские советы» (а еще раньше, в 1847 году, Плещеев посвятит Достоевскому рассказ «Енотовая шуба»). Надо сказать, что именно в 1847—1849 годах Плещеев отдает предпочтение прозе, опубликовав в этот период лишь несколько стихотворений.

Первые прозаические произведения Плещеева (рассказы «Енотовая шуба», «Папироска», повести «Шалость», «Дружеские советы») были опубликованы на страницах крупных русских журналов «Современник» и «Отечественные записки». Ориентиром и образцом в прозаических опытах Плещееву, как и многим, вступающим в ту пору на литературное поприще, служил Николай Васильевич Гоголь. «Теперь только изредка слышится какой-нибудь охриплый голос, восставший против направления, данного Гоголем русской литературе, и этот охриплый голос тотчас же заглушается энергическими протестами молодого поколения, обратившего на гениального юмориста полные ожидания очи» [4],— писал Алексей Плещеев в одной из своих рецензий в 1846 году.

Вторая половина 40-х годов оказалась необыкновенно «урожайной» для русской прозы: чуть ли не друг за другом выходят «Бедные люди», «Двойник», «Хозяйка», «Белые ночи» Достоевского, «Обыкновенная история» Гончарова, «Антон Горемыка» Григоровича, «Записки охотника» Тургенева, «Запутанное дело» и «Противоречия» Салтыкова-Щедрина. Это был поистине взлет и неоспоримое торжество гоголевского направления в русской литературе. Но даже на фоне названных произведений, ставших впоследствии хрестоматийными, плещеевские рассказы и повести не совсем затерялись, были замечены и оценены, как уже сказано выше, весьма благосклонно. M. М. Достоевский, брат Ф. М. Достоевского, так охарактеризовал особенности плещеевской прозы:

«Прежде всего нам нравится в этих рассказах легкость и непринужденность рассказа, простота вымысла и несколько насмешливый, вскользь брошенный, но не злобливый взгляд на солидную жизнь, которую видим мы с вами, почтенный читатель. Правда, его взгляд не проникает в самую глубь этой жизни в разрозненных ее явлениях, не стремится отыскать одной полной, потрясающей своим пафосом картины, но тем легче для нас с вами, читатель. Потому-то, может быть, нам так и нравится этот насмешливый взгляд на нашу солидность и наши слабости… Мы рады появлению в нашей литературе такого легкого дарования… После такого прекрасного начала и солидные и несолидные читатели вправе ожидать от г. Плещеева труда более обширного, но в такой же легкой и занимательной форме» [5].

В принципе оценка М. Достоевского была верной, но помимо «занимательности» и «несколько насмешливого взгляда» на представителей «солидной жизни», то есть обывателей, в первых прозаических произведениях Плещеева очень силен мотив неподдельного сострадания простому человеку из народа — это особенно заметно в повести «Шалость» — на примере героев повести бедного чиновника и его сестры Паши. В этой же повести прослежена судьба одного из представителей дворянской интеллигенции Ивельева — человека «бойкого только в теории», то есть одного из «лишних» людей», не способных к воплощению своих хороших намерений на практике (вообще, как верно подметил один из исследователей творчества Плещеева, в прозе писателя уже в 40-е годы определилась одна из основных проблем его творчества: «судьба молодых людей, выходцев из обедневших дворян, которые по своему общественному положению мало чем отличались от «маленьких людей») [6].

Проблема молодого поколения в центре повести «Дружеские советы». Главный герой повести — благородный романтик-мечтатель, ведущий образ жизни бедняка разночинца, поклонник Пушкина и Шиллера. Повесть явилась в какой-то мере ответом Плещеева на посвященную ему повесть Ф. Достоевского «Белые ночи», ответом с определенным намеком, ибо Плещеев рисует характер несколько отличный от того, что был создан Достоевским в «Белых ночах». Правда, у героев повестей много и родственного: оба романтики, одиноки, мечтают о счастье, любви, торжестве добра в отношениях между людьми, исполнены благородных порывов.

