Пойдут ли они на это — теперь, когда воскрешений больше нет?

Все возможно. Если жители долины больше не оживают, это еще не значит, что не оживают агенты. Они могут воскреснуть далеко отсюда, в обширных подземельях башни.

Но Бёртон в это не верил. Если бы агенты воскресали там, они сразу бы прибегли к самоубийству, а не садились бы на колесный пароход, чтобы доехать до башни.

Бёртон собирался, если переживет бой вместе со Струбвеллом и Подебрадом, захватить их врасплох и оглушить, не дав им включить мысленный код, выпускающий яд из черного шарика в мозгу — а когда они начнут приходить в себя, гипнотизировать их.

Все это хорошо. Но пока остается вопрос: почему те двенадцать сбежали, а эти двое остались?

Не для того ли, чтобы совершить диверсию в случае, если Иоанн погонится за беглецами?

Похоже, это единственное объяснение. Значит, надо идти к Иоанну и разоблачать их.

Но поверит ли ему Иоанн? Не подумает ли, что удар по голове повредил Бёртону мозги?

Возможно — но он поверит, когда Бёртон призовет в свидетели Алису, Казза, Лоху, Фрайгейта, Нура, Лондона и Умслопогааса.

К тому времени, однако, Струбвелл и Подебрад могут догадаться о происходящем и скрыться. Хуже того, они могут взорвать пароход — или что они там еще замышляют.

Бёртон поманил пальцем Алису и тихо велел ей передать Нуру эль-Музафиру, чтобы тот приставил кого-нибудь из их группы к Подебраду в котельной и к Струбвеллу в рубке. При подозрительных действиях, угрожающих судну, подозреваемых следует оглушить ударом по голове. А если такой возможности не представится, то застрелить их или заколоть.

— Но почему? — округлила глаза Алиса.

— После объясню! — рявкнул Бёртон. — Иди, не то поздно будет!

Нур поймет, что означает этот приказ. И постарается его выполнить. Не так-то легко будет послать кого-то в котельную и в рубку. Сейчас все стоят на своих местах. Уйти с поста без разрешения было бы тяжким преступлением. Нуру придется придумать что-нибудь, и быстро.

— Есть! — сказал вдруг Бёртон. И соединился по госпитальному телефону с рубкой. Связист хотел позвать Струбвелла, но Бёртон настоял на разговоре с королем. Иоанн, придя в большое раздражение, все же внял просьбе Бёртона и спустился в наблюдательную. Там он отключил связь с рубкой — теперь их никто не услышит, если на линии нет подслушивающих «жучков».

— Сир, — сказал Бёртон, — вот что я думаю. А вдруг дезертиры заложили бомбу где-то на пароходе? Если они увидят, что мы их вот-вот схватим, они передадут по радио кодированный сигнал, и бомба взорвется.

Иоанн помолчал и спросил голосом чуть выше обычного:

— Думаешь, такая возможность есть?

— Если я додумался до этого, почему не могли додуматься они?

— Я сейчас же объявлю поиск. Если ты в силах, присоединяйся.

Иоанн повесил трубку. Минутой позже в динамиках загремел голос Струбвелла, приказывающего обследовать каждый дюйм судна на предмет взрывных устройств. Офицерам предписывалось немедленно организовать поисковые партии. Струбвелл назначил каждому свой участок.

Бёртон улыбнулся. Вот и не пришлось ничего открывать Иоанну; пусть-ка теперь Струбвелл с Подебрадом займутся поиском тех самых бомб, которые, возможно, сами же и заложили.

Глава 26

Бёртон вышел из лазарета. Поскольку ему не назначили определенного сектора, он решил действовать в качестве вольного стрелка: пойти на котельную палубу и обследовать машинное отделение и склады боеприпасов.

Спускаясь по лестнице на палубу, он услышал пистолетную стрельбу и крики. Шум, похоже, доносился снизу, и Бёртон заспешил, морщась от боли на каждой ступеньке. На середине палубы «А» у борта толпился народ. Бёртон подошел и стал проталкиваться к предмету всеобщего внимания.

Это был смазчик Джеймс Маккенна. Он лежал на боку, с пистолетом у раскрытой руки. В голове у него торчал томагавк.

Огромный ирокез Дойийи вышел вперед, нагнулся и выдернул томагавк.

— Он стрелял в меня, но промахнулся, — сказал он.

