— Хорошие люди не стали бы плавать на «Рексе», — с нетерпением ответил Гинеме. — А мы проявили бы трусость, если бы не приняли их вызов.

— Пора прогревать моторы, — сказал Баркер.

— Мне не стоило заговаривать об этом, — сказал Сэм Клеменс. — Пока, ребята. И удачи вам. Пусть победят сильнейшие, и я уверен, что ими будете вы!

Он еще раз пожал им руки и отошел в сторону. Это и смело, и глупо в то же время, подумал он, однако я дал согласие. Подводить итоги в последнюю минуту его побудила одна только нервозность. Не надо было ничего говорить. Но он, по правде сказать, давно предвкушал этот миг. Похоже на рыцарский турнир былых времен. Сэм терпеть не мог рыцарей — ведь они, согласно истории, угнетали крестьян, подавляли низшие классы, да и свой-то класс истребляли почем зря; просто бандиты какие-то. Но реальность — это одно, а миф — другое. Миф всегда надевает шоры на глаза, и это, возможно, к лучшему. Идеал светел, реальность мрачна. Вот два необычайно одаренных и отважных человека отправляются драться до смертельного исхода на заранее назначенной дуэли. И чего ради? Им ничего не надо доказывать — они все и всем доказали давным-давно.

Что же это такое? Махизм, культ мужества? Определенно нет.

Их мотивы, какими бы они ни были, тайно радовали Клеменса. Опять-таки если они одолеют истребителей Иоанна, то смогут атаковать «Рекс» с бреющего полета. Ясное дело — если они проиграют, то вражеские летчики атакуют «Внаем не сдается». Лучше уж об этом не думать.

Но главное удовольствие заключалось в зрелище предстоящего боя.

Это было детское чувство — незрелое, во всяком случае. Но Сэм, как большинство мужчин и женщин, был заядлым поклонником спорта в качестве болельщика. А это тоже спорт, хоть и фатальный для участников матча. Римляне знали, что делали, устраивая бои гладиаторов.

Сэм вздрогнул от звука трубы. Вслед за ним зазвучала бодрящая мелодия «Там, в высокой синеве», написанная Джакомо Россини для корабельных воздушных сил, но исполняемая, правда, с помощью электроники.

Баркер, как командир звена, первым сел в кабину. Пропеллер медленно повернулся, заныл и завертелся. Гинеме сел в свой самолет. Люди, стоящие вдоль летной палубы и столпившиеся на двух нижних этажах мостика, разразились криками «ура», заглушив рев включенного двигателя.

Сэм Клеменс посмотрел вверх. Там у кормового иллюминатора рубки стоял первый помощник Джон Байрон, готовый дать капитану сигнал. Как только хронометр покажет двенадцать, Байрон уронит вниз алый платок.

Из рядов, стоящих вдоль палубы, выбежала женщина и бросила в кабины по букету цветов «железного» дерева. Гинеме, в летных очках, улыбнулся и помахал своим букетом. Баркер, похоже, собрался выкинуть свой, но передумал.

Сэм посмотрел на часы. Красный платок полетел вниз. Сэм повернулся и дал знак включить катапульту. Зашипел пар, освобожденный самолет Баркера рванулся вперед и в пятидесяти футах от края палубы взлетел.

Через восемьдесят секунд после него взлетел француз.

Толпа хлынула на летную палубу, а Клеменс поспешил на мостик. Из рубки он поднялся через люк на крышу надстройки. Там были привинчены для него стол и стул. Наблюдая за боем, Сэм будет пить бурбон и курить сигару. Король Иоанн не переставал его беспокоить. Иоанн точно задумал какую-нибудь каверзу — это неизбежно, как отрыжка после пива.

Глава 29

«Рекс грандиссимус» шел по середине озера, носом по ветру, вращая колесами и делая десять миль в час. Благодаря попутному ветру, дующему со скоростью пять миль в час, самолетам обеспечивалась пятнадцатимильная скорость при взлете.

Король Иоанн, в синем кильте, алой накидке и черных сапогах, стоял на летной палубе и говорил с пилотами, пока взлетная команда готовила машины. Пилоты были одеты в черную кожу. Их самолеты тоже были бипланы, с чуть более тупыми носами, чем у противника. Крылья и фюзеляж одного самолета были расписаны синими и серебряными шахматными квадратами, на которых выделялись три золотых королевских льва. На бордовом носу белел череп со скрещенными костями. Вторая машина была вся белая, со львами на крыльях и руле и с красными кругами на бортах и на днище — японскими знаками восходящего солнца.