Когда Плещеев писал повесть, в феврале 1848 года произошла Французская революция, взбудоражившая пол-Европы, поставившая и перед русскими поборниками свободы, равенства и братства вопрос о решительной необходимости перемен в российской действительности. Может быть, под впечатлением возбужденных споров о путях развития России, споров, что происходили на квартире Петрашевского, Плещеев взглянул на главного героя своей повести молодого романтика Ломтева более критически, чем Достоевский на своего Мечтателя в «Белых ночах». Показав страстность, благородство, бескорыстие Ломтева, его сострадание ближним, его доброту, Плещеев в то же время с горечью отметил и неспособность Ломтева к практической деятельности, вернее, его неумение противостоять натиску предприимчивых дельцов вроде Околесина, попирающих элементарные нравственные принципы. В отличие от героя Достоевского плещеевский Ломтев более приземлен в своей беспомощности и непрактичности.

В повести «Дружеские советы» подспудно звучит мотив о бесперспективности жизненной дороги, построенной на расплывчатых и чаще всего оторванных от жизни рассуждениях об общественно полезной деятельности человека…

Решая в своих произведениях те же задачи, что и другие представители «натуральной школы», Плещеев отстаивал и принципы этой школы. Еще в 1847 году он писал: «Пускай литература, которая должна быть воспроизводительницею жизни, показывает нам этих существ (т. е. резонерствующих, непрактичных представителей племени «лишних» и «маленьких» людей.— Н. К.), но показывает вместе и причины, почему они сделались такими, какими мы видим их; недовольно быть статистиком действительности, недовольно одного дагерротипизма, мы хотим знать корень зла» [7].

Сам Плещеев в своих прозаических произведениях стремился в меру сил быть не только «статистиком действительности», но искал «корень зла» в неблагополучных условиях жизни общества…

В апреле 1849 года в числе других петрашевцев Плещеев был арестован (его арестовали в Москве, откуда он, гостивший у родственников, переслал петербургским друзьям «Письмо Белинского к Гоголю» и некоторую другую запрещенную литературу) и почти восемь месяцев находился в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Приговоренный Военно-судной комиссией к смертной казни (в числе наиболее активных петрашевцев, среди которых был и Достоевский), замененной затем «во внимание к молодым летам» солдатчиной в Оренбургском корпусе, Плещеев 6 января 1850 года был определен на постоянное жительство в Уральск и зачислен рядовым 1-го линейного батальона. Наступила тягостная и однообразная казарменная служба, за время которой Плещеев, по его собственному признанию, «стихи писать давно отвык» и вообще в первые годы ссылки ничего, кроме писем, не писал. Единственная отрада той поры — дружеские отношения с польскими ссыльными революционерами С. Сераковским, Б. Залесским, Я. Станевичем и особенно — встреча осенью 1850 года с Т. Г. Шевченко, который в этот период отбывал солдатчину в Уральске. После отправки Шевченко в Новопетровское укрепление между русским и украинским поэтами завязывается переписка, перешедшая впоследствии (когда оба окажутся на воле) в тесное творческое сотрудничество — Плещеев одним из первых познакомил русского читателя со стихами из «захолявных» тетрадей кобзаря.

Через два с лишним года постылой муштры и шагистики Плещеев был переведен в Оренбург рядовым 3-го линейного батальона. Оренбургский период оказался для опального поэта благодаря хлопотам его матери менее тяжелым в сравнении с уральским: Плещеев стал получать увольнительные, был освобожден от несения караульной службы, получил возможность посещать дом военного губернатора, где познакомился и подружился с некоторыми представителями местной интеллигенции, офицерами, среди которых — крупный ориенталист, первый историк Средней Азии В. В. Григорьев, путешественник-исследователь среднеазиатского края А. И. Бутаков, А. М. Жемчужников — поэт, один из будущих авторов знаменитых «Сочинений Козьмы Пруткова». В Оренбурге, при добром участии и содействии одного из помощников губернатора, офицера по особым поручениям В. Д. Дандевиля и его жены, Плещеев снова вернулся к поэзии, написав 17 февраля 1853 года после многолетнего перерыва стихотворение «При посылке Рафаэлевой Мадонны».

Весной — летом 1853 года Плещеев участвует в трудном походе русского отряда на кокандскую крепость Ак-Мечеть (ныне г. Кзыл-Орда), а затем — в штурме крепости, за что был произведен в унтер-офицеры.

После недолгого пребывания в Оренбурге весной 1854 года Плещеев снова возвращается в Ак-Мечеть, переименованную в форт Перовский (в честь оренбургского военного губернатора), и продолжает там службу до июня 1856 года, а затем переводится в Оренбург (теперь уже в звании прапорщика). Осенью того же года он подает прошение о дозволении ему по состоянию здоровья перейти на гражданскую службу, увольняется с военной и устраивается столоначальником Оренбургской пограничной комиссии.

