— Как вы, ребята, относитесь к тому, чтобы снять на ночь номер в отеле чуть дальше по шоссе. Я бы не хотел, чтобы Саша садилась за руль, а тем более ехала по всей стране после того, какой у нее выдался день. И не хочу, чтобы она оставалась здесь одна, — судя по выражению их лиц, ночевать в гостинице на шоссе не было в их планах, но они не могут сказать мне «нет». Или Саше.

— Да, мужик, конечно, — говорит Танго. — Я уверен, что найду способ, чтобы Кэли не умерла от скуки в гостиничном номере.

Кэли толкает его в живот, а Тайлер хихикает с того, чего не понимает. Ох, уж эти двое.

— Спасибо, ребята. Езжайте за мной. Я знаю, где это место.

Я заставляю Сашу пересесть на пассажирское сиденье, и мы отправляемся с этой долбаной стоянки, где и так сегодня потеряли слишком много времени.

— Они не против? — спрашивает Саша.

— Вовсе нет, куколка, — даже если они и против, меня это мало волнует. Я понимаю, что еще одна ночь с этой девушкой, наверное, самое мазохистское, что я когда-либо делал, но каждая секунда, проведенная с ней, этого стоит.

Мы заселяемся в отель, пока Кэли, Танго и Тайлер выгружаются из машины, потому что я не хочу тратить ни одной секунды. Мы закажем обслуживание и не выйдем из номера, пока Саша не скажет мне, что готова.

— У вас есть номер люкс? — спрашиваю я у администратора.

Он что-то печатает в своем дерьмовом компьютере и проводит пальцем вниз по монитору.

— Один остался.

Я вручаю ему свою кредитку, а он передает мне ключ. Я беру за руку свою девушку и желаю больше никогда ее не отпускать. Тяну Сашу по коридору так быстро, будто за нами гонятся. Мне хочется закрыться в номере и выбросить ключ, даже если и знаю, что изнутри двери не закрываются. Но прямо сейчас я хочу, чтобы была такая возможность.

Я захлопываю за нами дверь и освобождаю каждую каплю страха и адреналина, которые сегодня мчались по моим венам. Разрывая одежду Саши, я прижимаю ее к стене, своим языком и губами запоминая каждый миллиметр ее чистой, не покрытой татуировками, кожи. Когда я останавливаюсь, чтобы посмотреть на нее, все что я вижу — это страсть. Ее глаза прикрыты, и она наслаждается моментом так же, как и я. Чувствуя, что больше не могу оставаться на ногах, я хватаю Сашу, и мы вместе падаем на кровать, где я укрываю нас одеялами и простынями, окружая кучей подушек, словно мы в пещере.

Я отдаю ей все, что у меня есть. Хочу, чтобы она меня помнила. Саша возбуждена от такой непристойной любви, но это чувствуется чертовски хорошо, чтобы называться непристойным. И это так чертовски заводит меня.

Оказавшись внутри нее, я полностью теряю контроль над собой: забываю, почему мы здесь, как сюда попали и где, черт возьми, она будет завтра. Прямо в эту секунду я не хочу думать ни о чем, кроме прикосновения ее сосков, трущихся о мою щеку, или того, как сильно она сжимает мою кожу, оставляя на ней следы от ногтей. Девушка, которая боялась сказать слово «член», превратилась в самую умелую развратницу, которую я когда-либо встречал.

— Джейсон, — мое имя срывается с ее губ.

Мне чертовски нравится, что она единственный человек, который называет меня моим настоящим именем, и делает это только тогда, когда прощается или трахает меня до беспамятства. И как мне прожить без этой женщины всю оставшуюся жизнь? Похоже, что Бог отправил ее на землю только для меня, а теперь забирает обратно.

Эмоции берут надо мной верх, поэтому немного трудно создать грандиозный финал — наш грандиозный финал — но я собираюсь с силами и ложусь набок рядом с Сашей, прижимая ее стройное тело к себе. Мне хочется попросить ее не оставлять меня. Я хочу умолять ее остаться. Хочу сказать ей, что мы должны быть вместе, а то, что она уезжает, разводит наши жизни по двум совершенно разным дорогам, которые могут больше и не пересечься. Я хочу сказать ей, что это, черт возьми, огромная ошибка.

Но именно мои слова будут ошибкой. Я знаю.

Сожаление практически всегда является ошибкой. И когда-нибудь она почувствует его. Я не могу быть причиной этого. Не буду.