Из нескольких сотен кандидатов, опрошенных за последние семь лет, Иоанн выбрал этих двоих — им и выпало сражаться в этот долгожданный день. Кеньи Окаба, низенький и коренастый, всем существом излучал решимость. Обычно он проявлял дружелюбие и охотно общался с людьми. Сейчас он был мрачен.

Фосс, наравне с Баркером, был знаменит своими одиночными боями с превосходящими силами врага.

23 сентября 1917 года Фосс, уже уничтоживший сорок восемь самолетов противника, летел один на новом фоккеровском триплане и повстречался с семерыми «сеснами» 56-й британской эскадрильи. Их пилоты принадлежали к числу лучших британских истребителей. Пятеро были асы, и среди них выделялись трое: Мак-Кадден, Рис-Дэвидс и Сесил Льюис. Мак-Кадден, командир, немедленно повел звено в круговую атаку. Казалось, что гибель Фосса под дулами четырнадцати пулеметов неизбежна. Но Фосс управлял своим самолетом, как волчком. Дважды, когда Мак-Кадден брал его на прицел, он входил в плоский полуштопор — маневр, с которым британцы еще не сталкивались. Выделывая головоломные, но тщательно выверенные трюки и одновременно поливая противников огнем, Фосс ушел из кольца. Тогда Рис-Дэвидс, превосходный стрелок, поймал его на прицел и держал, пока не расстрелял весь боезапас своих 50-калиберных «льюисов». Самолет Фосса упал, к чему британцы отнеслись не без сожаления. Они предпочли бы захватить Фосса живым. Он был лучший истребитель из всех, с кем они встречались.

В Фоссе была доля еврейской крови. Несмотря на предрассудки, с которыми он столкнулся в немецких воздушных силах, его мастерство и решимость обеспечили ему заслуженное признание. Он даже служил одно время под началом у Рихтхофена, Красного Барона, который назначил его начальником полетов и поручал ему прикрывать строй сверху.

Кеньи Окаба, капитан воздушных сил «Рекса», во время второй мировой носил звание пилота первого класса морской авиации. Он был одним из лучших японских истребителей и побил рекорд своего флота, сбив над Рабаулом в архипелаге Бисмарка семь американских самолетов в один день. Но однажды, когда он атаковал бомбардировщик над Бугенвилем на Соломоновых островах, на него с большой высоты спикировал американец, отстрелил крыло у его «зеро» и поджег самолет. Пылающий Окаба упал.

Иоанн поговорил со своими асами несколько минут, потом пожал руку Фоссу, отдал поклон Окабе, и летчики сели в кабины. Встретиться было назначено на середине промежутка между судами, в пяти тысячах футах над скалой с луковичным верхом.

Все четыре биплана пошли по спирали вверх. Достигнув назначенной высоты по альтиметру, они выровнялись. Никто не помышлял обмануть противника — все летчики были порядочными людьми. Иоанн даже не предлагал своим пилотам подняться выше, чтобы получить преимущество — для этого он слишком хорошо их знал.

Теперь противники пошли на сближение. Солнце было справа от Фосса с Окабой и слева от Баркера с Гинеме. Все четверо предпочли бы, чтобы солнце светило им в спину, а неприятелю в глаза. Это была классическая позиция для атаки: затаиться против солнца в облаках, а потом, увидев внизу жертву, пасть на нее камнем и захватить врасплох. Обе пары, оказавшись на условленной высоте в двух милях одна от другой, сближались со скоростью триста миль в час. Тысяч пять зрителей следили за этим последним воздушным боем землян.

Вернер Фосс шел на Билла Баркера, Окаба — на Жоржа Гинеме.

Это был смелый, граничащий с самоубийством маневр. Машина идет на противника в лоб. Огонь не открывается. Только на расстоянии менее 1700 футов нажимается гашетка на рычаге и выпускается около десяти очередей. При этом есть надежда, что попадешь в пропеллер, перебьешь маслопровод или электропроводку. Можно задеть и пилота, пробив колпак или ветровое стекло.