Изменившиеся условия жизни (хотя за Плещеевым устанавливается секретный надзор, ему в 1857 году возвращается звание потомственного дворянина со всеми правами) дают возможность Плещееву приступить к интенсивной литературной деятельности. К поэзии, как уже было сказано, он вернулся еще в 1853 году. В годы военной службы в Ак-Мечети Плещеев много читает, следит за всеми литературными новинками, но пишет все же сравнительно мало. Теперь же, перейдя на гражданскую службу, имея достаточно свободного времени и установив связь с печатными органами столицы (с 1856 года с журналом «Русский вестник», а позднее, благодаря поэту М. Л. Михайлову, приезжавшему в 1856 году в Оренбург, с «Современником»), Плещеев помимо стихов обращается к беллетристике, создав именно в этот, оренбургский период наиболее значительные свои прозаические произведения — повести «Наследство», «Житейские сцены. Отец и дочь», «Пашинцев», «Две карьеры», рассказы «Буднев», «Неудавшаяся афера» и ряд других.

В конце 1857 года Плещеев женится, а весной следующего года выезжает в отпуск в Москву и Петербург, хлопочет о разрешении постоянно жить в одной из столиц. За время пребывания в Москве и Петербурге в 1858—1859 годах Плещеев завязывает многочисленные знакомства с литераторами, деятелями искусства, устанавливает добрые отношения с Чернышевским, Добролюбовым, Некрасовым. А в августе 1859 года он получает разрешение на постоянное жительство в Москве, куда вскоре и переезжает с семьей.

Поселившись в Москве, Плещеев поистине воспрянул духом, несмотря на определенные превратности судьбы (с него вплоть до 70-х годов не был снят секретный надзор),— недаром первые московские годы жизни он назовет лучшими. В этот период крепнут и расширяются литературные и общественные связи Плещеева: он избирается действительным членом Общества любителей российской словесности, становится соредактором газеты «Московский вестник», активно сотрудничает в крупнейших русских журналах и изданиях. Квартира поэта открыта для старых и новых друзей: здесь бывают А. Островский, Л. Толстой, Константин и Иван Аксаковы, заезжают Тургенев, Салтыков-Щедрин, Некрасов. Восстанавливает Алексей Николаевич дружеские отношения (на первых порах по переписке) с поселившимся в Петербурге после каторги и ссылки Достоевским.

Эти годы знаменуются значительными изменениями в общественной и литературной жизни страны. После поражения России в Крымской войне общество жило ожиданием неизбежных коренных перемен, и самый больной вопрос для России — освобождение крестьянства — становится главной, насущнейшей необходимостью русской действительности.

Но предлагалось далеко не одинаковое разрешение этого вопроса: кто-то возлагал большие надежды на реформы властей, другие решительно отвергали реформистские иллюзии, и среди них в первую очередь были новые петербургские знакомые Плещеева — Чернышевский и Добролюбов.

Испытывая определенные колебания, связанные с иллюзиями «мирных» перемен в обществе, Плещеев, однако, все симпатии отдает революционным демократам,— не случайно он, сотрудничая во многих крупных журналах, отдает предпочтение «Современнику», возглавляемому Некрасовым, Чернышевским и Добролюбовым, которых считал наиболее преданными поборниками «любви и света», продолжателями дела людей 40-х годов, то есть Белинского и Герцена.

Не имея возможности встречаться с сотрудниками петербургского «Современника» лично, Плещеев поддерживает с ними постоянную письменную связь как «свой человек». Надо отметить, что он оказался чуть ли не единственным из петрашевцев, нашедшим, как говорится, общий язык с революционными максималистами из этого журнала,— ведь все активные «пропагаторы» социализма 40-х годов, пережив период реакции 50-х, не сумели (за исключением, пожалуй, M. Е. Салтыкова-Щедрина) поладить ни с Добролюбовым, ни с Чернышевским — этими самыми деятельными защитниками народа. Впоследствии в письме к двоюродному брату Чернышевского А. Н. Пыпину Плещеев признавался: «Никогда я не работал так много и с такой любовью, как в эту пору, когда вся моя литературная деятельность отдана была исключительно тому журналу, которым руководил Н. Г. (то есть Чернышевский.— Н. К.) и идеалы которого были и навсегда остались моими идеалами».

