— Не дорого, — ухмыльнулся Филат в рыжие усы и спросил:

— Как звать-то тебя?

— Степан… по прозвищу Ширяев.

— А из каких будешь?

— Раньше крестьянствовал. Ну и в городе жил… всяким рукомеслом занимался. А теперь поселенец. Из-под Тюмени я. Вот пришел в вашу деревню на поселение.

— Вижу…

Почесал Филат рыжую куделю около уха. Подумал. А затем деловито сказал:

— Ладно. Проходи… садись.

Молодой поселенец прошел к столу, сел на лавку. Бегал голубыми глазами по голым и круглым плечам хозяйки, скалил зубы и быстро говорил Филату:

— А что же не спрашиваешь насчет какого другого рукомесла? Какой, мол, работник буду?

Оплат рассмеялся:

— Знаем… Живут тут у нас в деревне два поселенца. Хозяева не обижаются на их работу. Будешь хорошо работать — не обидим. Харч не жалко. Одежонка тоже найдется. Рубля два на выпивку дам… за год…

Поселенец вскочил с лавки. Испуганно замахал руками:

— Не надо! Не надо, дядя Филат!..

Не поймет Филат:

— Чего не надо? Почему не надо?

— Денег не надо, дядя Филат!.. Не надо!.. Ну их к лешему, твои деньги!

— Да почему не надо-то? Обскажи толком.

— Укокаешь, дядя Филат! — вырвалось у парня.

Сдвинул Филат мохнатые брови, рыжую голову в костлявые плечи втянул. Хмуро бросил:

— У нас этого нет… не бьем… Можешь жить без опаски…

Поселенец все еще не верил:

— Неуж платить будешь, дядя Филат?

— Конечно, буду. На кой ты мне? — серьезно заговорил Филат. — Руки пачкать не привычны… В нашей деревне такого нет… чтобы людей убивать. Это те… богатые мужики на тракту… Те, верно, балуются — бьют. А в нашей деревне этого нету. У Вихлянцева Ипата Харитоныча поселенец четвертый год живет в работниках. Другой, у старосты Гаврилы Терентьича, уже два года прожил… И ни-ни! Боже упаси!.. Ничего худого не скажешь.

Молодой поселенец сорвал с головы свою серую шапочку и, тряхнув белыми кудрями, обрадованно воскликнул:

— Значит, по рукам, дядя Филат!

— Ладно, садись за стол… ужинать будем.

Вошла старуха. Покосилась на поселенца и, слыша, что Филат приглашает парня за стол ужинать, сурово сказала, обращаясь к парню:

— Поди сначала во двор, пыль стряхни с себя да рожу водой ополосни. Там, на дворе, водовозка стоит — бочка… Около нее и ополоснешься.

Парень проворно выбежал из избы, отряхнул с себя дорожную пыль, отыскал бочку с водой и умылся. Вытер лицо подолом рубахи и снова в избу вошел.

— Садись, — еще раз сказал ему Филат, разглядывая свои большие и заскорузлые руки, покрытые рыжим волосом.

А старуха добавила, обращаясь к парню:

— Да лоб-то перекрести… перед едой. У нас без креста не садятся за стол.

Парень обернулся к иконам, размашисто перекрестился три раза и сел на скамейку к столу.

Голорукая и черноволосая хозяйка с повойником на голове проворно метала на стол посуду и снедь. Неприметно для мужа и для свекрови скользила робкими иссиня-черными глазами по статной фигуре молодого поселенца и по его беловолосой голове, похожей на мелкую овчинку курчавого барашка.

Глава 3

Ранняя весна подгоняла мужиков на поля с телегами, с сохами, с боронами. Торопился и Филат Косогов.

С приходом работника-поселенца перед Филатом широкие просторы открылись. Поселенец оказался шустрым парнем, хорошо знающим крестьянское дело. В работе не отставал от хозяев. Обрядился в серый хозяйский армяк. На курчавую голову старый Филатов картуз надел. На ноги бродни натянул. От настоящего сибиряка не отличишь. Вместе с Филатом поселенец сохи и бороны чинил, сбруи правил, семена готовил. Молодой хозяйке, Настасье Петровне, по дому помогал: воду с речки возил, за скотом ходил, и старухе старался угодить — кур щупал, яйца из-под амбара собирал и разные истории про свою сторону рассказывал. И все это делал с шуточками да с прибауточками.