Королю следовало бы отдавать приказы лично, а не по селектору. Тогда Маккенну, возможно, поймали бы с поличным, когда он прилаживал десять фунтов пластиковой взрывчатки к корпусу в темном углу машинного отделения. Впрочем, какая разница. Маккенна ушел оттуда, как только услышал по радио, что объявлен поиск. Он сохранял хладнокровие и вел себя как ни в чем не бывало. Но помощник электрика заметил его и окликнул, и тогда Маккенна выстрелил в него. Потом побежал и убил двоих, мужчину и женщину, стараясь прорваться к борту. Поисковая партия, бегущая в его сторону, обстреляла его, но без успеха. Маккенна ранил еще одного, но в Дойийи не попал. Теперь Маккенна лежал мертвый и уже не мог сказать, почему пытался взорвать пароход.

Король Иоанн спустился посмотреть на бомбу. К запалу были присоединены проводами часы и блок взрывчатки. Стрелка стояла на десяти — через двадцать минут произошел бы взрыв.

— Этого хватило бы, чтобы проделать дыру шире, чем весь правый борт, — весело сказал эксперт-взрывник. — Прикажете убрать, сир?

— Да, и немедленно, — спокойно ответил Иоанн. — Постой. Ведь радио при ней нет?

— Нет, ваше величество.

— Странно. Ничего не понимаю, — нахмурился Иоанн. — Почему дезертиры поручили одному из своих заложить бомбу с часовым механизмом, если ее куда проще взорвать по радио? А Маккенна мог бы уйти с ними, не подвергаясь опасности. Бессмыслица какая-то.

Бёртон, примкнув к группе офицеров, сопровождавших Иоанна, молчал.

Стоит ли раскрывать Иоанну глаза, если можно назвать раскрытием глаз то, что он, Бёртон, скажет?

Маккенна явился к ним сразу после десанта с «Парсеваля», вызвавшись заменить одного из убитых. Теперь Бёртону представлялось очевидным — во всяком случае, очень возможным, что Маккенну сбросили на парашюте или планере с борта «Парсеваля». Как это называли таких людей в двадцатом веке? Да… «пятая колонна». Клеменс заслал к ним своего человека в ожидании того дня, когда «Внаем не сдается» сойдется с «Рексом», и с приказом взорвать судно, когда день настанет.

Бёртон не понимал одного — почему Клеменс приказал Маккенне так долго ждать. Почему было не взорвать корабль при первом удобном случае? Зачем было тянуть сорок лет? Существовала ведь возможность, что Маккенна, сжившись за столько лет с «Рексом», перейдет на сторону врага. Он не имел никакой связи с «Внаем не сдается» — трудно хранить верность тем, кто существует только в воспоминаниях.

Но, возможно, Клеменс об этом не подумал.

Странно. Всякому, кто читал книги Клеменса, известно, какой он тонкий психолог.

Тогда, быть может, Клеменс приказал Маккенне не уничтожать «Рекс» без крайней на то необходимости?

— Выкиньте эту дрянь в Реку, — сказал Иоанн, кивнув на труп.

Так и сделали. Бёртон не нашел предлога, чтобы попросить перенести тело в морг. Там он мог бы вскрыть череп и посмотреть, нет ли в мозгу черного шарика. Но теперь уж поздно. Теперь Маккенну вскроют рыбы.

Как бы ни обстояли дела, для Маккенны все кончено. Поиск продолжался — одна бомба нашлась, но могли быть и другие. Через некоторое время выяснилось, что на судне нет больше взрывных устройств — ни внутри, ни снаружи. Водолазы обследовали каждый дюйм обшивки.

Бёртон подумал, что дезертирам, будь у них голова на плечах, следовало бы позаботиться о потоплении судна перед своим отплытием. Тогда ни сам пароход, ни его авиация не смогли бы преследовать их. Но они агенты и не выносят насилия, хотя и прибегают к нему в крайних случаях.

И был один верный способ выяснить, кто такой Маккенна: агент этиков или агент Клеменса.

Одно, во всяком случае, ясно: Подебрад и Струбвелл — не диверсанты.

Зачем же они тогда остались на борту?

Бёртон долго думал об этом и наконец воскликнул: «Ха!»

Они остались добровольно. Вызвались сами, поскольку на «Внаем не сдается» есть один или несколько человек, с которыми им надо связаться. Друзья там плывут или враги, у этих двоих есть веская причина для встречи с ними. Поэтому они и приняли рискованное решение остаться на «Рексе» во время боя. Если «Рекс» победит, что возможно — хотя шансы, казалось бы, против него — и если эти двое выживут, им представится случай заполучить любого, кто плавал с Клеменсом.