В своих критико-публицистических статьях, увидевших свет в «Московском вестнике», Плещеев восторженно отзывается о критической деятельности Добролюбова, дает высокую оценку социально-экономическим статьям Чернышевского. А в Некрасове Плещеев видел истинно народного поэта, главного выразителя народной жизни в русской поэзии. С Некрасовым, помимо взаимных личных симпатий, Плещеева связывало чувство духовного родства, общность мировосприятия, близость поэтических задач: сострадать ближнему, подавать руку помощи слабому, угнетенному, черпать силы для жизнестойкости в недрах народного бытия, неколебимо бороться с черной неправдой зла.

В 1858—1863 годах выходят три стихотворных сборника Плещеева, а в 1860 году сборник его повестей и рассказов в двух частях.

На сборник стихотворений 1858 года откликнулся обстоятельной рецензией Добролюбов, который затем (в 1860 году) написал большую статью «Благонамеренность и деятельность» о плещеевской прозе…

В прозаических произведениях 40-х годов Плещеев рисовал представителей разных слоев городского населения: то были и обыватели, которых он высмеивал, и романтики-мечтатели из интеллигентов, благородным порывам которых автор сочувствовал, но иронизировал над их непрактичностью, и «маленькие люди», на стороне которых — безраздельно авторская симпатия. В повестях и рассказах 50-х годов Плещеев обращается к провинциальной жизни русского общества (ведь большинство произведений создавались в Оренбурге), опять же не выпуская из поля зрения и представителей молодой русской интеллигенции (как дворянской, так и разночинной), и «маленького человека», монотонно тянущего служебную лямку. Чаще всего эти люди являются в определенном роде собратьями многочисленных литературных героев той поры, выведенных «в свет» Тургеневым, Писемским и другими крупными писателями, то есть большинство плещеевских персонажей — из числа «заеденных средою», как отметил Добролюбов, анализируя в упомянутой выше статье повести и рассказы Плещеева, которые критик отнес к «тургеневской школе» беллетристики.

Добролюбов, обращаясь к плещеевским произведениям, отметил, что «элемент общественный проникает их постоянно» [8] и видел в этом одно из главнейших их достоинств. В то же время критик указал на определенную ограниченность «тургеневской школы» в изображении самой «среды», которая «заедает человека», косвенно как бы приписав эти недостатки и произведениям Плещеева. Однако Добролюбов поставил в заслугу Плещееву-прозаику его возвышение над благонамеренностью своих героев, присутствие в плещеевских повестях и рассказах духа «сострадательной насмешки над платоническим благородством людей, которых так возносили иные авторы» [9].

Кто же они — эти благонамеренные герои, которых «заедает среда» и над «платоническим благородством» которых несколько иронизирует Плещеев?

Многие герои плещеевской прозы 50-х годов из тех же «лишних людей», что появлялись в произведениях писателя в 40-е годы. Все они начинают свое поприще, исполненные возвышенных намерений, а заканчивают, увы, весьма заурядно, хотя и не совсем одинаково: кое-кто (вроде Баклаева из «Наследства» или Поземцева из «Призвания») приспосабливается к жизни и становится пристойным обывателем, другие, несмотря на благородные порывы и стремления приносить пользу обществу (Городков из «Благодеяния», Костин из повести «Две карьеры» — они тоже выходцы из дворян, хотя и ведут образ жизни разночинцев), задавленные житейскими невзгодами, гордо умирают, третьи (Буднев из одноименного рассказа, Пашинцев из одноименной повести) в силу своего безволия или неспособности встать выше сословных предрассудков «среды» нравственно опустошаются.

В произведениях, где фигурируют молодые герои-интеллигенты, Плещеев со всею очевидностью высказал свои сомнения относительно способности молодого поколения из дворян противостоять «среде» (это касается прежде всего Пашинцева, Поземцева, в определенной степени и гордого, благородного, честного Костина из повести «Две карьеры»), то есть тем социально-общественным отношениям, неколебимость которых стала подвергаться сомнению в первую очередь интеллигентами из разночинцев. Правда, благородные порывы этих критиков «среды» пока еще разбиваются о прочные ее стены, а намерения таких критиков «работать, служить, приносить пользу по мере сил и способностей обществу» зачастую терпят крах,— все равно они много выигрывают не только в сравнении с пашинцевыми, но и с костиными, ибо они лучше знают потребности и запросы простого народа. Между прочим, университетский друг Костина Загарин («Две карьеры») в одном из писем делает такое признание: «Чем ближе я узнаю наш народ, тем сильнее к нему привязываюсь»,— здесь уже видится выход из той самой злополучной «среды», что нередко «заедает» плещеевских героев-дворян.