Встанет раньше всех и весь день без устали в работе крутится. Скот на речку гонит — обязательно песни поет. Да так поет, что все девки деревенские на пряслах виснут.

Иной раз глядит, глядит старуха, как курчавый, разрумянившийся и веселый парень из избы во двор, а со двора к притонам и обратно мечется да потом обливается, и скажет:

— Посидел бы. Степан… Отдохнул бы. Смотри: мокрый ты весь…

— Ничего, ничего, бабуня, — крикнет на ходу Степан. — Делов много… Ужо отдохну…

Старуха ему во след:

— Да ведь не переделаешь все дела в один день…

— Переделаю! — не оборачиваясь крикнет Степан. — Стриженая девка косы не успеет заплести, как у меня все дела будут переделаны!

И запоет:

Воду или дрова в избу начнет таскать Степан — на хозяйку весело покрикивает:

— Сторонись. Петровна… Затопчу!.. Либо по нечаянности обниму.

Петровна тоже смеется.

— Он те, Филат-то, обнимет!

— Что ты! Ради истинного Христа не сказывай! Изломает он меня… убьет!..

— Маменьке скажу, — погрозится молодуха.

Тряхнет белыми кудрями парень, зубы оскалит:

— Бабушке сказать можно. Хоть сердитая, а не выдаст! Сама, поди, обнималась, когда помоложе была.

Покраснеет Петровна, плюнет и уйдет куда-нибудь.

А Степан опять уже на дворе со старухой балагурит:

— Что делать с курами, бабушка?

Покосится сурово старуха. Спросит:

— А что?

— Щупаю… на гнезда сажаю… проверяю, а они в пригоне да под амбаром несутся.

— Пусть несутся, — говорит старуха, не глядя на работника. — Привычка такая у них… После везде соберем яйца-то.

— Непорядок ведь это, бабушка! Разбаловались они! Постегала бы ты их, либо петуху на недельку воспретила топтать их. Пусть бы недельку без мужика пожили, как я без бабы живу… узнали бы кузькину мать!

Плюнет старуха:

— Тьфу ты, варнак!

И уйдет прочь.

А молодой поселенец снова около молодухи. Голубыми зенками по голым ее плечам бегает, балагурит:

— Какая ты, Петровна, сдобная. Ей-богу!

Иной раз и Петровна сердито обрывала парня:

— Отвяжись, Степан! Совести у тебя нет!

А сама чувствовала, как трепетал голубь в ее груди. Пылало лицо. Горели голые плечи.

Проворно летала из избы через двор на улицу и к соседке Катерине.

Сухая, смуглая, черноглазая и остроносая Катерина спрашивала:

— Ты что, девка, как кумач?

У Петровны язык заплетался:

— Степка… холера… все пристает с похвальбой своей…

— Ну так что ж? Парень — картинка! — говорила Катерина, заливаясь смехом. — Голова-то у него, как у белого барашка — кольцо в кольцо! И лицо, как у красной девки…

— А бог-то… грех-то?! — испуганно говорила Петровна.

— На то и бог, чтобы грехи прощать, — смеялась Катерина. — Эх, ты, разварная! Ужо засохнешь со своим Филатом… как рассада без поливки…

— Перестань хоть ты-то, — упрашивала Петровна Катерину, отводя глаза. — Мочи моей нет! Ведь я венцом крыта…

По-прежнему заливаясь смехом, Катерина только махала рукой.

— Дура!.. Дурой и останешься!.. Ужо зачахнешь…

Глава 4

По субботам семья Филата в бане парилась: Филат — с женой, а поселенец — со старухой.

Степан и тут без шуток не обходился.

Бегает глазами по желтому, морщинистому скелету старухи и вздыхает:

— Ох-ох-хо… худо, бабушка…

Старуха хлюпается руками в лохани, седые и реденькие волосы полощет и ворчит:

— Чего опять надумал?

— Да как же… обидно! Сама рассуди: кому нельма, а кому — чебак вяленый…

Сдвинет старуха седые брови:

— Какой чебак? Что ты мелешь?

Степан моет свои курчавые волосы, белые зубы скалит:

— У дяди Филата, говорю, баба-то — как нельма! А я вот, с тобой парюсь и моюсь, вроде как с чебаком вяленым!

— Тьфу, варнак, насмешник!.. Это ты меня чебаком вяленым прозываешь?