Остаток ночи ни один из нас не двигается ни на сантиметр. Мне не хочется засыпать, чтобы убедиться, что Саша не исчезнет, ​​как исчезают все хорошие сны, но я ехал четыре часа, волнуясь за нее, и невероятно устал, поэтому обнимаю ее так крепко, будто пытаюсь выжать из нее жизнь, и закрываю глаза.

Я открываю глаза и вижу пробивающееся сквозь окно солнце. Мне нужна минута, чтобы понять, что произошло, и воспоминания накатывают на меня. Я чувствую, что Саша по-прежнему крепко сжата в моих объятиях, и вдруг меня осеняет: я больше никогда не буду так просыпаться рядом с ее гладкой кожей, нежно касающейся меня. Мы подходим друг другу, будто последние две части нелепо глупой головоломки, а она собирается уехать и выбросить эту последнюю часть на дно океана.

Я немного смещаюсь, чтобы вытащить свою руку, так как почти не чувствую ее из-за того положения, в котором пролежал в течение нескольких часов. От моих движений Саша начинает шевелиться и медленно открывает глаза, что меня совсем не радует. Она смотрит на меня минуту таким же взглядом, который только что был у меня, пока все воспоминания не становятся на свои места, напоминая ей о решении, которое она приняла. Возможно, прошлая ночь была настолько удивительной, что это заставило ее изменить свое решение. Возможно. Могу представить себя на ее месте — что-то подобное точно бы изменило мои жизненные планы. Мой сарказм прямо сейчас сыграл со мной злую шутку.

У Саши на глаза наворачиваются слезы, а это значит, что она окончательно приняла решение. Я вижу это.

— Ты так и не попросил меня остаться, — говорит она.

— Я люблю тебя слишком сильно, чтобы просить не уезжать.

— А что, если?..

— Нет, — говорю я.

— Но… — не знаю, что прямо сейчас происходит в моей голове и груди, но блядь, чувствуется, что все это неправильно. Слезы собираются в уголках моих глаз, и я не могу позволить ей их увидеть. Это несправедливо по отношению к ней. Это может заставить ее изменить решение… Стиснув зубы так сильно, что, клянусь, ощущаю вкус крови во рту, я чувствую, как одна слеза сбегает из уголка моего глаза, поэтому крепко зажмуриваюсь. Но Саша кладет ладонь мне на лицо, поэтому я вынужден посмотреть на нее. — Не знаю, смогу ли оставить тебя.

— Я не могу удерживать тебя от того, что тебе нужно сделать, — шепчу я. — Я хочу, чтобы ты вернулась сразу же, как разберешься в себе. Ты можешь вернуться сюда или попросить меня приехать туда, где ты будешь жить. Я не хочу мешать тебе. Используй столько времени, сколько тебе нужно, но это не значит, что я не хочу, чтобы ты вернулась как можно скорее.

— Ты все еще будешь здесь, когда я разберусь в себе?

— Когда разберешься, я буду здесь. Так что постарайся сделать это быстро. Ладно?

— Возможно, мне не стоит... по крайней мере, не сейчас. Это глупо.

— Только аварии, травмы, жизнь или смерть заставляют нас задуматься и понять, что мы должны или не должны делать. Если события вчерашнего дня, причины и последствия этого заставили тебя принять такое решение, то это что-то значит. Ты должна следовать зову своего сердца. Хочешь убежать? Беги. Будь свободной. Найди себя. Даже если это меня убьет.

— А как насчет тебя? — спрашивает она, выводя кончиком пальца круги на моей щеке.

— Саша, я нашел себя несколько лет назад.

— Я так не думаю, — говорит она. Меня удивляют ее слова, и я задаюсь вопросом, почему она говорит что-то подобное. — Твое предназначение — помогать людям. Знаю, что ты называешь машины женщинами, но они не люди. Будь честным с собой, если я честна с собой.

— Я не могу вернуться к той жизни, — говорю я ей.

— Можешь. Это исцелит тебя и избавит от кошмаров, — я никогда не говорил ей о кошмарах или тенях, которые следуют за мной вокруг, будто демоны в ночи. Я не рассказывал ей о наполовину изуродованных лицах, которые вижу, когда смотрю на небо, или о том, что большинство ветвей дерева с расстояния выглядят как оторванные конечности. Не рассказывал ей, что, когда смотрю на горизонт пустыни, которая нас окружает, вижу боевиков, направляющихся ко мне с оружием. Я держу это в себе. Скрываю. Не хочу, чтобы кому-то еще пришлось такое пережить.