Показывая метания и разочарования своих благородных, но слабохарактерных героев, Плещеев в какой-то мере выносит приговор и некоторым заблуждениям, утопическим иллюзиям собственной молодости, а в «Пашинцеве» прямо дает понять, что времена дворянской революционности кончились, что на авансцену выходит новый тип реформатора — разночинец с «мозолистыми плебейскими руками» вроде учителя Мекешина, «энергия и прямота» которого при отстаивании своих убеждений производят сильное впечатление на окружающих: к нему открыто более чем благоволит умный и образованный дворянин Заворский (которому явно симпатизирует автор, ибо в молодости Заворский был «страстным поклонником социальных утопий», а в зрелые годы «не мог быть хладнокровным зрителем разъедающих, подтачивающих общественный организм пороков»); силу убеждений, образованность Мекешина вынужден признать и аристократ Пашинцев — человек вроде бы от природы с неплохими душевными задатками, но слабохарактерный, изрядно искалеченный сибаритскими прихотями «среды». Передовые представители дворянской интеллигенции, как Заворский, потому и «как-то особенно льнут» к людям типа Мекешина, что прекрасно понимают: именно такие люди теперь «всю душу свою положат на какое-нибудь дело», на что уже не способны романтики-идеалисты из дворян.

При всей симпатии и сочувствии к «лучшим дворянам» (здесь Плещеев опять же солидаризируется с Тургеневым, создавшим целую галерею дворянских правдоискателей во главе с Рудиным), даже при определенном стремлении кое-кого из них возвысить (того же, например, Заворского), Плещеев проницательно уловил «пришествие» новой революционной силы в лице интеллигента-разночинца и одним из первых в русской литературе «обмолвился» об этой силе в своих прозаических сочинениях,— ведь и повести Помяловского и роман Тургенева «Отцы и дети» с главными героями-разночинцами увидят свет после плещеевских произведений…

В прозе Плещеева 50-х годов значительно усиливается социально-обличительный пафос, особенно в повестях «Две карьеры» и «Пашинцев». Уже не с легкой насмешкой, а с едким сарказмом изображает Плещеев паразитирующий «высший свет» провинциального губернского города (глава «Ухабинская публика» в «Пашинцеве»), где злословие, сплетни, интриги, наушничество, стремление к роскоши, претензии на «аристократизм» сделались смыслом жизни этого «просвещенного» общества. Показав ничтожность и убожество всех этих носителей «аксельбантов, красных панталон, звезд на фраках и на мундирах, Станиславов на шее и Станиславов в петлицах… обнаженных плеч, пухленьких и тощих», писатель с большим сочувствием изобразил в повести жизнь «маленьких людей», их добросердечие, душевную открытость, доверчивость и нравственную опрятность, несмотря на их обездоленность, на все их трудности,— речь идет о чиновнике Василькове, его дочери Наде ^{1}, об учителе Горностаеве и им подобных…

В повести «Две карьеры», полной внутреннего протеста против любого произвола (выступление Костина в Мутноводске против телесных наказаний, его стычки с помещиком-крепостником Еремеевым, к которому Костин устраивается домашним учителем), особенно силен протест против самого страшного, узаконенного в государственных масштабах произвола — крепостничества. «Мужичку-то всего два дня на свои нуждишки дают, да и то еще, почитай, что каждую минуту для барского дела отрывают: как управляющему вздумается взять, так и есть»,— в этих словах камердинера Степана заключена горькая правда о тяжелейшей участи крестьян в дореформенной России…

А в повести «Житейские сцены. Отец и дочь» Плещеев показал потенциальную готовность к протесту и «маленького человека». Самоубийство казначея Агапова, нагло обвиненного начальником в растрате,— это не только следствие безысходного положения, в котором оказался чиновник, но в известной степени вызов той гнусной действительности, что содействует процветанию лжи, произвола, продажности, нравственному опустошению как «значительных лиц» из дворянства («его превосходительство» Тупицын), так и идущих на смену дворянству буржуазных устроителей общества (сластолюбивый хищник, бобровский капиталист Подгонялов).

В «Житейских сценах», как и в повестях «Две карьеры», «Пашинцев» и других произведениях 50-х годов, Плещеев с теплотой и состраданием показал представителей «низов»: и казначей Агапов, и его дочь Маша, и учитель Шатров — люди благородные, честные, наделенные глубоким чувством собственного достоинства.

Ряд прозаических произведений Плещеев создает и в 60-е годы: рассказ «Чему посмеешься, тому и послужишь», провинциальные сцены «Ловкая барыня» (где, кстати, чуть ли не впервые в русской литературе обозначена и называется проблема «хождения в народ» представителей интеллигенции), рассказ «Лотерея», цикл произведений, озаглавленный писателем как «Дачные романы» («Жилец», «Барышня»), рассказ «На свою шею», «Чужие письма» — основное внимание в них уделено разлагающему влиянию развивающихся буржуазных отношений на нравы людей, бездуховному прозябанию новоявленных гедонистов. Но эти произведения уступают повестям и рассказам 40-х и особенно 50-х годов по масштабности исследуемых проблем, социальной глубине, хотя, пожалуй, ничуть не проигрывают им по художественной отделке, языку, сюжетной занимательности и легкости повествования.

Надо вообще сказать, что еще современники Плещеева отмечали легкость и живость его повествовательного слога, ненатужный юмор, умную ироничность, ясность и простоту его письма. Сам Плещеев в одном из писем признавался: «Ничто не трудно, как простота. В этом отношении слог Пушкина — для меня высший образец. Его повести „Капитанская дочка“, „Дубровский“, „Арап Петра Великого“ читаются с равным наслаждением и детьми и взрослыми. До такой высокой простоты можно дойти только путем долгого труда или быть гением. Безыскусственность — вот высшее искусство» [10].

В поэтике плещеевской прозы много также гоголевского (юмор, ирония, отдельные стилистические приемы в обрисовке, например, отрицательных персонажей), не прошел Плещеев и мимо опыта своих товарищей-современников — Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Тургенева…

В 60-е годы Плещеев много сил и энергии отдает поэзии. Помимо названных стихотворных сборников, изданных в 1861 и 1863 годах, Плещеев вместе с поэтом-переводчиком Н. Ф. Бергом подготовил для детей сборник «Детская книга», в который включил ряд стихотворений о родной природе, о любви к младшим представителям рода человеческого. Плещееву вообще принадлежит виднейшее место в русской поэзии для детей, многие его стихи из сборников «На праздник» (1873) и «Подснежник» (1878), адресованные маленькому читателю, стали классическими. Обаяние, целомудренность, проникновенную сердечность плещеевской музы для детей сразу же заметили современники поэта (Достоевский, Гончаров), ее большие достоинства отмечали литераторы последующих поколений от Горького до Соколова-Микитова.

Известно, что к Плещееву тянулись те из начинающих поэтов, для творчества которых искренность, непосредственность переживаний стали основными чертами, в частности очень сильное влияние Плещеев оказал на поэта-самородка И. З. Сурикова.

В эти же 60-е годы Плещеев много переводит из немецкой, английской поэзии (Гейне, Байрон, Теннисон), пишет пьесы («Свидания», «Попутчики», «Командирша»), публикуя их на страницах редактируемых Достоевским журналов «Время» и «Эпоха». Между прочим, многие из своих пьес Плещеев тоже, как и некоторые повести и рассказы, называл житейскими сценами, так как в основе их лежали семейно-бытовые коллизии.

К сожалению, интенсивная литературная деятельность Плещеева в 60-е годы развивалась далеко не в легких условиях: в 1863 году поэта привлекают по «процессу Чернышевского», производят обыск на его московской квартире, вызывают на допросы в Петербург. А следом — тяжкий удар в личной жизни: в декабре 1864 года совсем молодой (двадцати трех лет) умирает любимая жена, оставив на руках Плещеева трех малолетних детей. Испытывая материальные затруднения, поэт вынужден был поступить на государственную службу — ревизором в Московскую контрольную палату, поэтому в конце 60-х — начале 70-х годов он не так уж много пишет и публикует, хотя его стихи, пьесы, рассказы изредка продолжают появляться на страницах журналов и газет.

В 1872 году Плещеев по приглашению Некрасова переезжает в Петербург и становится ответственным секретарем «Отечественных записок», а после смерти Некрасова в 1877 году заведует еще и стихотворным отделом журнала.

Ощущая дружескую поддержку Некрасова и Салтыкова-Щедрина, сблизившись с такими видными литераторами, сотрудниками журнала, как Н. К. Михайловский, А. М. Скабичевский, Г. З. Елисеев, Г. И. Успенский, Плещеев вновь с молодой горячностью целиком уходит в литературную работу, где только и считал себя «способным к делу». В этот период Плещеев особенно много занимается популяризаторской, переводческой и публицистической работой. Он пишет монографии о Прудоне, Стендале (еще раньше одним из первых перевел на русский язык роман «Красное и черное»), Диккенсе, статьи, очерки о культурной жизни Европы и России, публикует и оригинальные стихотворные и прозаические произведения, пьесы «Примерная жена», «Жилец» и другие.

Лучшие порывы своей души посвящает Плещеев в эти годы воспитанию подрастающей смены литераторов, особенно в период, когда после закрытия «Отечественных записок» в 1884 году он переходит сотрудничать в журнал «Северный вестник». Здесь, с 1885 по 1890 годы заведуя беллетристическим и стихотворным отделами, Плещеев стремится привлечь к сотрудничеству в журнале лучшие литературные силы страны и самое большое внимание уделяет «возне» с молодыми прозаиками, поэтами, драматургами. Среди этих молодых — В. Гаршин, С. Надсон, К. Станюкович, драматург И. Леонтьев-Щеглов. Все они в той или иной степени обязаны Плещееву своим вхождением в литературу. Об этом с чувством глубокой признательности написал Вас. И. Немирович-Данченко в дни, посвященные 40-летию литературной деятельности Плещеева (1886 год):

«Всегда и везде чуждый эгоизму, высокомерию, самомнению, Вы не только ободряли, Вы отыскивали молодые таланты — шли им навстречу, и если история русской литературы отведет Вам, в чем нет сомнения, высокое место в ряду наших писателей, она оставит за Вами еще и почетное имя крестного отца многих наших молодых поэтов» [11].

Говоря о «многих поэтах», надо иметь в виду литераторов вообще, ибо к Плещееву тянулись не только поэты. Более того. Один из величайших писателей земли русской А. П. Чехов тоже очень многим обязав Плещееву на стезе своего «серьезного» творчества: начав работу над первым своим крупным произведением — повестью «Степь», Чехов просит Плещеева в письме «…быть крестным батькой». Не преувеличивая значения рекомендаций и советов, которые Плещеев-редактор давал молодому прозаику Чехову, надо все-таки не забывать, что Чехов всегда очень чутко и внимательно прислушивался к плещеевским замечаниям и зачастую принимал их при переработке своих произведений — например, при переделке повестей «Огни», «Скучная история», рассказа «Именины». Надо отметить, что и свой несостоявшийся единственный роман (он был только-только начат) Чехов, как можно судить по его письмам, намеревался посвятить Плещееву в знак особой признательности…

Скончался А. Н. Плещеев в сентябре 1893 года в Париже, где он остановился проездом, направляясь по рекомендациям врачей на один из европейских курортов. Прах его был перевезен в Москву. Похоронен Алексей Николаевич на Новодевичьем кладбище…

M. Е. Салтыков-Щедрин в сказке «Приключение с Крамольниковым» создал интересный образ писателя-демократа, сказав о нем слова, которые можно поставить эпиграфом к жизни и творчеству Плещеева:

«Все силы своего ума и сердца он посвятил на то, чтобы восстановить в душах своих присных представление о свете и правде и поддерживать в их сердцах веру, что свет придет и мрак его не обнимет. В этом, собственно, заключается задача всей его деятельности».

Что же касается собственно плещеевской прозы, то теперь очевидно: на фоне выдающихся произведений русской литературы она занимает скромное место. В то же время художественная правда, гражданский пафос, обличение всего косного, рутинного, бездуховного и безнравственного в самодержавной российской действительности, с одной стороны, и устремленность к идеалам добра, справедливости и социального равенства, сострадание простому человеку, звучащие со страниц лучших плещеевских повестей и рассказов,— с другой, думается, не утратили своего культурно-исторического и эстетического значения и для наших дней.